«Я обращаюсь в терпкое вино. Виноградная косточка гибнет в земле, чтобы прорасти лозой, и виноград давят точилом, чтобы из него родился сок: много времени надо соку, чтобы перебродить, и подходящий сосуд. Меня замкнули в твоей глине, страна Эро. Здесь я нашла себя новую. Суждено ли мне иное — не знаю, не хочу знать. Не хочу».

Но как-то раз то ли утром, то ли еще ночью Абдо позвали из походной палатки, где они оба спали, почти не раздевшись. Киншем еще удивилась спросонья, что это он так долго подтыкает вокруг нее одеяло — нежничать было не в его стиле.

А часа через два он заявился к ней со Стагиром и еще тремя кешиками.

— Киншем, — вполголоса, но твердо сказал Абдо, — я хочу говорить с тобой о важном. Дай мне твое оружие. Обещаю, что отдам тебе сразу же, как скажу.

Она села, вытащила пистолет из-под подушки, подала рукоятью вперед.

— Киншем… Это верно, что ты — Та-Эль Кардинена?

(Вот и всё. Она поняла это уже тогда, когда он ее обихаживал напоследок.)

— Верно, кахан.

— Никто из нас не мог тебя выдать Оддисене, это я клянусь тебе. Но нашему легену сказали, что динанское Братство не сядет с ним за один стол, пока ему не выдадут Кардинену живой. Те говорят еще, что видали мою супругу издалека.

Абдо бросил пистолет ей на колени.

— Бери. Я не хотел, чтобы ты вгорячах сделала с собой непоправимое. А теперь слушай! Я снимаю с тебя тяжесть клятв. При свидетелях говорю: ты свободна, свободна, свободна! Я тебе не муж, и нет над тобой моей власти и моего приказа. Уходи — земля наша просторна. Захочешь примкнуть к нашему роду-племени — будем драться. Если мы заключим мир — то не ценой твоей головы, ибо чему Аллах сказал «Будь!», то бывает. А если у тебя не осталось отваги еще раз менять судьбу — я возвратил твое оружие таким, каким взял.

— Спасибо… мой кахан, — она сдвинула пистолет с колен. — Я еду. Когда надо?

— Когда скажешь.

— Они обещали пропустить или опять с боем прорываться?

— Обещали пропустить. Только мы не захотели договариваться о месте.

— Договоритесь. Стагир тоже поедет?

— Это уж как он пожелает.

— Тогда пусть он останется. Один.

Тем не менее они оба долго молчали, не зная, кому говорить первому. Все, что все это время обходили молчанием, стояло как-то вне их разума, было дано лишь в смутных предчувствиях. Наконец, она решилась:

— Стагир. Когда ты понял, что я жена твоего брата?

— Во всей полноте только сейчас. Или нет — когда об этом сказал наш леген. Хотя снова нет — теперь я понял, что сразу. Ты выбила мою саблю приемом, которому он учил меня, тогда еще мальчика. И появилась почти в одно время с вестью о его гибели. Потом я нашел талисман Денгиля в твоих вещах и поймал странное выражение на твоем лице, когда Хадиче-кахана поднесла тебе перевод, сделанный знаменитым Эно Эле. Ну и, наконец, Локи. Ты слишком похожа на свою собственную старость, чтобы кто-то мог догадаться об истине, но он единственный знал тебя на ущербе и рассудил мгновенно.

— И ваше родовое имя. Ладо. Даниль Ладо и Стагир Ладо. Боже мой, я ведь только однажды его прочитала, и еще раз оно всплыло, когда я не помнила себя… Слепота моя и моей судьбы в том, что я не поняла истинной подоплеки тех твоих вопрошаний.

— Он и Дзерен — от старшей жены, потому я на них не похож. Она была иудейка и слишком хорошо научила его обоим Заветам. Когда он отошел от нашего закона, я… один я проклял его как еретика. Видно, и это сказалось на предначертании.

— Мы оба — мы видели друг друга и не восприняли.

— Да. А я, и восприняв со всей несомненностью, — в душе не хочу верить.

— Почему?

— Я тобой восхищался — а должен был ненавидеть. Был тебе братом — и стал обязан мстить. Что же мне делать с тобой?

— Стагир. — ответила она ясным голосом. — Отсрочь мне на время. Как Аллах — Иблису.

Тергата — имя свободы

Прошли они в самом деле без запинки. Километрах в десяти от линии фронта Стагира и ее уже перехватил и повел отряд белых стратенов. Цепь всадников прижимала их к склону на перевалах, отделяя от обрыва, и окружала небольшой отряд эроских гостей на широких местах. То ли оберегали, то ли конвоировали: шли так быстро, что и словом не перекинешься. Все — и лэнцы, и эросцы — ели и пили, не сходя с седла.

Совсем близко от подземного «Дома» невидимый патруль спросил у них:

— Кто едет?

— Та-Эль Кардинена, — ответила она с вызовом.

— Не надо, чтобы это имя слышали все горы, — невозмутимо отозвался кто-то из часовых, и отряд пропустили.

Внутри их разлучили: Стагир и иже с ним остались в Гостинице, а с нею поднялись на этаж выше. Здесь был такой же стерильный и кондиционированный коридор, только двери поуже и поперек каждой — массивный брус, который можно было убирать снаружи легким нажатием на рычаг. Внутри, впрочем, не так уж тесно — и выспаться, и попитаться есть где, и клозет тоже как в лучших домах Лондона.

Здешний доман вошел с ней. Достаточно молод, чтобы слегка стесняться, сделала она зарубку в своей памяти.

— Я останусь при вас для поручений. Будет что-либо нужно — вызовите звонком. Одежду вам принесут другую, а эту возвратят позже. Какое платье вы предпочтете — мужское или женское?

— Переходного типа. Мусульманке без штанов ходить не положено, а в солдаты или амазонки сама не стремлюсь. Да, будете обыскивать мое кровное — почистьте не одни карманы, но и ворот с манжетами.

— Еще что-либо?

— Таз с горячей водой, а то здесь нет крана. В кувшине питьевая, мы, степные, не привыкли такую зазря плескать. Зеркало. Крепкого чаю или кофе.

— Наркотики нельзя. Хотите — липовый цвет со зверобоем заварят. Зеркало нельзя тоже.

— Ерунда. Стеклянное и еще расколотое — правильно, не стоит. А металлическое мне добудьте.

— Откуда?

— Ваши проблемы. У эроского легена одолжите серебряное. Он, я думаю, роскошнее вас существует.

Пунктуален мальчик оказался до предела. Костюм принес — лэнского егеря, пятнистый, а нижнее белье женское, батистовое и расшитое цветочками. Ноговицы до колен — размером меньше, чем надо: видимо, ориентировались по старой записи, а от пустынной жизни и ношения мягких гутулов ступня слегка расширилась. Зеркало же было — полированная пластина дюралюминия с округлыми закраинами. Какую-то деталь с аэроплана впопыхах сняли, так, что ли? Оттуда глядела на нее вроде бы та же седая джинна — худая, загоревшая, с непривычной короткой стрижкой. Однако глаза стали дерзкие и веселые, и цвет вернулся к ним.

«Похоже, в моих бедах виновата я сама: стоило чаще в зеркало смотреться. А тут еще Абдо меня некстати расстриг из княжеских жен».

Ну вот, переоделась, поела и попила какого-то здешнего сена — лежи на койке в тиши и думай. Тишина тут подходящая, прямо так мозги и промывает. Доман сообщил, что через полдня вызовут, благо все девятеро легенов в сборе. Вот ведь жизнь какая, не отделаешься от них! И раньше, бывало, куда ни плюнь, в легена попадешь. Смеялась над этим вместе с душой Кареном: почему так? Прими за фантастическую условность, отвечал Карен. Ну, еще не хватало, отвечала Танеида. Пасете меня всю жизнь, будто черную овечку. Кстати, за счет кого их снова девять, любопытно? И в каком разрезе они тебя воспримут? Что они могут проделать с человеком своими языками — ты уже испытала в облегченном варианте: та дружеская словесная баталия в темноте. Суд здесь — тоже традиционная импровизация, если можно так выразиться. Уж явно не римское право. И ты, как и в прошлые разы, не знаешь, кахана Киншем, чего они от тебя захотят. А значит?

Значит, остается быть самой собой: ни под кого и ни подо что не подлаживаться.

…И вот она стоит в разомкнутом кругу, а легены сидят на своих стульях с высокими резными спинками. Как они сдали все, а ведь времени прошло немного! И то сказать, Бог иной год за пять считает. Диамис устало нахохлилась. У Эрраты белая перевязь на шапке кудрей разрослась в целое страусовое перо. Маллор потяжелел и обрюзг; Керг усох, чисто борзая; Сейхр искурился, и поседели, раскустились брови. Вот Карен — тот по-прежнему лоснится, как бильярдный шар. Хорт… Имран, чистейший нордический тип с семитской кличкой… Постойте, кто этот девятый, на месте покойного Шегельда, и одетый в синее, а не черное? Да. Хадиче-кахана, лучшая изо всех эроских женщин. Такая же отчужденная, как все они. Но как же это так — ведь Абдо знал, кто тут за меня заложником, и дал мне свободу поступить по моему личному усмотрению?