Несколько секунд Сегал и Крошкина внимательно смотрели друг на друга. Встряхнув кудрями, Алевтина Михайловна почему-то отвела глаза.

-    Ну, что ж, Ефим Моисеевич, начнем, пожалуй, как сказал Ленский?

-    Дуэль? - подхватил шутку Ефим. - Разве есть уже повод?..

Она сострила забавную гримаску.

—Я кое-что о вас записала со слов Олега Николаевича, но этого недостаточно... Так я слушаю вас.

Только теперь догадался наконец Ефим, что ему надлежит дать интервью. Он чуть не рассмеялся вслух. Сколько раз приходилось брать интервью! А вот давать самому -впервые.

-    Можно узнать, зачем это? — спросил он.

-    Зачем? - искренне удивилась Крошкина, - пожалуйста, могу объяснить. Праздничный номер нашей газеты должна украсить полоса о вас, лучшем мастере, и о вашей ударной смене. Вы читаете нашу многотиражку «Все для победы»?!

-    Читаю... иногда. А стоит ли, Алевтина Михайловна, поднимать шум вокруг только-только окрепшей смены? Тем более вокруг меня? - серьезно спросил Ефим. «Похоже она не знает, какой я на самом деле «литейщик», - подумал он. -Неужели Батюшков не сказал ей, что я журналист?»

-    Стоит, стоит, давайте, выкладывайте, - поторапливала корреспондентка.

Беседа продолжалась около часа. Крошкина исписала страниц пятнадцать в своем блокноте.

-    Спасибо за беседу, Ефим Моисеевич. В обеденный перерыв к вам придет редакционный фотограф. До свидания, - она поправила шляпку и пританцовывающей, неестественной для ее возраста походкой вышла из кабинета.

Ефим облегченно вздохнул. «А беседу она, - отметил он про себя, - вести не умеет, непрофессионально!.. «Выкладывайте...» А что выложить? Правду? Как меня третировали на первых порах бывшие уголовники? Как случай помог вывести на чистую воду блатнягу и саботажника бригадира Лапшина? Как уголовную «честь» Левки-Соловья задело превосходство мастера-еврея? - Журналист Сегал давно усвоил: такую правду не напечатать. - Странная женщина, - подумал он о Крошкиной. - Что-то в ней есть привлекательное, даже притягательное, а что-то просто отталкивающее. Непонятная особа. Да Бог с ней! Пришла, ушла...»

* * *

Вторая полоса праздничного номера многотиражки «Все для победы» от 6-го ноября 1944 года была полностью посвящена мастеру Сегалу и его смене. Чуть выше середины полосы - групповой снимок смены, в центре его - Ефим. Над полосой шапка, набранная крупным шрифтом: «Ефим Сегал - герой фронта, герой тыла». Под этой громовой шапкой чего только не нагородила Алевтина Крошкина: и «беззаветный воин с оружием в руках», и «бесстрашный сын матери-родины», и «не жалея сил и времени», и «не покладая натруженных рук», и т.д. и т.п. Казалось, корреспондентка употребила весь арсенал затертых и заезженных штампов для создания «героического образа современника». Смену, правда, Алевтина Михайловна тоже расписала. Но тут палитра была куда беднее: видно, весь запас красок потратила она на главного героя, на прочих осталась полуводичка — не гуашь, не акварель. Ефим читал примитивно состряпанную оду, стыд и гнев переполняли его. «Разделаюсь я с этой Алевтиной после праздника! У, холодная сапожница! - выругался он. - Только разлад внесет в смену своей писаниной.

А после праздника его неожиданно пригласили в партком завода, к парторгу ЦК ВКП(б) Зое Александровне Гориной. «Час от часу не легче, — ворчал он, направляясь в дом общественных организаций, где находился партком. - Зачем он, беспартийный человек, потребовался самому парторгу? Поздравить, что ли, его решили после рекламного газетного материала?»

В большом, строго обставленном кабинете парткома Ефима встретила высокая, очень миловидная, средних лет женщина с открытым русским лицом. Темно-синий английского покроя костюм как нельзя лучше оттенял ее пышные волосы цвета спелой пшеницы. Серые умные глаза глядели мягко, приветливо.

-    Здравствуйте, товарищ Сегал, - сказала она высоким меццо-сопрано, - извините, что оторвала вас от работы. Это для дела. Очень нужно... Вы на заводе всего пять месяцев, а уже успели сделать много полезного, подобное не каждому дано.

«Так я и предполагал: благодарность», - подумал Ефим.

-    Газета непомерно преувеличила мои заслуги, - возразил он, - гипербола невероятная.

Горина мило улыбнулась.

-    Не надо принижать своих достоинств. Цех выведен из прорыва и выведен прочно. Разве это мало, особенно в условиях войны?

- Я не умаляю своих заслуг, Зоя Александровна, но так писать просто нельзя, просто вредно... Это я говорю вам не как литейщик, а как ...

-    Как журналист, - договорила Горина. - Не удивляйтесь, мне известна ваша истинная профессия. Товарищ Родионов рассказал мне, что вы квалифицированный журналист. И это, знаете, очень кстати. Недавно самого опытного работника нашей газеты мобилизовали в армию. И товарищ Родионов рекомендовал вас на его место.

Что скажете?

Ефим ответил не вдруг. Конечно, он согласен. Пусть многотиражка, но все же газета. В меньшем масштабе, чем он привык, но стихия-то родная. Однако и к цеху он успел привязаться, там он не просто руководит двумя десятками рабочих, а делает нечто гораздо более полезное - помогает бывшим рецидивистам навсегда покончить с их преступным прошлым. Успел ли он сделать процесс их нравственного очищения необратимым?

-    Это хорошо, что вы не сразу соглашаетесь, - проговорила Горина, - но перейти в редакцию вам придется. Сейчас там ни одного журналиста: редактор - инженер-конструктор, заместитель, женщина, - бывший агроном или садовод. Профессиональный уровень литработника Крошкиной вам уже известен. Ответственного секретаря, я уже сказала, взяли в армию. Его-то мы и просим вас заменить.

-    А вам известно, что я беспартийный? Очевидно, ответственным секретарем желательно иметь члена партии?

-    Совсем не обязательно, - возразила Горина, - партийных товарищей в редакции вполне достаточно... А почему, разрешите вас спросить, такой передовой человек, как вы - не коммунист?

Ефим усмехнулся:

-    Позвольте ответить вам вопросом на вопрос: вы, вероятно, хотели спросить меня, почему я не член ВКП(б), а спросили - почему не коммунист?

Горина выпрямилась в кресле, слегка сдвинула брови:

-    Вы считаете, что между коммунистом и членом ВКП(б) есть различие? - в ее голосе невольно прозвучала ирония.

-    Принципиальное и по существу! - горячо воскликнул Ефим. - По-моему, коммунист в подлинном высоком смысле этого слова - человек, который превыше всего ставит общественные интересы, готовый на любые личные жертвы во имя прогресса и счастья всех. Бескорыстное служение высоким идеалам, ни благ особых, ни привилегий особых, короче, коммунист - это убеждение, а член партии - принадлежность... не более.

По мере того, как Горина слушала Сегала, ее лицо становилось все напряженнее.

-    Еще до войны, - уверенно, как нечто не раз подтвержденное жизнью, выкладывал Ефим, - когда я работал в печати, мне довелось встретить десятки членов партии - и бюрократов, и народных захребетников... Да и на фронте попадались, не найду для них более подходящего определения, извините, мерзавцы, принадлежащие ВКП(б).

Горина рисовала на листе бумаги цветным карандашом какие-то фигурки, головки, перечеркивала их, молчала. А Ефим запальчиво продолжал:

-    Разве в парторганизации завода мало членов ВКП(б), но не коммунистов?

Зоя Александровна изорвала в мелкие клочки исчерченный лист бумаги, скомкала обрывки, бросила в мусорную корзинку, долго с загадочной полуулыбкой рассматривала Ефима, задумчиво изрекла:

- Вы оригинал, оригинал... Журналист, в моем представлении, таким, как вы, и должен быть. Я недавно на заводе, всего полгода, не во всем успела разобраться, надеюсь на вашу беспартийную помощь, - добавила шутливо. - А в партию вы, полагаю, вступите.

-    Вряд ли, - без обиняков ответил Ефим, - не вижу прямой зависимости между полезностью человека и его партийной принадлежностью.

-    Вы опять за свое - укоризненно остановила Горина. - Ответьте же, вы согласны перейти в редакцию? Да или нет?