Париж, 27 июня 1944

Уличные бои в Шербуре. Как пишет Перпетуя, утром 15 июня совсем рядом с домом упали бомбы, одна из которых угодила в наш маленький пруд у Лоне и, взорвавшись, взметнула сотни карпов и уклеек.

Париж, 1 июля 1944

Еще раз просматриваю воззвание согласно своему правилу, что работу можно переписывать до бесконечности.

Во сне новое видение, благоприятное, вселяющее надежду: дьякон. При таких встречах сразу возникает впечатление, что они идут от первоистока и будут возвращаться как постоянные фигуры.

И еще, несколько дней тому назад в больших шахтах, змееобразными извивами уходящих глубоко под землю, за барьером из колючей проволоки — старший лесничий. В легкой охотничьей куртке, как явление исключительно собранной силы. Он стоял на лестничной площадке, «собираясь войти», и хотя я был вооружен, но тотчас же понял, что применение таких игрушек здесь бессмысленно. Своим излучением он парализовал мне руку.

О стиле. Временны́е формы могут быть четко обозначены, но они могут быть также и оттенены, например, временными вспомогательными словами: вместо «Я стану это делать» лучше сказать «Я это сделаю потом» или «Я это сделаю завтра».

Тем самым мы слегка отказываемся от логики, но и от педантичности тоже. Менге, чей перевод Библии я продолжаю читать, вместо «Стучите, и отворят вам» переводит: «Стучите, и будет вам открыто», — это школярство.

Чтение в эти дни: генерал Ж. Перре, «Minerve sous les Armes».[282] Эссе об интеллигентности и ведении войны, которое я, как цензор, читал в рукописи. Там есть высказывание маршала Жоффра об искусстве высшего командования: «Ne rien faire; tout faire faire; ne rien laisser faire».[283]

Справедливо, в полководце должно быть что-то от Бога, некая цезаристская божественность. Исходящая из него эманация важнее, чем его руководство.

Затем полистал «Guide Officiel des Voyages Aériens»[284] 1930 года, снабженный на каждой странице цитатой о воздухоплавании. Он кишит общими местами:

«L’aviation constituera un des facteurs les plus importants de la civilisation»[285] (Луи Бреге).

«Il n’y a plus de Pyrénées — — surtout en avion»[286] (Альберт I Бельгийский).

«L’air deviendra le véritable élément d’union entre les hommes de tous les pays»[287] (генерал де Гуа).

«L’aviateur conquérant du ciel est l’incarnaton véritable du surhomme»[288] (Адольф Бриссон).

И так целые страницы. Старик Леонардо видел вещи гораздо четче.

Париж, 3 июля 1944

До полудня меня в «Мажестик» навестил полковник Шаер. Он командовал полком на Востоке и был там приговорен к одиннадцати месяцам тюрьмы, ибо в самый разгар битвы не скрывал своих воззрений и не прятался в кусты. Вообще аресты и расстрелы офицеров учащаются.

Шаер показал мне также фотографию живодерни близ Никополя; устрашающая картина, снять которую удалось одному из его людей во время отступления — тайно, поскольку эти жуткие места засекречены. Подобное зрелище побудило меня откорректировать свою рукопись.

Париж, 6 июля 1944

У Флоранс. У нее Леото, рекомендовавший мне почитать Жюля Валлеса.^{199} Он деликатно предложил мне свою помощь — в том случае, если немцам в городе придется туго.

Есть два пути подняться над национальной ограниченностью: путь разума и путь религии. Леото пришел к своей цели первым путем. И на его примере можно видеть, как национальное, по мере того как оно исчезает из сознания человека, оживает в его существе, в самой его сути.

Париж, 13 июля 1944

Русские приближаются к Восточной Пруссии, американцы — к Флоренции, в то время как битва на удерживаемой территории продолжает бушевать с большими потерями. Командование, не способное на новые идеи, пытается вселить в население надежду на новое неизвестное оружие. Удивительна полная беспомощность, с какой толпа судит о своем положении, позволяя себя обманывать и впадая в состояние, близкое к эйфории.

Париж, 14 июля 1944

Вместе с Баумгартом и фройляйн Лампе навестил господина Груля на авеню Фош. Его дом, если пройтись по двору, напоминает волшебный замок Аладдина или пещеру с сокровищами Али-Бабы, Сады с фонтанами и бассейнами, где кружатся лебеди и декоративные утки, лиственные аллеи со статуями и зеркальными фасадами, галереи в стиле тех, коими славились Помпеи, террасы с попугаями и воркующими голубями скрыты от посторонних взглядов высокими решетками, за которыми плющ сплетается с диким виноградом.

Коллекции, приобретенные папашей Грулем по совету Гонкуров, еще богаче тех баснословных перечней, коими может похвастаться Бальзак. В них собрано свыше ста картин и рисунков Фрагонара,^{200} а Тёрнера намного больше, чем на всех Британских островах. В огромных галереях один шедевр соседствует с другим. При этом свыше тысячи лучших экземпляров распределено по дальним замкам. Собрания эти малоизвестны, ни один каталог не был издан. Только друзья или те, кого они привели с собой, имеют право ступить в эти помещения.

Мы поговорили с владельцем неслыханных сокровищ сначала об их сохранности, потом о ценности. Он считает целесообразным оставить все вещи в Париже — транспортировка может им повредить, они могут попасть и под обстрел, кроме того, судьба остальных местностей Франции едва ли определенней судьбы этого города, находящегося, подобно Риму, под защитой своего же собственного нимба. При налетах падающие осколки пробивают иногда стеклянные крыши. Если это случается в дождливую погоду, вода проникает в помещения и причиняет немалый вред. Мы видели пастель Ватто^{201} с попорченными красками и небольшими зелеными пятнами, словно она зацвела. Удивительно, как разрушение поработало над этой картиной, — не просто механически, а физиогномически, как болезнь на живом теле. По этим же законам менялся портрет Дориана Грея.

Удручает и нехватка угля. Хозяйство нуждается в персонале, насчитывающем никак не меньше двадцати человек.

Что касается ценности, то, по мнению господина Груля, ее не существует вовсе; поскольку он никогда ни одной из своих картин не продаст, этот вопрос не имеет для него значения. До чего же тягостно владеть собственностью, особенно в этом полыхающем мире. Взвалить нынче подобное себе на плечи — для этого требуется отвага пловца, нагруженного золотом, как солдаты Кортеса в «ночь печали».^{202}

Чтение: Леон Блуа, «Méditations d’un Solitaire».[289] Книга написана в 1916 году при аналогичных сегодняшним обстоятельствах, она отражает все добродетели и пороки своего автора — в том числе силу, в ненависти устрашающую, коей он может потягаться даже с Кньеболо. Но, несмотря на это, я отдыхаю за этим чтением, одновременно получая и необходимую поддержку. Внутри нее скрывается поистине чудодейственное средство против времени и его пороков. Поднимаясь из смрадных низин на такую высоту, этот христианин разворачивает перед нами редкостное зрелище. Зубцы его башни достигают тончайших слоев атмосферы. С подобным взлетом сопряжена и тоска по смерти, которой он дает мощный выход, — тоска по изготовлению философского камня из низших шлаков и темной гущи, тоска по великой дистилляции.