Сен-Дье, 20 августа 1944

Бродили с президентом по кладбищу, расположенному на широком холме. Как обычно, записываю для своего дневника некоторые эпитафии. Среди них и такую, которую прочитал на маленькой овальной дощечке из бронзы:

Ici repose Paul Rotsart, B^on de Mertaing.

Ne à Bruges (Belgique). Mort loin de sa famille pour ses idées trop libérales.[294]

1835–1885

Задумываясь над датами столь краткой жизни, я иногда испытываю чувство, будто судьбу не известного мне человека они выявляют глубже, чем это может сделать любое жизнеописание. Подробности уносят суть.

Сен-Дье, 21 августа 1944

Продолжаю «Людовика XVI». Некоторые разделы, например бегство в Варенн, захватывают меня столь сильно, что главы «Лингвистической географии» Доза я записываю в разряд второсортного чтения.

Де Да Фюи отмечает, что бегство в Варенн сопровождается множеством символических деталей, и приводит примеры. В этом нет ничего удивительного, ибо чем значительней событие, тем значительней и его подробности. В великие минуты мировой истории обнажается суть символических взаимодействий. Так, Голгофа становится средоточием мира, Крест — судьбой человечества, а Христос — человеком.

Купался в Мёрте под грозовыми раскатами. Там присоединился к охоте, которую устроили мальчишки, — они переворачивали в воде камни и насаживали на вилку таившихся под ними мелких рыбешек. Создания величиной с палец, отливавшие зеленоватым мрамором, точнее гранитом, большими порциями нанизывались на проволоку «pour faire la friture».[295] В этом действе восхищала частная экономика, которую так любил Гёте, в отличие от государственной.

Вечером читал «Лингвистическую географию», кое-что из нее выписывая для своей работы о языке и строении человеческого тела. Судьба литературы после нынешней огненной оргии беспокоит меня. Только теперь по-настоящему понимаешь смысл пощады, коей удостоились такие страны, как Швейцария. Оказывать ей поддержку в восстановлении духовного и культурного уровня — вот в чем, собственно, я усматриваю компенсацию огромной выгоды нейтралитета. Сам по себе он уже невозможен, поскольку речь идет нынче не о balance of power,[296] а о судьбах мира. Поэтому в возможности нейтралитета состоит особое счастье, и не только для самих нейтральных стран, но вместе с ними — и для всех остальных. Здесь еще кое-что сохранилось от сокровищ старого времени.

Сен-Дье, 22 августа 1944

Новые гости, среди них Лэмпхенс, с которой я прогулялся вдоль Мёрты, и Тёпфер; еще позавчера, в воскресенье вечером, он был в Париже. Там уже созданы позиции круговой обороны, в частности вокруг «Мажестик» и морского министерства. На острове, на площади Согласия и на окраинах города слышались ружейные выстрелы. На многих улицах из окон свисали трехцветные французские флаги.

Сен-Дье, 23 августа 1944

В Париж вступили американцы. После полудня снова на берегу Мёрты. Вершины и темные утесы Вогезских гор действуют успокаивающе, внушая сознание земной стабильности.

Загорая, размышлял о комбинациях ci, kl, а также schl, коими, по-видимому, передается звук замыкания. Например, clef, clavis, χλεις, Klappe, clapier, claustrum, clandestin, Schlinge, Schluss.[297] В них можно найти сверхвременны́е связи; нынешняя этимология со своими производными упрямо держится того же эмпиризма, какого дарвинизм придерживается в зоологии.

Скрытый темнотой, прошелся по запретным садам.

Сен-Дье, 24 августа 1944

После полудня пришел Тёпфер и захватил экземпляр воззвания в Гамбург для Циглера. Кроме этого экземпляра в моих бумагах хранится еще один. Третий остался в Париже, а четвертый спрятан в Кирххорсте в потайном дне ящика для насекомых.

Вечером в лесном замке с президентом и Лэмпхенс, которая вела машину.

Многообразие форм и их систематизация: например, систематика насекомых, в которой я немного сведущ. Очарование заключается в оптике, проникающей через сотни тысяч граней Natura naturata в бездну Natura naturans.[298] Лучи — как в перевернутой призме: сначала они сверкают всеми цветами радуги, а потом ослепляют. В разноцветной среде царит удивление, в белой, напротив того, — радостный и полный предчувствий испуг. Дух проникает под своды сокровищниц, где покоится великая печать, исходное клише всякой чеканки.

А еще мастерские. Когда я смотрю вниз с утесов на коралловые сады, на безостановочное движение разноцветных созданий у истока жизни — сколь же возвышены подобные картины над всяким уничтожением индивидов, над всяким алчным враждованием! Мне открылись здесь великолепные тайны, и чувство благодарности охватывает меня, едва я подумаю, что мне, возможно, еще отпущено какое-то время на их созерцание.

Сен-Дье, 28 августа 1944

Жизнь похожа на ствол бамбука, ритмично завязывающего узлы и устойчиво тянущегося ввысь. В жизни всегда бывают периоды, когда чисто хронологический поступательный ход, взросление, обретает смысловую значимость. Это — дни рождения в высшем смысле, ступени зрелости в противоположность простому старению. В смерти жизненное кольцо еще раз смыкается, перед тем как перейти в полноту вечности.

Сен-Дье, 29 августа 1944

Группа солдат поселилась на крестьянском дворе. Если пропадают куры, изымается без расписки солома и происходят другие бесчинства, среди них всегда находится тот или иной, кто сознает неправедность таких поступков и пытается им воспрепятствовать. Им может оказаться крестьянин, присматривающий за своей родной усадьбой. В высших кругах, у военного главнокомандующего, я был однажды свидетелем того, что, когда пришел приказ взять заложников, члены штаба сильно смутились и мучились, как бы совестясь чего-то. Примитивный же человек, напротив, следует заповеди: «Что мои ребята делают, то и хорошо». К сожалению, такая примитивность непрерывно возрастает, а вместе с нею усиливается зоологический характер политики.

Что можно посоветовать человеку, и прежде всего человеку простому, дабы изъять его из этой уравниловки, в которой непрестанно участвует и техника? Только молиться. В молитве даже самый ничтожный человек найдет точку, где он сможет соприкоснуться не с отдельными частями, а с цельным механизмом происходящего. Дары ее неизмеримы, в том числе дар суверенности. Правило это действует и вне границ теологии. В ситуациях, когда умнейшие сдаются и самые неустрашимые тщетно ищут выхода, вдруг встречается некто, кто спокойно дает верный совет, действует во благо. Можно поручиться, что это — человек молящийся.

Сен-Дье, 30 августа 1944

После полудня с президентом на Рош-Сен-Мартен, одной из близлежащих гор с утесом из красного песчаника. Оттуда открывается вид на зеленые луга и куполообразные вершины Вогезов.

Сен-Дье, 1 сентября 1944

Вечером читал книгу Филона об императрице Евгении. Чтение сопровождалось выстрелами, раздававшимися по соседству в Кемпберге, где уже хозяйничали маки. Домик, который мы делили с фельдфебелем Шретером, я приспособил для обороны, перестроив его на манер старой, якобы заброшенной мануфактуры.

d Во сне бродил по великолепному городу, своей элегантностью превосходящему все, известные мне доселе, ибо древнекитайские формы сочетались в нем с европейскими. Я видел аллею гробниц, рынок, высотные дома из красного гранита. Как обычно во время таких прогулок, я собирал разных жуков, отправляя их во флакон с эфиром. Когда я флакон вытряхнул, чтобы посмотреть на добычу, то заметил два или три экземпляра, попавших сюда, как мне показалось, случайно, среди них была красная, как карнеол, аноксия — почти прозрачная. Проснувшись, я вспомнил, что за несколько ночей до этого, во время другого сна, все же бросил ее во флакон, и подивился ей как некоей странности, столь конкретно вторгшейся в этот мир.