Сомнения их продолжались недолго. Буквально на следующий день бледный от гнева Ковалев позвонил в дверь костиной квартиры. Открывший дверь Корень расплылся в улыбке почти неподдельной радости:

— О! Михалыч!

Из-за квадратной фигуры хозяина на гостя настороженно поглядывал огромный дог.

— Пошел отсюда, сукин сын! — рявкнул на собаку Ковалев.

Пес собрался было ощетиниться, но увидел в ледяных голубых глазах опера нечто такое, что, поджав хвост и уши, немедленно рванул в дальнюю комнату. А Михалыч без лишних слов и ненужных объяснений хлестанул брехуна своим коронным крюком. Когда тот, приблизительно на счете «девять», вышел из нокдауна, Ковалев упер ему в лоб свой ПМ:

— Сегодня понедельник. До вечера вторника ты обойдешь всех, перед кем полоскал мое имя и объяснишь ситуацию. Если пропустишь хоть одного, в среду я тебя пристрелю.

Корень, едва шевеля непослушным языком и тщательно выбирая слова, стал оправдываться, что, дескать, его неправильно поняли.

— А ты говори ясней, чтобы тебя всегда правильно понимали, — посоветовал Ковалев, закрепил свою рекомендацию апперкотом со свободной левой и ушел также стремительно, как появился.

Корень знал, что эта история с легкой руки его корешков стала известна всему городу. А посему, поднявшись и зависнув над сжавшейся Каблучковой, он задумчиво проговорил:

— Ладно. Разговор окончен.

Встал и пошел на выход.

Резво подпрыгнув, Женька вцепилась ему в рукав и затараторила.

— Да ты что! Да я разве отказываюсь! Ой, ну брякнула сдуру, пошутить хотела. Не стыдно тебе на женскую глупость обижаться?

Последние слова она выговорила уже даже с некоторым кокетством, почувствовав, что Корень сильно и не рвется уходить.

— Я же не знала, что ты поднимешь цену. Фикса и десятки не стоит. Но из уважения к тебе… Сейчас оставшиеся пятьдесят. А сверху — двадцать пять, через месяц. Их ведь еще собрать надо. Не могу же я деньги из дела вынимать.

Женька уже начинала жалеть, что влезла в эту историю. «Так он теперь меня вообще постоянно доить начнет. Ворью только палец в рот положи. Не руку, а до самых пяток зажуют. Но сейчас главное — этого мокрушника успокоить, время протянуть. А там что-нибудь придумаем».

Корень понимал все, что происходит в голове его «заказчицы», так хорошо, будто сам надиктовывал ее мысли. И, сделав недовольный вид, пробурчал свое любимое слово:

— Заметано. Только не через месяц, а через две недели. День в день. Сама знаешь, инфляция…

А про себя добавил: «Сколько бы Фикса не стоил, заплатишь, как миленькая».

Ковалев, прослушав запись и отодвигая «Pearlcorder», весело скомандовал:

— Бабки тоже на стол!

Корень взмолился:

— Михалыч! Я ради этих бумажек на такое пошел! Дай хоть погужбанить на них. Да и жить на что-то надо. Сам ведь сказал, что пока эту стерву окончательно не попутаем, мне даже в КПЗ нельзя. Соскочит ведь!

Ковалев поразмыслил.

Возиться с изъятием не хотелось. Процедура муторная. Нужны понятые, которым как-то надо объяснить происходящее. Придется назвать и внести в протокол данные того, у кого эти деньги изымаются. Не дай Бог, утечка информации — и вся комбинация полетит кувырком.

— Хрен с тобой, гуляй! И смотри: на сантиметр высунешься из города — сразу в КПЗ.

Поминки были в разгаре.

С датой решили очень просто. Первым днем определили число, когда Фикса пропал. Девять дней отмечали в узком кругу. Сороковину — в «Магадане».

Присутствовали практически все мало-мальски известные магаданские «братки». Хозяйкой мероприятия была Ирка, последняя подруга Фиксы.

Безутешная вдова уже прилично набралась и, ощущая, что горячие ладони соседей забрались под юбку сразу с двух сторон, прикидывала: кому двинуть в нос, а с кем покинуть зал. Жизнь-то продолжалась. И некоторые из рыдавших в начале пьянки и клявшихся сурово отомстить «братанов» уже удалились с девчонками в номера гостиницы. Благо, второй вход в нее вел прямо из ресторана.

Вдруг до нее дошло, что происходит что-то неладное.

В зале повисла напряженная тишина.

— Менты, что ли? Сволочи, ничего для них святого нет. Поминки же!

И в этот момент с ближнего ко входу конца стола раздался дикий женский вопль:

— А-а-а-а!

Ирка поднялась, чтобы посмотреть и, тут же, теряя сознание, рухнула на стул.

Вдоль расставленных в ряд столов шел труп Фиксы. Или его привидение.

Смертельно бледное, безобразно распухшее лицо отливало мертвецкой синевой. Подернутые безжизненной пленкой глаза смотрели прямо, ничего и никого не замечая. Всклокоченные волосы стояли дыбом.

Пройдя прямо к тому месту, где сидели самые почетные из гостей, мертвец поднял руку, протянул ее к Корню и глухим голосом произнес:

— Водки!

Старший опер ОРБ Игорь-Пресса принес Михалычу материалы по выловленному в Нагаево покойнику. Пьяный рыбачок с большой плавбазы захотел освежиться в Охотском море… На судне решили, что он загулял на берегу, и ушли, заменив его на другого моряка. Так бы и не хватились, если бы не разосланные милицией радиограммы.

Материалы не очень веселые. Тем не менее, к концу общения с Ковалевым у Прессы от смеха покалывало в боку. Потому, как обсуждалось и другое происшествие.

— Так где он отлеживался?

— В Армани, в частном доме. Представляешь, сорок дней никуда не выходить и бухать непрерывно. Вот это здоровье!

— Так и денег сколько нужно!

— Да уж. Корень ему, за то, что он на месяц «умер», двадцать пять штук отстегнул. А потом, чтобы до поминок дотянуть — еще десятку. Считай — нашу трехлетнюю зарплату просадил. Костя тоже от души порезвился. Он ведь Женьку на полную катушку раскрутил, да еще и надбавку за ее болтовню содрал. Я их с Фиксой обоих сегодня загнал на пятнадцать суток. Пусть из запоя выйдут, да и за клоунаду эту надо хоть как-то наказать. А ты участковым займись. Пусть этот чмошник без лишнего шума рапорт «по собственному» пишет.

— А Женька?

— С Женькой разговор отдельный, — Ковалев откинулся на спинку стула, вытянул длинные ноги и кивнул на лежавшие перед ним микропленки: — она у нас теперь — вон где… Киллерша!

Выстрелы на перевале

— Хреновое это дело!

Железный палец Гопы бесцеремонно уперся Игорю в грудь.

— Вот попомни мои слова: это дело кровью пахнет!

Игорь не ответил, только сморщив нос, отвел в сторону татуированную жоркину лапу и задумчиво потер грудь.

Два часа назад он заглянул в «предбанник», разделявший кабинеты начальника «шестерки» и его заместителя. На пороге замовского кабинета стоял Шеф и раздраженно говорил в полуоткрытую дверь:

— Он, может, с бабами загулял или в карты проигрался, а теперь звонит жене и голову морочит. Мы всю милицию на уши поставим, а завтра каждый сыщик будет потешаться: мол, шестому отделу делать нечего, так он розыском гулящих мужей занялся.

Шеф развернулся к своему кабинету, и его темно-карие глаза уперлись в жизнерадостную Игорехину фигуру.

Если честно, то фигура эта направлялась в кабинет заместителя начальника шестого отдела вовсе не по служебным делам. Уж очень хотелось совершить пару разгрузочных «полетов» на истребителе Ф-15 с помощью единственного в подразделении компьютера. Виктор, хозяин кабинета, коренной ленинградец, был настоящим сыщиком: напористым, с блестящей юридической и оперативной подготовкой. За эти качества сыскная братия охотно прощала ему отличное знание английского, прекрасную игру на фортепиано и даже полное и принципиальное отсутствие мата в лексиконе.

А в последнее время он серьезно заболел компьютерной болезнью и все редкие свободные вечера, порой переходившие в ночи, проводил возле старенького «Каспера», подаренного отделу одним из клиентов, спасенных от вымогателей.

Достаточно было, зайдя якобы по делу, задать Виктору какой-нибудь вопрос о его электронном любимце, как тот, фанатично поблескивая глазами, усаживал гостя за клавиатуру. Затем он перегибал через посетителя свои 185 см и начинал ловкими пальцами пианиста барабанить по клавишам в таком темпе, что мог бы загнать в тупик и профессионального программиста. И, наконец, наступал момент, когда терпеливому и благодарному ученику, вконец обалдевшему от столь стремительного урока, великодушно разрешалось сыграть в «эту ерунду».