Вскоре подъехал черный лимузин. Опустилось стекло задней боковой дверцы, и оттуда с любопытством выглянул генерал Дьен. Фраю даже почудилось в его взгляде не только любопытство, но и вожделение. Ты этого не терял, старый козел. Ты это продал. Тут стекло поднялось, и автомобиль укатил прочь.

— Я на твоем месте спрятал бы это куда-нибудь подальше.

— Спрячу, — пообещала Ли.

Детектив Джон Мин сидел в своей каморке, когда туда вошел Фрай. Это произошло поздним вечером, на третий день после похорон Беннета и за неделю до назначенного срока возвращения американских пленных из Вьетнама. Мин разговаривал с кем-то по телефону. Голос его звучал подавленно.

— Три трупа, обнаруженных в Мохаве — это не местные жители. Я не могу это доказать, но знаю, что не местные.

Фрай ничего не сказал.

Мин поднялся из-за стола и налил две чашки кофе.

— Простите меня, Чак. Понимаю, что мои извинения запоздали. Я знал, что ваш брат ведет обширную деятельность, но до последнего дня не знал, насколько именно. Я заинтересовался всеми беженцами, которым он и Ли оказывали материальную поддержку в этой стране. Меня интересовало, куда они приезжают, кому платят за аренду, как живут. Я знал, что Беннет занимался недвижимостью. Пришлось побегать, проверить документы. Он владел тридцатью пятью домами в Маленьком Сайгоне. И лично платил за каждый. Он расселил здесь тридцать пять семей, которым это не стоило ни цента. Он оплачивал коммунальные услуги и страховку тоже, то есть все.

— Я этого не знал.

— Я думал, он занимается только переброской оружия и боеприпасов. Вчера я разговаривал с президентом Вьетнамского стипендиального фонда нашего округа. Беннет завещал им деньги. Один миллион долларов.

Мин посмотрел в маленькое окно. Фрай заметил грусть в глазах детектива.

— Когда ФБР начало давать мне указания, я думал, что должен как примерный полицейский слушаться приказа. Но потом, когда они начали давить на меня, чтобы я арестовал Во, когда предложили заняться операциями Беннета с оружием и не допускали возможности того, что за всем этим стоят люди полковника Тхака, у меня появились подозрения. Джон, сказали они, вы нам нужны, чтобы раскрыть, кто управляет этой операцией. Джон, сказали они, наше ведомство присматривается к вам на предмет будущей работы в ФБР. Как вы смотрите на возможность назначения сотрудником азиатской опергруппы? У меня было две верных наводки на людей Тхака! И некоторых других следовало проверить. Но фэбээровцы обложили меня со всех сторон, сами проводили допросы, и ничего не происходило. Я позволил им прижать меня к ногтю, Фрай, и это меня бесит. Впредь никому не позволю ездить на себе верхом. Никогда. — Мин закурил. — Мне хотелось, чтобы у немногочисленной колонии вьетнамских беженцев в Маленьком Сайгоне появился шанс врасти в здешнюю жизнь. Хотелось держать банды под контролем, чтобы людям свободно жилось и работалось. Хотелось, чтобы в департаменте разрешили брать на работу в полицию молодых вьетнамцев, которые помогали бы мне осуществить это.

Мин протянул Фраю три объявления о приеме на службу. Каждое описывало требования, предъявляемые департаментом к соискателям вакантных мест. Это должны быть мужчины или женщины вьетнамской национальности, хорошо владеющие английским, имеющие среднее образование и желание защищать закон.

— Мои поздравления.

Мин внимательно посмотрел на Фрая.

— Когда Беннет попал в западню в аэропорту, а ФБР ничего не предприняло, чтобы этому помешать, я решил, что они хотят что-то скрыть. Вам случайно не удалось узнать что?

— Нет.

— Вы его когда-нибудь видели?

— Кого?

— Тхака.

— Насколько я знаю, он под домашним арестом в Ханое.

Мин с сомнением посмотрел на Фрая, затем встал из-за стола.

— Благодарю вас.

Фрай пожал его руку и вышел.

Пресса широко освещала недельное пребывание Лючии Парсонс в Ханое. Переговоры едва не сорвались, затем возобновились, потом зашли в тупик, потом наладились. Вьетнамская сторона дважды покидала зал, и столько же Лючия. Наконец сделка была заключена. Договорились о так называемой «помощи на восстановление», размеры которой держались в тайне. На внеочередной сессии обеих палат подавляющим большинством был принят законопроект номер 88231. Пленных предполагалось освобождать «поэтапно». Аналитики подозревали, что дипломатические уступки Ханою висели на волоске, но в чем заключались эти уступки, никто не мог сказать наверняка. Ханой туманно намекал на то, что вывод войск из Кампучии неизбежен. Пресс-служба администрации то впадала в восторг, то помалкивала.

В назначенную пятницу самолет военно-воздушных сил из Гонолулу приземлился в аэропорту Джона Уэйна в Апельсиновом округе, к чему народ отнесся или адекватно событию, или с иронией — в зависимости от политических склонностей.

Фрай с новеньким пропуском для прессы пробился сквозь густую толпу и каким-то чудом оказался у самого трапа. Красная ковровая дорожка со ступенек сбегала на огороженный участок взлетно-посадочной полосы, где в окружении плотной охраны ждал президент Соединенных Штатов. Рядом была отгорожена площадка для особо важных персон. Фрай оглядел сановников и среди них заметил золотистую шевелюру Кристобель. Он подождал, пока не открылась дверь под приветственные крики толпы. В следующее мгновение по ступенькам начал сходить первый из прибывших военнопленных. Это был худой медлительный мужчина, чей диковатый взгляд говорил о том, что этот человек по меньшей мере полжизни провел на другой планете На нем была накрахмаленная защитная форма. Он был один. Он отсалютовал президенту и помахал ревущей толпе. Подошла Лючия и стала рядом с ним перед президентом. Она была в красивом сером костюме и шляпке, и спину держала прямее, а голову выше, чем любой из гвардейцев. Лючия пожала руку тщедушному возвращенцу, потом президенту, который задержал ее ладонь и поднял ее руку на радость толпе. Рукоплескания превратились в шквал.

Двое мужчин в темных костюмах подвели к этому человеку Кристобель. Он долго смотрел на нее, потом раскрыл объятия и шагнул навстречу.

Кристобель и Майк Страусы обнимались довольно долго. Свет и тень играли на ее плечах, пока Майк сжимал ее спину. Толпа заревела еще громче.

Больше из самолета не вышел никто. Лючия объяснила днем по телевидению, что военнопленных — которых всего было двадцать семь человек — будут освобождать по одному в неделю, если Соединенные Штаты продолжат придерживаться условий, продиктованных Ханоем. В чем состоят пресловутые условия, она не объяснила, просто сослалась.

Фрай слушал речь Майка Страуса. Тот говорил: «Я благодарю вас. Я благодарю Господа. Я никогда вас не забуду. Если бы я мог объяснить, что это значит — вернуться на американскую землю, я бы попробовал, но, боюсь, я не смогу сделать это. Спасибо всем вам за то, что никогда не забывали о нас». Тут он запнулся, и его лицо расплылось в улыбке. Он и Кристобель сели в поджидавший их лимузин.

Фрай наблюдал за происходящим с ощущением абстрактности и нереальности. Это чувство не покидало его с того момента, когда в ангар аэродрома в Мохаве вошел Хьонг Лам. Он и был там, и не был. Тело и душа словно разделились. Он словно сам у себя был временным жильцом. Фрай ушел раньше времени, не дослушав обращение президента. Он ненавидел толпу.

За день до этого начались соревнования на кубок мастеров. Из Мексики дул южный ветер. Фрай стоял на берегу и напяливал на себя оранжевый жилет. У него был четвертый номер. Он поднял семидесятидюймовую доску и наложил свежий слой «Мегавоска». Сразу после восхода солнца был объявлен его заход, и он вместе с пятью остальными серфингистами подошел к воде. Фрай наблюдал за тем, как высокие серые волны катятся под пурпурным одеялом облаков. Зрителей собралось много, несмотря на ранний час. Удивительно, подумал он, что народ хочет на это смотреть.

Но еще удивительней был приход Эдисона и Хайлы. Фрай уже собрался отплыть от берега, когда услышал, как объявили его имя, и обернулся, чтобы посмотреть на отца. Эдисон, крепко прижимаясь к руке Хайлы, вел ее по сырому песку. Он поднял руку, приветствуя сына. Его седые длинные волосы растрепались на ветру. Даже с такого расстояния он выглядит много старше своих лет, подумал Фрай.