Начав с описания нежности, испытываемой маленьким Полом к ее портрету, старая дама рассказала Иде целиком историю его любви, Которая росла по мере того, как он взрослел, и в конечном итоге из детской влюбленности превратилась во всепоглощающую мужскую страсть, которая лишала его возможности видеть прелести окружавших его живых женщин и обрекала — из-за любви к Иде — на монашество.
Затем она обрисовала то впечатление, которое на Пола оказало упоминание возможности войти в контакт с духом Иды, а также подчеркнула, что она обязана своему возвращению на Землю его одухотворенному пылу и той настойчивости, с которой он требовал провести сеанс. В спокойной беседе она дала понять Иде, что за пытка для такого пылкого влюбленного не быть уверенным в том, что она знает его, что он не является для нее безразличным посторонним человеком. Не утаила мисс Ладингтон и того, что Пол в своем отчаянии обратился к ней с просьбой о помощи. Поэтому она и рассказывает Иде его историю, рассчитывая по крайней мере на то, что та хотя бы узнает о его любви и его чувствах, если, со своей стороны, не в состоянии ответить ему тем же.
Вначале Ида просто слушала старую даму с нескрываемым удивлением. Однако потом, когда мисс Ладингтон продолжила свое повествование о необычной любви, выпавшей на долю тогда еще бестелесной Иды, и описала страстное ожидание Полом того дня, когда по ее возвращении на Землю они наконец-то встретятся, щеки девушки зарделись, а по губам пробежала нежная улыбка. При этом мечтательно затуманившиеся глаза ее потупились.
— Прошу, скажи ему, чтобы он зашел ко мне, — растроганно попросила девушка, когда мисс Ладингтон закончила свой рассказ.
Когда Пол поднялся к ней, Ида была одна. Она стояла посреди комнаты. Пол бросился перед нею на колени, осторожно, как хрупкую драгоценность, взял рукой краешек ее платья и прижал его к своим губам.
— Пол, любимый мой, — нежно позвала она.
При этих словах он схватил ее руку и начал осыпать поцелуями. Взволнованная и растроганная, она подняла его с колен, и он услышал, как она сказала:
— Прости меня, Пол. Прости, что я не узнала тебя.
Ее горячее дыхание смешалось с его, и она поцеловала его в губы.
Глава десятая
В последующие дни Ида стала для мисс Ладингтон и Пола объектом столь глубокого преклонения, что их поведение было сравнимо лишь с чистой воды идолопоклонничеством. Случившееся с нею могло произойти лишь с божеством, спустившимся с небес, дабы в человеческом образе пожить среди своих почитателей и лично принять участие в торжественных церемониях и молебнах, которые прежде так расточительно проводились перед его изображением.
У мисс Ладингтон это почитание, если не обожествление, было почти что истовым. Дело в том, что здесь можно было провести параллель с некоторой возвышенной формой самовосхваления, подобной прославлению ребенка, которого каждая мать воспринимает как часть, и часть наиболее удачную и возвышенную, своей сущности. А так как у мисс Ладингтон ее материнский инстинкт ввиду отсутствия детей никогда не реализовывался, то теперь он с особой силой изливался на эту сияющую своей молодостью и красотой девушку, чье существование было связано с самой мисс Ладингтон гораздо теснее, а узы, объединяющие их, были гораздо прочнее, чем у ребенка и матери. Жизнь Иды чудесным образом была ее собственной, но в то же время и не совсем ее. Поэтому, если она любила Иду, то тем самым любила и себя и, восхваляя девушку, поднималась тем самым в собственных глазах. Она не могла бы точно описать словами испытываемое ею, но чувство общности и чуть ли не идентичности с этой девушкой при всех их различиях вызывало у нее сладостное упоение.
Восхищение очарованием и грацией этой изумительной девушки рождалось из смеси восторга, который испытывает женщина от сознания собственной красоты, со счастьем, опьяняющим ее при виде любимого существа. В результате смыслом жизни мисс Ладингтон были любовь к Иде, восхищение ею и желание во всем ей угодить.
Для нее не было большего счастья, чем служить ей. Не существовало таких, самых ничтожных, обязанностей, которые бы она не выполнила для Иды с величайшим удовольствием. И она искренне завидовала своим слугам, которые по праву и обязанности выполняли все желания Иды, обслуживая ее. Трудно описать счастье, переполнявшее ее сердце. Это не было тем удовлетворением, которое может дать представление об ожидающем нас на небесах. Но вместе с тем она и на самом деле испытывала что-то вроде настоящего небесного блаженства.
В глазах же Пола обстоятельства возвращения Иды несомненно поднимали ее над остальными смертными. Благодаря тому, что он обожествлял любимую, это странным образом несколько приглушало его страсть.
Нет и не может быть для влюбленного более сладостного чувства, чем то, которое он испытывает от мысли — его любимая скроена из того же материала, что и он, но существенно более совершенна в сравнении с ним. Для большинства влюбленных это представление является не более чем игрой воображения, не имеющей под собою никаких оснований. Однако в данном случае таинственность, окружавшая Иду, придавала обожанию далеко не прозаического влюбленного необычный оттенок странной робости.
Мысленно Пол сам себя сравнивал с теми счастливыми и достойными восхваления юношами древности, которых удостаивали любви богини Олимпа и в сердцах которых религиозный восторг сливался воедино с земной страстью.
После той ночи, когда Ида узнала трогательную историю необычной любви Пола, она стала относиться к нему с тем дружественно-благосклонным расположением, которое обычно выпадает на долю несомненно любимых. Однако же, далекий от самой мысли воспользоваться каким-либо образом этой благосклонностью, Пол казался довольным уже самой возможностью видеть ее, касаться ее платья, локтя или локона волос и тем более — когда у него хватало смелости — поцеловать ей руку. О том же, чтобы запечатлеть поцелуй на ее губах, он мог только мечтать.
Если в день своего возвращения домой Ида производила впечатление человека, сомневающегося как в себе самом, так и во всех, кто его окружает, и выглядела крайне смущенной и робкой, то теперь манера ее поведения полностью изменилась. Но все-таки определенная озабоченность сохранялась. И когда она улыбалась, то это была улыбка человека, которому хорошо, но не очень-то радостно. В ее глазах постоянно читалось что-то вроде тревоги. Создавалось впечатление, что ее не покидают смутные воспоминания о тайне, сопровождавшей ее возвращение к жизни.
Иде доставляли несомненное удовольствие ежедневные прогулки за пределы деревни в сопровождении мисс Ладингтон. Видя это, та для постоянного обслуживания Иды выделила коляску с пони. Когда Пол на деревенском лугу стал практиковаться в. игре в лапту, то мисс Ладингтон позволила ему обучить этой игре Иду и даже с интересом наблюдала за ними.
Когда наконец были получены первые из заказанных платьев и костюмов, Ида обрадовалась им в не меньшей степени, чем это сделала бы любая земная девушка, поскольку шились они в самом модном и дорогом ателье и стоили немалых денег. И все-таки создавалось впечатление, будто мисс Ладингтон была очарована этими покупками в существенно большей степени, чем Ида. Для себя же старая женщина не заказывала на сей раз ничего. В течение последних сорока лет ей так и не пришло ни разу на ум позаботиться о том, как она выглядит. Но вот мысли о туалетах Иды вытеснили теперь все остальные проблемы. Именно поэтому она с таким энтузиазмом изучала журналы мод, и, не начни девушка решительнейшим образом возражать, мисс Ладингтон ежедневно приобретала бы ей по крайней мере по платью.
Как бы ей хотелось, чтобы с утра и до вечера Ида меняла свои туалеты. И при этом ей не нужно было иной награды, кроме как выступать в роли камеристки девушки. Ах, как бы ей хотелось расчесывать и укладывать ее дивные волосы и, улучив момент, незаметно целовать их! Как она мечтала наряжать ее в блестящий атлас и ароматный муслин, украшать ее шею драгоценностями, а запястья — браслетами. Потом же, когда одевание будет завершено, любоваться ею, нежными прикосновениями поправляя детали. Подобное времяпрепровождение никогда не утомило бы старую даму.