БЕРТОЛД: Еще бы тебе не было хуже того.

АУРЕЛИЯ: И что хуже того может мне быть^{24}?

БЕРТОЛД: Царь выдал такой указ, чтоб всякой муж брал по семи жен. Теперь ты разсуди, какое бесчастие[523] имеет быть в домах с толиким числом жен?

АУРЕЛИЯ: Как, такой ли он указ издал, чтоб всякой муж брал по семи жен? То еще хуже того, что хотя б велел все зеркала, сколко ни есть в городе, перебить. Но какое то дурачество, что ему так вскочило в голову^{25}?

БЕРТОЛД: Я не знаю иного тебе сказать — сказал тебе все то, что я слышал. Теперь в вас, жены, состоит защищать себя, пока злое не упредит.

По таких разговорах, как посадил оную блоху ей в ухо[524], пошел оттуда и пришел во дворец, ожидая прежде наступления вечера какой либо новины[525]. // (л. 10).

По отшествии Бертолда, поверя Аурелия, что якобы то состоялося подлинно, тот час пошла она к соседкам своим и расказала им все то, что слышала от Бертолда. Которые, услышавши такое дело, вступили в ярость и гнев, так что росклали огонь везде[527], и почти в один час пронеслась такая новина по всему городу. От чего собралися в одно место болше тысячи женщин, которые, говоря между собою о таковом деле, присудили итти прямо к царю, пред которым крычать и чинить такое смятение, пока он от них принужден будет опять сызнова перевершить, чтоб тот указ не был действителен впредь. И тако все исполнены гневом и яростию пошли во дворец и, как во оной вступили, то почали стучать и крепко крычать, так что царь стал как безумной, не ведая причины такого смятения женскаго, пришел весь в смущение и вне ума своего. И не возмогши более стерпеть толикаго безчиния, побуждался от гнева и ярости, принужден был отложить терпение на сторону^{26}.

Оборотився царь к женщинам лицем смутным[528], // (л. 10 об.) начал им говорить:

ЦАРЬ: Что то за новизна, что я слышу? и откуду происходит сей бунт[529], кто вас привел на толикую ярость? откуду раждается такой стук, для чего причиняете толикую вредность, не взбесились ли вы? кой дьявол вас привел, скажите, в злой час ваш, дьяволские жены[530]?

ЖЕНЫ: Что за новизна у тебя, о царю, какое дурачество вскочило тебе в голову? — ответствовала из них одна из смелых и сердитых, говоря: какое безумство побудило тебя издать такой указ, чтоб всякой муж брал по семи жен? Какой хорошой вымысел от разумнаго царя! Однако ведай, что не сбудется намерение твое^{27}!

ЦАРЬ: Что говорите вы, безумныныя[531]? Говорите по тише, чтоб я выразумел, и на то вам ответствовал.

ЖЕНЫ: Тише ли нам говорить? Что бы надлежало тебя[532] с престола царского, на котором ты сидиш, сбросить и глаза твои выколоть^{28}!

ЦАРЬ: Какую обиду вам я зделал? Скажите мне яснее и не сердитесь столко, как сабаки бешеныя[533].

ЖЕНЫ: Не сказали ли мы тебе уже однажды[534]? // (л. 11).

ЦАРЬ: Я не очень выразумел, скажите сызнова.

ЖЕНЫ: Нет глушее того, кто не хочет слышать. Однако ж мы тебе сызнова говорим, что ты ученил великое погрешение, а имянно, учредил такой устав, чтоб всякой муж брал по семи жен. Тебе надобно попечение иметь о интересе своем и о государстве, а не мешатся в такие дела, которые не касаются до тебя. Выразумел ли ты теперь? Лутше бы ты учинил, чтобы всякая жена брала по семи мужей, и то бы приличнее было^{29}. Однако ясно видится, что у тебя ни мало мозг нет и что ты совершенной дурак[535].

О роде неблагодарный и неразсудный! когда я ль выдал такой указ? Прочь, прочь от меня подите, проклятыя и безчеловечныя[536], ибо я теперь явно узнал, что жена не показует инаго, кроме вреда, и женской род сеет плевелы и несогласия. И от кого она // (л. 11 об.) отходит, то тащит за собою граблею, что ни возможет, а куда входит, то вносит пламя и огонь[537], сердцем есть исполненным л[е]сти и измены. Сей род есть пропастию мучения, в котором слышатся часто плаканья и жалкости[538] несчастливых мужей, сей род есть вредностию отцам, мучением матерем, жезлом братьям[539], стыдом свойственником, разорением в домах и, одним словом, жены суть мукою и скорбию всему роду человеческому. Подите все в злой час и более не приходите ко мне, духи адския и лукавыя, каковы вы. О какое сокрушение, какое смятение учинили сии безумные и вспылчивые[540] за ничто! Но ежели б я узнал, кто был зачинщик сего дела, то б наградил ево по достоинству. Вот однажды пошли в злой час сии безстыдницы[541], которые мало что не выкололи мне глаз своими пальцами.

Как ушли женщины^{30}, и царь немного от гнева поусмирел, то Бертолд, которой стоял издали, слушал все и видел, что весма хорошо исполнилась ево хитрость, смеючись // (л. 12) подошел к царю и стал ему говорить:

БЕРТОЛД: Что ты говоришь, о царю! Не сказал ли я тебе, что прежде нежели ты сего дни ляжеш спать, будеш читать книгу наизворот против того, как вчерась в похвалу женам говорил? Теперь посмотри, как они тебя выценили[542].

ЦАРЬ: О какой мозг дьяволской[543]! что выдумали — бутто бы я велел всякому мужу брать по семи жен, чего никогда ни в уме своем не имел, ниже во сне видел. О какое злое семя! О какой немилосердной род!

БЕРТОЛД: Знаеш ты договор, каков мы имеем между собою?

ЦАРЬ: Ты весма прав, за что взойди сядь со мною вместе на царском троне, ибо сия честь тебе надлежит.

БЕРТОЛД: На одном сем троне не могут уместится четыре ледвен[544]. // (л. 12 об.).

ЦАРЬ: Я велю подле себя зделать еще другой такой же, на котором ты сядеш и будеш судить так же как и я.

БЕРТОЛД: Любовь и господство не хотят между собою товарыщства, и того ради управляй ты сам как государь^{31}.

ЦАРЬ: Я признаваю, не ты ли был производителем сего смятения?