Иногда Шеф, поддавшись велению служебного долга, имитировал преследование игроков, нещадно эксплуатировавших «машину». Особенно доставалось тем, кто попадался в рабочее время. Но опера, у которых сутки вечно смешивались в невообразимую кашу, будучи людьми независимыми, сами определяли свой режим, а будучи оптимистами по натуре, взбучки переносили философски. Тем более что характер Шефа, являвший собой странную смесь из типичного оперского фанатизма, классической белорусской упертости и бешеной возбудимости истрепанных милицейской работой нервов, особой опасности для подчиненных не представлял.

Не раз бывало, что беспощадно выдрав лопухнувшегося оперативника в своем кабинете, Шеф через десять минут на совещании высокого руководства также яростно отстаивал своего сотрудника, приводя вечные, как сыскная работа, аргументы:

— не ошибается тот, кто не работает;

— чем результативнее опер, тем больше у него врагов;

— чувствуют негодяи, что им серьезно на хвост сели, вот и жалуются…

А еще был Шеф милиционером. Опытным и жизнью битым. И потому, развернувшись на пороге, развернул на сто восемьдесят градусов и свой монолог:

— Если так хочется на ерунду время тратить, то делай все сам. Отбери заявление, объяснение и проверь в установленном порядке. Больше никого отвлекать на это заявление я не буду. А лучше вон Игорю поручи, пусть руку набивает на заведомых отказных.

Заинтригованный Игорь, едва пропустив Шефа, заскочил в кабинет Виктора.

В кабинете, кроме хозяина, находился один из самых колоритных оперов «шестерки», ночной кошмар магаданских уголовных «авторитетов» — Жорка по прозвищу Гопа. Прозвище это настолько ему шло, что давно уже стало вторым именем. Во всяком случае, за глаза его иначе и не называли. «Крутые» ненавидели его лютой ненавистью, но ни один из них и в пьяном бреду не помышлял о том, чтобы не только расправиться с Гопой, но даже просто сдуру сунуться поперек его пути. И дело было не только в его бандитской внешности, на которую не раз клевали заезжие гастролеры и самоуверенные новички. Ни золотой оскал Жоркиной улыбки, ни щедро разрисованные татуировкой кулаки, ни вполне приличные бицепсы не могли внушать страх людям, прошедшим школу выживания в тюрьмах и лагерях. Первым и главным тормозом, конечно, была репутация шестого отдела, не склонного прощать или забывать любую обиду, а уж тем более угрозу любому из своих оперов. Но Жорка и сам по себе был не подарок. Беспощадный, не признающий выходных и проходных, убежденный сторонник иезуитского правила «цель оправдывает средства», он был цепок, как клещ, коварен и хитроумен, как бес. Наживать такого врага, дураков не было. Впрочем, однажды нашлись двое. Тот, что был с обрезом, умер с пулей от Макарова в сердце. Второй — до сих пор в бегах… Так что, их пример никого не вдохновил.

Гопа стоял в центре кабинета и орал:

— Какие, на хрен, бабы, какие карты? Уехать за шестьсот километров в подштанниках, без денег, ни с того ни с сего. Даже не пожрать в дорогу. Он что, совсем больной? Не мог жене своей что-нибудь наплести, прежде чем уехать? Десять штук за аварию! Он что, самолет разбил или «Волгу» новую, прямо на заводе?

Выдержка, такт, уважение к старшим, а равно и младшим, в число Жоркиных добродетелей не входили. Коллеги к его воплям уже давно привыкли, и если рычали иногда в ответ, то больше из спортивного интереса или когда запарка в серьезном деле выключала присущее всем нормальным сыщикам чувство юмора.

Виктор оторвался от монитора, к которому успел прилипнуть, как только Шеф ступил за порог, и в своей обычной мягко-ироничной манере воткнул Гопе шпильку:

— Родной, если ты и вправду думаешь, что тут дела серьезные, что ж ты время теряешь? Может, эти ребята уже на почте деньги получают?

— Нет, я созвонился с начальником смены, нас предупредят, если что. Надо же сначала всю эту писанину оформить. Ты же слышал!

— А успеете? Деньги куда должны прийти?

— На главпочтамт, тут две минуты ходу.

Тут Жорка соблаговолил обратить внимание на Игоря:

— Ты у нас писатель, вот тебе самая и работа. Идем ко мне, я тебе быстренько покажу, что делать, а сам тут прозвоню кое-кому.

До перехода в «шестерку» Игорь четыре года работал в пресс-группе УВД. Далеко не сразу удалось ему найти общий язык с операми, склонными скорее не доверять вообще никому, чем поверить человеку малознакомому, пусть даже и с капитанскими погонами на таком же, как у них, мундире.

Помог случай. Игорь сумел уговорить руководство купить для пресс-группы видеокамеру. Бытовая, рядовая камера «Панасоник 7В» по тем временам была просто техническим чудом для милиции, оснащенной киноаппаратами времен второй мировой. А главное — чудом единственным и позарез необходимым. Только годы спустя Игорь смог оценить, через какие изощренные проверки со стороны сыщиков он прошел с наивностью младенца и самоуверенностью дилетанта прежде, чем стал своим среди этой отчаянной и жизнелюбивой братии.

Первыми сломали лед парни из группы борьбы с наркоманией, затем потянулись опера из шестого отдела. Вихрь стремительной и бесконечно разнообразной оперативной работы захватил Игоря. Неповторимая обстановка «мозговых штурмов», когда ситуация вынуждала создавать сложнейшие комбинации в считанные часы, а то и минуты, потрясающий азарт задержаний беспредельно наглых групп вымогателей, приблатненных квартирников и болезненно-лживых наркоманов — все это отнимало последние остатки личной жизни и затягивало, как бездонный водоворот.

Результат был предопределен. В один прекрасный день, а точнее, в третьем часу ночи, в перерыве между допросом только что взятого с поличным специалиста по квартирным кражам и очередной партией в нарды, Гопа спросил:

— Ты рапорт когда будешь писать?

— Какой рапорт?

— На перевод к нам.

— Так меня и взяли, к вам по приказу меньше чем с трехлетним стажем оперативной работы не берут.

— Ты как маленький. Приказы пишут одни люди для того, чтобы другие могли их нарушать, когда очень нужно.

Виктор согласно покивал головой из-за компьютера:

— Мы уже с Шефом разговаривали, он не против. Нам дают должность аналитика. Попишешь бумажки, а там, глядишь, и делом займешься.

Перевод состоялся, и коварный Жорка, до смерти не любивший писанину, активно пожинал плоды своего благодеяния.

В тесном кабинетике, который Гопа делил еще с двумя операми, устало откинувшись на спинку стула, сидела молодая женщина. При появлении сыщиков, она подалась им навстречу, и такой тревогой, таким ужасом плеснули ее глаза, что Игорю стало не по себе.

Жорка приобнял ее за плечи и непривычно мягко сказал:

— Наташ, ты не спеши переживать, бывает, еще страшнее все кажется, а потом пустяками заканчивается. Ребята уже работают, но нужно, чтобы все было официально. Ты соберись и еще раз подробно расскажи. Игорь все оформит, и пойдешь отдохнешь.

— Какой отдых. Я, наверное, с ума сойду. Как он позвонил, меня трясет и трясет…

— Ну ладно, ладно. Давай, садись и все по-порядочку.

— Вот, прямо под последней строчкой пишите: «С моих слов записано верно, мною прочитано», и подписи — здесь, здесь и здесь.

Игорь взял листы объяснения и еще раз пробежал глазами. Недлинная получилась история, но, в самом деле, странная, мягко говоря.

— Наташ! Я поеду, потаксую немного.

— А обедать?

— Да я недолго, сейчас рейсовый с трассы подойдет, может, кого с вещами в поселок отброшу.

— Ты хоть оденься, не май месяц. Куда в одном трико?

— Я куртку накину, в машине тепло, солнышко через стекло шпарит, аж глазам больно.

Муж Наташи, работяга, отец двоих детей, по характеру человек семейный и любитель уюта, в свободное время иногда подтаксовывал на своих Жигулях — «единичке». Поселочек небольшой, двадцать пять тысяч населения. Больших денег не заработаешь, но детишкам на молочишко набегало, да и на бензин-запчасти не от получки отрывалось.