Конечно, есть для этогои объективные причины. Перед перестройкой в нашей области было шестьдесят двахрама и ни одного монастыря, а через десять лет стало шестьсот сорок храмов ивосемнадцать монастырей! Одних только священников сколько сразу понадобилось,тем более настоятелей монастырей, к которым требования на порядок выше, чем кприходскому настоятелю!
— Ну, кстати, многие изтех настоятелей монастырей, которые понимают, что такое настоящее монашество, ихотят свои обители истинными местами подвига и молитвы сделать, — вступил вбеседу отец Никифор, — сейчас к опыту греческих, преимущественно афонских,обителей обращаются. Сами сюда за опытом приезжают, своих монахов пожить наАфоне командируют. Мне кажется, что это правильный подход!
— Конечно правильный, —согласился отец Димитрий. — Я лично знаю настоятеля, ныне в сане епископа,одного известного русского монастыря, который, подружившись с Ватопедом инемало переняв оттуда афонского опыта, собрал братию своей обители и объявил:«Если у кого из вас послушание будет становиться препятствием молитвеннойжизни, обращайтесь лично ко мне, и мы будем решать вопрос с заменойпослушания!» А в иных российских монастырях «колхозно-лагерного» типа такиеслова просто кощунством бы прозвучали! Ох как любят у нас козырять фразой, что«послушание паче поста и молитвы», имея в виду не послушание как отсечениесамоволия и преданность себя в руководство наставника, а послушание как родзанятий в монастыре, как работу, которую ты обязан выполнить, несмотря ни начто!
— Отцы и братие! —рявкнул по-военному Игорь. — Монаха байками не кормят! У меня креветки остываюти салат заветривается!
Ну что можно вам сказатьо скитской трапезе? Вроде и просто все было приготовлено, без изысков, но...
Кто на монастырскойтрапезе не бывал, тот вкусной пищи не едал!
Когда я снова уселся вИгореву L200, блаженное состояние моей насытившейся утробы столь явноотражалось на «вдохновенном» лице, что Флавиан, едва взглянув на меня, заметил:
— Кажется, Леша, ты ужепознал истинное «дао ча»!
— О да! — лишь смогумиленно вздохнуть грешный я. — И «дао креветок» тоже!
ГЛАВА 7. Монашество
Скит, в который мы держалипуть, состоял из нескольких небольших зданий, к одному из которых примыкаладовольно просторная для таких скитов церковка с традиционным афонскимкуполом-крышей, крытым чешуей из серой каменной плитки. Все это было огороженоневысоким каменным забором со старыми деревянными воротами, висящими накрасивых некогда, ныне изъеденных ржавчиной, кованых больших петлях. За заборомвиднелись верхушки выстриженных «чашами» оливковых деревьев, несколькострельчатых кипарисов и огромный древний платан, помнящий, наверное, ещеоснователей скита.
Находился скит на землеВеликой лавры и был арендован у лавры русскими монахами уже более двадцати лет.
В воротах нас встречалоповещенный Игорем о нашем приближении по мобильнику добрейший настоятельиеромонах Никифор, широко улыбающийся почти беззубым ртом из зарослей седой,густющей, как он сам смеется, карл-марксовой бороды. Широкий душой и телом, сумными блестящими карими глазами, тоже в прошлом физтеховец.
— Авва Флавиан,эвлогите! — шагнул он с распростертыми объятиями к вылезающему из пикапа моемубатюшке.
— О, Кириос, геронда! —ответствовал Флавиан, троекратно лобызая скитоначальника.
— Чистое сумо! —прокомментировал я Игорю зрелище двух обнявшихся, словно на татами,крупногабаритных батюшек.
— Мой победит! — увереннозаявил Игорь. — Он отца Флавиана еще в вашем физтехе всегда побеждал!
— Конечно! — вступился яза своего духовника. — Наш-то отца Никифора на два курса младше был, и, когда всекцию борьбы записался, отец Никифор уже норму кандидата в мастера спорта выполнял!
— Ладно, у них, кажется,ничья, — примирительно сказал Игорь. Расцепившие наконец мощные объятия батюшкиотправились внутрь скита. — Бензопилу не прихватишь?
— Давай! — согласился я.
Когда мы с Игоремперетащили из кузова пикапа привезенный груз и наши с Флавианом пожитки, потомразнесли все это по кладовкам и кельям, то, войдя в архондарик, обнаружили, чтоФлавиан с отцом Никифором уже вовсю утешаются «евлогией» — афонским угощением,состоящим из холодной воды, лукума, наперсточка «Узо» и кофе.
— Отцу Флавианумаленькую и некрепкого! — несмиренно возопил я с порога, увидев, как долговязыйпослушник Илларион наливает из турки дымящийся кофе в большой чайный бокал длямоего батюшки.
— Хорошо, хорошо, —кротко ответил Флавиан, переливая кофе из бокала в стоящую рядом маленькуючашечку, — давай свои две беленькие и красненькую...
— Держи, отче. — Я подалему таблетки.
— Однако! — улыбнулсяотец Никифор. — Теперь я вижу, что такое «послушание паче поста и молитвы»!
— Я справедлив, нострог, — сдвинув брови, ответил я, — и во гневе бываю страшен! Так что во мненельзя «будить желчь»! Иначе мне мать Серафима, как говорит Шамиль-Николай,секир-башка сделает...
— Как она? —поинтересовался отец Никифор. — Крепкая старица ваша!
— Старчествует, хоть ислабеет все ощутимее, — отозвался Флавиан, — она у нас теперь вроде как «геронда»,у нее в послушании кроме инокини Клавдии сейчас еще и послушница Галина,беглянка из Б-ского монастыря.
— Владыка знает?
— Знает! Благословилпока оставить ее у себя в качестве певчей. А там видно будет!
— Да! Смотри-ка, целыйженский монастырь теперь у тебя, — подивился отец Никифор.
— А куда ж деваться,коли Господь их у нас собрал! — вздохнул Флавиан.
— Да... Ты уж толькоследи, чтобы у них монашество «монастырством» не подменилось! — заметил скитоначальник.
— Это как, это как? — неудержавшись, встрял я в беседу отцов. — Это что такое, отче, — «монастырство»?
— Видишь ли, Леша, —ответил отец Никифор, — некоторые люди, пришедшие в монастыри и сподобившиесяпострига, на самом деле любят не монашество как таковое, а только монастырскуюжизнь!
— Не понял! — удивилсяя.
— Дело в том, чтоподлинное монашество (а само слово «монах» происходит от слова «моно» — один)есть сокровенное, «один на один», общение с Богом в уединенной келье своегосердца. Сам Христос сказал нам: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и,затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящийтайное, воздаст тебе явно».
Это наставление омолитве относится ко всем христианам, призывая их молиться не напоказ, не длястяжания тщетной славы от людей, но искренне обращаться к Богу из глубины души,стяжая через это молитвенное общение главное небесное сокровище — благодатьСвятого Духа.
Особенно же эта фразаотносится к нам, монахам, людям, которые ради общения с Богом и служения Емуотказались от обычной мирской жизни с ее радостями и удовольствиями, пусть дажечистыми и благословенными, и удалились для этого в монастыри.
И вот тут-то, вмонастырях, многие из нас столкнулись с искушением, к которому не были готовы икоторое не смогли преодолеть, — с искушением монастырской жизнью!
Сама жизнь в монастыре,особенно здесь, на Афоне, с ее возвышенным настроем, уставными благоговейнымибогослужениями, сама обстановка монастыря с его храмами, святынями, монашескимиодеждами и прочими ее составляющими способна доставлять человеку верующемуогромное душевное удовольствие, давая ощущение причастности ко всей этоймонастырской благости и святости.
Человек живет вмонастыре, носит монашескую одежду, участвует в службах, вычитывает келейноеправило, исполняет монастырские послушания, старается вести себя благочестиво ипривыкает к мысли, что вот это все, собственно, и есть — монашеская жизнь.
Он может пребывать втакой уверенности многие годы и даже умереть в ней, так и не познав, что естьдругое, настоящее монашество, в его непрестанном внутреннем напряжении,мысленной брани, сердечном горении, мучительных искушениях и нечастыхблагодатных утешениях.
Порой такой обитательмонастыря почти и не имеет особых искушений, живет в мире с самим собой ибратией, в самодостаточности и довольстве своей жизнью, даже пользуетсяуважением от других за свое незлобие и видимое благочестие. Дьявол особо и нетрогает его, поскольку тот, удовлетворившись внешней видимостью монашескогожития, по существу, далек от настоящего подвижничества и не доставляет, вотличие от истинных монахов, лукавому никаких неприятностей.