Саве и Кирякову было проще. Их багаж состоял из легкой спортивной сумки и скромного черного дипломата соответственно. Пистолет Макарова, покоившийся у Толика под мышкой в оперативной кобуре, его тоже не перегружал, поскольку уже много лет являлся привычной составной частью оперского организма.

Но, несмотря на разные специальности и различную экипировку, эти трое были все же одной командой, по-блатному говоря, подельниками.

А вот маленький, пухлый, длинноносый, очень льстивый и вкрадчивый тезка всенародно любимого артиста был тем самым человеком, чьи уголовно наказуемые шалости заставили троих магаданцев покинуть накануне 8 Марта родной город и любимых женщин.

Вполне естественно, что именно этот неудачный и неудачливый сын армянской диаспоры киргизской столицы и стал крайним, покорно принимая обрушившийся на него шквал упреков.

Наконец, всласть порычав и отведя душу, славные сотрудники ОСГ направились к стоянке такси, похлюпывая носами и размахивая руками для восстановления «кровяного спиртообращения» (Толик Савельев, «Цитаты из незаписанного»).

Впереди ждала серьезная работа. А вся предыдущая сцена была лишь легкой треп-разминкой по случаю мелких неприятностей.

Мелкие неприятности — это даже хорошо. Нехорошо, когда все чересчур уж легко получается. Так не бывает. А если бывает — бойся. Очень бойся.

Но эти трое не боялись. Они весело скалили зубы навстречу Судьбе и очень верили в удачу. Добытую не на халяву (и тем опасную), а настоящую, надежную. Пахнущую потом, а не духами.

Пора, пора уже было ставить точку в истории, закрутившейся месяц назад.

Боря Корейцев, старший группы по борьбе с наркоманией, скромный, доброжелательный мужик с простецкой внешностью и в то же время — профессионал, оперативник до мозга костей, с очень толковой, изобретательной головой, задумчиво перетасовывал на столе десяток черно-белых фотографий. Любой, мало-мальски понимающий в фотоделе, глянув на эти снимки, сразу бы определил, что сделаны они издалека, с помощью мощного телеобъектива, и что фотограф гораздо больше заботился об их документальности, чем о художественных достоинствах.

Номер автомашины крупным планом.

Парень лет двадцати, рискующий свернуть шею: так старательно он разглядывает что-то позади себя, а в напряженно сжатом кулаке — бумажный кулечек из газеты.

Три пацана лет пятнадцати, увлеченно пересыпающие что-то из спичечного коробка на подставленные ладони…

В затылок начальнику сосредоточенно сопели Сава и старший опер Володя Быстров, румяный, крепкий, заядлый лыжник и охотник. Сбоку пристроился заместитель Корейцева — аккуратный, щеголевато одетый, с обманчивой внешностью пай-мальчика Андрей Лепенев, который, курируя оборот наркотиков в медучреждениях, был просто обречен на кличку «Лепила».

А на стуле напротив, всячески изображая хладнокровие и безразличие, сидел Игорь-Пресса.

По ходу изучения фотографий сыщики перебрасывались короткими репликами:

— Этого козла узнаешь?

— Так это наш, ментенок, из охраны.

— Точно, мне про него человек на прошлой неделе говорил.

— Придется прокуратуру подключать.

— О, смотри — Слон!

— Ему-то что надо, он же на игле?

— А перекупит «дури», толкнет пацанам, на «ханку» заработает.

Наконец Борис, бережно уложив снимки в папку с инвентарным номером и аккуратной надписью «Залетные», поднял глаза и серьезно сказал:

— Спасибо. Молодцы. Я, если честно, даже не ожидал, что такие материалы смогу получить.

Игорь засиял, как новый пятак. А Сава, пройдясь гоголем по кабинету и вальяжно помахивая могучими дланями, заявил:

— О чем базар, начальник. Скоро мы начнем выпускать фотки прямо с покосов в Чуйской долине, а на обратной стороне будут проявляться явки с повинной.

Борис улыбнулся. Его подчиненные и так-то строевой дисциплиной никогда не блистали, а сегодня сам бог велел ребятам повыпендриваться. Три дня проторчали они на промозглом чердаке, насквозь продуваемом февральским ветром (десять метров в секунду на минус тридцать), кутая в одеяло фоторужье со специальной особочувствительной пленкой, выпрошенной у авиаторов.

Не сидели сложа руки и остальные опера. За неделю установлены адреса, связи и другие данные почти двадцати покупателей и мелких сбытчиков анаши. Должны дать результаты планируемые на завтра внезапные одновременные обыска: как минимум, микрочастицы наркотика по карманам. Плюс полученные фотографии…

Это вам не голый нахрап да кулак в зубы, — аргументы бездарей и идиотов.

Сотрудники группы по борьбе с наркоманией вообще отличались разумным и сдержанным стилем, не вносящим излишнее ожесточение в и без того конфликтную работу.

Нет, конечно, всякое бывало — опера не институтки, и их клиенты не юные пионеры. Но подчиненные Бориса, копируя манеры своего начальника, никогда не устраивали погромы в ходе обысков, не вышибали из задержанных голословные «чистосердечные признания», не надеялись на «авось да небось». Зато при всей сложности их специализации, сработанные ими дела практически никогда не рассыпались в суде. У Корейцева всегда был лучший агентурный аппарат: работавшие на него люди доверяли своему «боссу». И, хорошо помозговав, он не раз приходил к нестандартным, новым решениям, порой опережая своих коллег из центра.

После развала СССР Борис одним из первых в стране сообразил, что доставка, к примеру, марихуаны из любой суверенной республики не только подпадает под статью УК, определяющую ответственность за незаконную перевозку наркотиков, но и является контрабандой.

Ах какой эффектный сюрприз получил один из сбытчиков, перебросивший посылками в Магадан из Казахстана почти пять килограммов анаши!

Три дня после задержания по «сотке» он то нес околесицу, то куражился над оперативниками, задавая глумливые вопросы:

— А как вы будете доказывать, что я собирался продавать травку? Неужели прокурор арестует бедного больного наркомана за то, что он заготовил немножко «дури» для себя лично?

И как скис наглец, когда Борис представил ему нового следователя, проинформировав, что дело передано в органы госбезопасности, так как речь идет о предъявлении обвинения в контрабанде.

Но эта история случится несколько лет спустя.

А пока сыщики со всей возможной тщательностью готовились к завершению очередной операции.

Будет о чем поговорить с любителями «травки».

Тем более что разговор назрел.

В те годы героин, кокаин и синтетические наркотики еще не начали свое победное шествие по стране. И желающие укоротить себе жизнь пробавлялись в основном коноплей, маковой соломкой, да их производными. А потому, конец зимы обычно был межсезоньем для наркоманов.

Летом или осенью — другое дело.

Уже в июне-июле снующие на Кавказ и обратно скупщики золота начинают тащить в область всякую дрянь для обмена с подсевшими на иглу старателями. Затем с потоком отпускников возвращаются местные любители, набившие себе для личного пользования кило-другой «дури» в местах отдыха. А поздней осенью, переждав бум бдительности транспортной милиции и заготовив вызревший, кондиционный «товар», самыми изощренными путями прорываются крупные оптовики. И откуда только не появляется эта сволочь: Краснодар и Ростов, Амурская область и Приморье, Украина и Молдавия… А уж Кавказ и Средняя Азия представлены лучше, чем в Верховном Совете СССР!

Изголодавшиеся на вторяках наркоши первое время пируют. Кто, провоняв весь подъезд ацетоном, варит химку, кто колдует над свежей ханкой. Многие великодушно делятся с друзьями. А спевшиеся группки устраивают многодневные оргии, доходя до полной потери самоконтроля и ощущения времени.

Но мало-помалу запасы отравы подходят к концу. Цены стремительно прыгают вверх. И все чаще «счастливчик», раздобывший заветную дозу, норовит уединиться, заранее трясясь от одной мысли, что завтра надо искать снова…

Но в этом году картина изменилась. Причем резко, буквально в считанные дни. Было совершенно очевидно, что в городе появилась свежая партия марихуаны. И партия приличная. Это не заначка предприимчивого дельца, придержавшего «травку» до повышения цен. Все чаще агенты и другие осведомители стали докладывать, что удалось «хапнуть» настоящей чуйской анаши. А наиболее толковые опера уже и раздобыли через своих помощников образцы «товара».