- Берегите мальчика.Господь вам великое утешение послал.

Они часто с тех порездят к матушке в монастырь. Она просит: дайте мне мальчика, пусть поживёт вмонастыре. Они пока не решаются, ещё мал. Но прошлым летом они сделали матушкеподарок: вывезли её, еле передвигающуюся, в землю обетованную, святую -Иерусалим. Поехали всей семьей, да ещё и матушка с ними. Деньги немалые, аТамара с Вячеславом не новые русские, считают каждую копейку. Но они... продалидачу в Малаховке, чтобы иметь деньги на поездку. Максим не просто наблюдал засобытиями: он участвовал в разговорах об Иерусалиме, с ним советовался отец:как считаешь, обойдёмся без дачи? Конечно, они обойдутся. Зато, шуточное лидело, Иерусалим! Максиму так много читали о нём, у него есть детская Библия,где много раз вспоминается этот удивительный город. «Хоть бы одним глазкомувидеть», - говорила мама. «Хоть бы пройти по его горячим камням», - мечталпапа. «Хоть глазком увидеть и пройти», - вторил Максим. И вот они в Иерусалиме,матушка с ними, радуется, как ребёнок, и всё прижимает Максима к себе, всёшепчет: берегите...

У них от той поездкиворох фотокарточек. Они любят перебирать их и рассказывать.

Любили. Сейчас у нихдругие заботы. Сейчас они спасают Максима, которого, как ни увещевала старица,не уберегли.

Впервые за совместнуюжизнь Тамара и Слава решили отправить Максима на каникулы в Белгород вместе сребятами-скаутами. Они кое-что прочитали про это движение, ничего ненасторожило. Воспитанному в традициях православной семьи Максиму должно быть соскаутами интересно. Сердце, конечно, щемило: впервые без родителей, как онобудет? Но руководители скаутской группы успокоили: всё будет о'кей. Максимзнал, они побывают на службе в храме, проедут по городу с экскурсией. Онприготовил блокнот для записей, взял с собой свою любимую иконку - КазанскойБожьей Матери. Да только крутыми оказались скауты. Плевать они хотели направославную программу. Вырвавшись из-под родительского контроля, подросткиторопились пожить своей жизнью без уздечек, увещаний. Максим самый среди нихмаленький и самый совестливый. В храме он услышал матерную ругань. Испуганнопосмотрел на мальчиков:

Нельзя ругаться в храме,грех это...

Скауты загоготали,больно щёлкнули Максима по лбу. Он растерялся, ведь ребята верующие, как жеможно... Опять стал вразумлять:

Мама сказала, кто вцеркви ругается, того обязательно накажет Бог.

Опять подзатыльники.Максим отошёл в сторонку, а когда оживлённая перед обедом толпа вывалила изхрама, задержался у свечного ящика. Приглянулась ему иконка - Божья Матерь сМладенцем. Максим купил иконку. Потом несколько пасхальных открыток, ещёиконку. Голодные скауты ждали. Максим их задерживал. Ругнувшись на мальчика грязнымсловом, пригрозили: дождёшься! В общежитии, где они остановились, Максимпоставил иконку на тумбочку. Здоровый лоботряс протянул к ней руку, да неуспел. Максим стремительно схватил иконку, спрятал за пазуху.

С кем споришь? - покатилбочку лоботряс, надвигаясь на худенькую фигурку Максима всей массой.

Иконка моя, я мамекупил, не трогай.

Пошёл ты...

Он бил Максимапо-взрослому. По голове, смачно ругаясь. Пришли сотоварищи. Никто не крикнул,не пришёл в ужас — бьёт маленького. Нет, они быстренько включились в дело. Наслабо защищавшегося Максима посыпались и их удары. Тогда Максим лёг на живот,на иконочку:

Не отдам.

И не отдал. Он такотчаянно сопротивлялся, что сытые, здоровые парубки, вдвое старше Максима, несмогли отобрать иконку. Он лежал почти без чувств на полу, плотно прижавшись кего холодным плитам. Били его долго. Потом он долго плакал от боли в костях,звал на помощь. Двое взрослых, сопровождавших скаутов в поездке, утверждаюттеперь, что не слышали ни драки, ни детского плача. Но ведь агрессия подростковпротив совестливого Максима началась ещё в храме, продолжалась в автобусе и нидля кого секретом не была.

Я знала, с какимнетерпением ждали Максима родители из его первого самостоятельного выхода всвет. Позвонила.

- Максим с Тамарой в больнице,- сказал Слава. Голос его был потухший, глухой. Врач как мог, утешал Максима:«Держись, дружок, будет немного больно, потерпи, родной...» А Максим молчал.Сжав губы, он молчал и тогда, когда расспрашивали о случившемся. Страшныйстресс, непосильный для его восьмилетнего возраста. Лишь дома он протянулпомятую иконку маме и сказал:

Это тебе. Я её не отдал.

Тогда она не поняла егослов. Поняла позже, когда сидела рядом у капельницы, когда меняла компрессы наголовке, когда нежно гладила лиловые синяки на ногах.

Он стал бояться людей,маленький Максим, побывавший в Иерусалиме и знающий, что ругаться в храме -грех. Когда к ним в палату заходил кто-то посторонний, он залезал под кровать иплакал. Стресс, глубокий стресс, плюс сильнейшие побои, сотрясение мозга,черепно-мозговая травма.

Мы, конечно же, егоподлечим. Но, поверьте, душевная травма ещё долго будет о себе напоминать, -сказал доктор.

Почему они ругались? -спросит Максим маму.

Они не знают, что этогрех.

Но я же сказал им, онине послушались. А почему они дрались?

Потому что они не боятсяБога...

Непонятно, как моглипопасть в скауты не боящиеся Бога подростки? Непонятно, почему сейчас, когдаМаксим лежит в больнице, к нему не пришёл никто из родителей тех, кто его бил,не попросили прощения? Напротив, когда Тамара стала обивать пороги,ищасправедливости, все отнекивались, даже осуждали её, что растит такогонедотрогу.

А она растит его -совестливого. Заполнив ею, совестью, всё своё сердчишко, мальчик рассчитывал,что и у других она есть. «Нельзя», «грех»... Эти слова вызывают смех только утех, кто очерствел окончательно. Страшно, что тем подросткам еще жить и жить, абез совести.!. Я рассказала эту историю знакомому, отцу троих детей. Он сказал:

- Если бы мой сын былсреди тех скаутов, я посчитал бы, что совершил преступление перед людьми.Максим окрепнет, а вот дети, что ждёт их в недалёком уже будущем?

Мамы стоят на страже.Мамы не хотят шума. Мамы готовы до конца отстаивать невинность своих оболтусов.Они не хотят видеть в этой истории глубоких корней. И хотя есть показанияврачей, есть рассказ самого Максима, есть неопровержимые факты избиения ребёнкаподростками, Тамара и Вячеслав понимают, что добиться их наказания им вряд лиудастся. Сейчас они заняты другим. Они вытаскивают своего мальчика из глубокогопотрясения. Он уже потихонечку отходит. Рисует. Нарисовал впервые после беды...Божью Матерь с Младенцем. Приходил в больницу батюшка Алексий, заглянул впалату:

- Ну что, раб Божий, заправославие кровь пролил? А Максим ему в подарок иконку, самим нарисованную.Растрогался батюшка, в храме прикрепил её на стену, всем теперь показывает,говорит: «Мне Максим подарил, раб Божий Максим».

Пока лежали в больнице,семье Минаевых дали трехкомнатную квартиру, такую долгожданную после ихкоммуналки. И прямо из больницы они собираются переезжать, чтобы начать жизньзаново, с чистого листа. Пусть начинают. На чистом листе хочется писать красивои без ошибок. Это очень трудно - красиво, но ещё труднее - без ошибок. Тамарамного думает сейчас над тем, в чём ее просчёт. Может, не надо было отпускатьмальчика одного, может, рано было ещё ему в воины Христовы? Но где гарантия,что подобные «скауты» не настигли бы её ребёнка в собственном дворе и непогнали бы, улюлюкая, в подворотню. Поэтому, как ни жестоко звучит, - всё вэтой истории правильно, всё по местам: и добро, и зло, и Божий свет, исатанинская тьма. И она, история эта житейская, не закончилась, а тольконачинается. Потому что теперь Тамаре и Вячеславу предстоит возвращать почуть-чуть своего мальчика к нормальной жизни. Они, я уверена, и после всегослучившегося не будут науськивать Максима на детей: давай сдачи, защищайся. Онведь не смалодушничал, он и защищался, только защищался не сам по себе, а какправославный человек, защищая от поругания то, что давно и прочно в их семьесвято. А в своих научных работах Тамара будет теперь изучать проблему не толькоусыновлённых детей, но и проблему детей, живущих без Бога. Проблема не простообозначилась в её жизни, она больно толкнула её в самое сердце и ещё долгостанет толкать ночами, когда Максим будет спокойно посапывать в своей кроватке.