— Только недолго. Через полчаса все готово будет.

Но прошло и полчаса, и час, кастрюли с плиты уже перекочевали в подушки, а хозяин дома так и не появлялся. Наталья слегка поворчала про себя, но потом решила, что подвернулся выгодный клиент, и Володя катает его, перехватив где-нибудь всухомятку.

Наступил вечер.

Может, повез кого в соседний поселок? В радиусе двадцати-тридцати километров от райцентра разбросано много старательских баз, времянок на золотых полигонах. Дороги там поразбитые, глухие. Случись что — и позвонить неоткуда, а другие машины проезжают одна-две за день.

Выглянула в окно: на смену дневной оттепели пришел крепкий морозец. Столбы дыма над частным сектором выстроились по строгим вертикалям. Появившиеся, было, в затишках лужицы на глазах одевались в блескучий ледок. В это время перепады температур бывают в двадцать-тридцать градусов, и морозы по ночам еще нешуточные.

— Говорила же, оденься! Эти мужики — хуже детей.

В девять позвонила Саньке, самому близкому Володиному дружку:

— Ты моего не видел?

— Нет.

Бросила трубку! Найди его! Здесь вырос, не только в поселке, на каждом полигоне, в каждой артели друзья, знакомые.

Навязчивые мысли возвращали в прошлое: к той беде, что шрамом легла на душу и не давала ей покоя, приходя в тяжелых снах, заставляя просыпаться в холодном поту, с колотящимся сердцем.

Володя — человек безотказный: тому — с ремонтом машины помочь, тому — что-то из города привезти. Там — магарыч, тут — угощение. Не выпить — обиды начинаются. Так, потихоньку-полегоньку и запил, да все крепче и крепче. Сколько ей пришлось пережить, она одна знает. Но сумела отстоять мужа, уговорила его пролечиться. С тех пор, зная свой мягкий, уступчивый характер, Владимир старался избегать и случайных, и дружеских компаний.

Не дай Бог! Но мало ли у мужиков дела какие. Поднимешь шум из-за пустяка, обидится. Да и сама перед людьми будешь дура дурой.

И все же давила сердце, нарастала, захлестывала тревога.

В десять набрала больницу:

— Девчонки, у нас аварий сегодня не было?

— Нет.

«Мишке, бывшему однокласснику, позвонить? В милиции работает, может, что подскажет».

— Миш, ты только не смейся. Там у нас ничего не случилось? Мой куда-то еще в двенадцать уехал, раздетый, даже не пообедал, и нет до сих пор.

— Все нормально, вроде. Я час назад в райотдел заходил. Да если бы что случилось, тебе сразу бы позвонили. Вовку же каждая собака знает. Ты не волнуйся, куда он денется, твой тихоня.

— Миша, я не знаю, только мне плохо очень, Мишка, я боюсь…

— Эй, эй, ты что. Ну ты даешь! Да не реви ты! Так… Сейчас я Татьяну к тебе отправлю, сопли вытирать, а сам крутнусь по ребятам. Только если Вовка снова забухал, я ему по шее надаю, тогда не обижайся.

— Ты надавай, надавай, только живого его привези!

— Да ты что, чокнулась?.. Тань, возьми трубку!

Часа через полтора Мишка сообщил:

— Пацаны его видели: он трех мужиков возле автовокзала подсадил. Вроде, не поселковые. Может, старателей повез — те, если в кураж войдут, все выходные кататься будут и бабками швыряться. Так что готовь большой чулок: Вовка полный багажник деньжат привезет.

Наташа вслушивалась в бодрый Мишкин голос, но страшное ощущение беды не отступало. Хотелось закричать, кинуться на улицу, искать самой.

Взгляд упал на малышей, притихшими воробышками прижавшихся друг к другу на диване.

— Где же ваш папка?

— Господи, ну точно с ума сошла. Детей перепугала, — Татьяна укоризненно посмотрела на подругу.

Да только ей ли, жене и матери, самой не знать потрясающую силу женской интуиции. А потому, махнув рукой, она отправилась укладывать ребятишек в соседней комнате, обещая им рассказать «смешную страшилку», если они лягут на правый бочок, не будут баловаться и беспокоить маму.

В два часа ночи зазвонил телефон. Испереживавшаяся женщина кинулась к трубке.

— Магадану ответьте.

— Алло, алло!

Какой-то странный, сломленный голос Владимира был почти неузнаваем.

— Наташа, это я.

— Ты где? Что ты делаешь в Магадане? Я…

— Наташа, послушай, я не могу долго говорить. Выслушай меня и сделай все, как скажу. Я попал в аварию, разбил чужую машину. У меня могут быть большие неприятности. Нужно рассчитаться с людьми. Завтра, прямо с утра, сними деньги с книжки, возьми у мамы, займи, но с утра пошли телеграфом десять тысяч в Магадан, главпочтамт, до востребования Дегтярю Дмитрию Степановичу.

— Как ты там оказался?

— Я пассажиров повез…

— А с тобой-то что, почему деньги не на тебя высылать? Ты в больнице, ты разбился?

— У меня все нормально. Я чужую машину разбил. А у меня все нормально. И машина моя целая. Ты только сделай, как я сказал. Как только здесь получат деньги, я сразу уеду домой. Ты записала: Дегтярю Дмитрию Степановичу. Я все потом расскажу.

И короткие гудки в трубке.

Наташа обессиленно опустилась на стул: «Десять тысяч!». Володя неплохо зарабатывал, его разумная бережливость, умелые хозяйские руки позволяли в последние годы без особого напряжения экономить и откладывать сто-двести рублей в месяц. Уезжать на «материк» они не собирались, но давно мечтали о собственной благоустроенной квартире вместо старенького частного домика, оставшегося им от Наташиных родителей. — «На книжке сейчас тысячи четыре с небольшим. Где же взять остальные? И как же мечта? Да черт с ней, с квартирой. Здесь что-то не то. Володя неправду говорил. Голос у него был чужой. И слова все чужие. Как будто диктовал кто».

— Что случилось? — до сознания не сразу дошел голос подруги, которая, видя состояние хозяйки, осталась ночевать.

Наташа буква в букву повторила разговор.

Не тратя лишних слов, Татьяна решительно взялась за телефон:

— Ну что, горе-сыщик, есть новости? А у нас есть. Нет, разговор не телефонный.

Михаил был необычно серьезен и деловит. Перед Наташей сидел совсем не тот веселый паренек, который в первом классе дергал ее за косички, в десятом подлизывался, упрашивая передать Татьяне домой очередную записочку, а после армии помогал ей вытаскивать Володю из страшного алкогольного омута, разыскивая по бичарням и взашей пригоняя домой. Его коричневато-зеленые глаза сохранили дружеское тепло и выражение всегдашней готовности броситься на помощь, но бесследно исчезли из искрящихся зрачков озорные бесенята, а из речи — вечные подначки и прибаутки.

— Для начала соберись. Не надо спешить с выводами. Звонил точно он? Ну вот, главное, он жив. И, по-любому, не в реанимации. Голос трезвый? Да я тоже думаю, что не должен, но мало ли что. Как оказался в Магадане? Он же ясно сказал, подвернулся заказ. Почему домой не заехал? Ну представь картинку, садятся три навороченных кооператора и говорят: «Шеф, едем в Магадан — платим стольник. Только мухой, время — деньги». С аварией не все понятно, конечно. Чужую машину разбил в дым, а своя целая. Наверное, врет, не хочет тебя еще больше расстраивать. Почему деньги не на себя? Может, действительно, в больницу загремел. Но ему же надо рассчитаться, расписку с хозяина взять или как-то еще оформить. А, может, его ребята эти, чью машину разбил, у себя держат. Аварию оформлять не стали, но, чтобы не смылся, где-нибудь на хате оставили и присматривают.

— Так, может, его бьют там?

— Ну, ты газет перечитала. Зачем? Смысл какой? Он же не отказывается платить, тебе вот позвонил, деньги заказал.

Михаил продолжал говорить, больше полагаясь не на основательность своих аргументов, а на ту убежденность, которую он старался вложить в каждое слово, и которая должна была передаться Наталье, укрепить ее растревоженную душу.

Стараться-то старался. А между тем он знал, что не пацаны видели, как Володя на автовокзале посадил в машину троих мужиков, искавших, кто бы их подбросил до выезда на основную трассу. Видела это кассирша, отправлявшаяся на обед. И обрисовала она вовкиных пассажиров очень четко и ясно: