104. Он говорил, что для эллинов должно быть всего желаннее никогда не воевать друг с другом, что они должны вознести богам великую благодарность, если, пребывая в полном согласии, крепко взявшись за руки303, как бывает при переправе через реку, они в состоянии будут отражать общими силами нашествие варваров304 и спасать свою жизнь и свои города. Если же вообще это невозможно, то он желал бы, чтобы, по крайней мере, на сей раз они соединились между собою и оберегали друг друга в такое время, когда на западе встали сильные полчища и возгорелась великая война. И теперь уже для всякого ясно, кто хоть немного разумеет в государственных делах, что, восторжествуют ли карфагеняне над римлянами, или римляне над карфагенянами, победитель ни в каком случае не удовольствуется властью над италийцами и сицилийцами, что он будет простирать свои замыслы и поведет свои войска далеко за пределы, в каких подобало бы ему держаться. Поэтому навпактиец Агелай убеждал всех, наипаче Филиппа, принять меры против грозящей опасности. Благоразумие внушает, чтобы он перестал обессиливать эллинов и тем готовить в них легкую добычу для злоумышляющего врага, чтобы он, напротив, берег их как самого себя и вообще заботился о них, как о своем собственном достоянии. Таким способом действий, говорил он, Филипп стяжает себе благоволение эллинов и найдет в них преданных пособников в своих предприятиях; тогда и иноземцы будут меньше посягать на его владычество, устрашаемые верным союзом с ним эллинов. Если царь стремится к приумножению своих владений, то он советует ему обращать взоры на запад и зорко следить за нынешними войнами в Италии, дабы в положении мудрого наблюдателя выждать удобный момент и попытаться добыть себе всемирное владычество. Настоящий момент благоприятствует таким стремлениям. Распри и войны с эллинами он убеждал царя отложить до времен более спокойных и позаботиться больше всего о том, чтобы сохранить за собою возможность заключать с ними мир или воевать по своему желанию. «Если царь допустит только, чтобы поднимающиеся теперь с запада тучи надвинулись на Элладу, то следует сильно опасаться, как бы у всех нас не была отнята свобода мириться и воевать и вообще устраивать для себя взаимные развлечения, — отнята до такой степени, что мы будем вымаливать у богов как милости, чтобы нам вольно было воевать и мириться друг с другом, когда хотим, и вообще решать по-своему наши домашние распри».
105. Такого рода речью Агелай побудил всех союзников к заключению мира, особенно Филиппа, ибо высказанные им доводы отвечали настроению царя, уже ранее подготовленного увещаниями Деметрия. Согласившись между собою по отдельным предметам и утвердив договор, стороны разошлись, причем каждый уходил к себе на родину с миром вместо войны.
Все это совершилось на третьем году сто сороковой олимпиады: сражение римлян в Тиррении и сражение Антиоха за Койлесирию, а равно примирение ахеян и Филиппа с этолянами.
В это время и на этом совещании впервые переплелись между собою судьбы Эллады, Италии и Ливии. Действительно, с этого времени Филипп и руководящие власти эллинов, начинали ли они войну друг с другом, или заключали мир, не только сообразовались с отношениями в Элладе, но с той поры все они обращали свои взоры к италийским соглядатаям305. Вскоре подобное же положение дел наступило для жителей островов и Азии. Так, народы, недовольные Филиппом, или другие, ссорившиеся с Атталом, не обращались более ни к Антиоху, ни к Птолемею, ни на юг, ни на восток, но взирали на запад, причем одни отправляли посольства к карфагенянам, другие к римлянам. С другой стороны, и римляне обращались к эллинам из страха перед отвагою Филиппа и из опасения, как бы он своим участием не приумножил удручавших их бед306.
Как кажется, согласно первоначальному обещанию, мы выяснили, когда, каким образом и по каким причинам дела Эллады переплелись с италийскими и ливийскими. Нам остается довести последовательный рассказ об эллинах до времени поражения римлян при Канне, на чем мы остановились в изложении италийских событий, и затем заключить настоящую книгу, доведя и ее до той же поры.
106. Итак, ахеяне, лишь только покончили с войною и выбрали себе в стратеги Тимоксена, возвратились к исконным учреждениям и занятиям. В одно время с ахеянами и прочие города Пелопоннеса восстановили у себя присущий каждому из них порядок жизни, обрабатывали поля, возобновили унаследованные от предков жертвы, всенародные празднества и прочие способы богопочитания, какие были в обычае в каждом городе. Дело в том, что по причине непрерывных войн прежнего времени все подобные предметы в большинстве городов были почти забыты. Не знаю, почему, случилось так, что пелопоннесцы307, наиболее склонные к спокойному, человеческому308 существованию, издавна наслаждаются им меньше всех: так было, по крайней мере, в более древние времена. Напротив, они, как выражается Еврипид, «всегда зажигали войны309 и никогда не имели покоя от брани». Объясняется это, по-моему, легко. Все люди, властолюбивые и свободолюбивые по природе, пребывают в непрестанной взаимной вражде, ибо никто не желает уступать первенство другому. Афиняне избавились от страха перед македонянами и с того времени воображали, что независимость их прочно обеспечена. Руководимые Эвриклидом и Микионом310, они не принимали участия ни в каких движениях прочих эллинов. Разделяя настроение и желание своих руководителей, они простирались в прах311 перед всеми царями, наипаче перед Птолемеем, допускали всякого рода постановления и общественные восхваления312 и по легкомыслию своих вождей мало заботились о соблюдении достоинства.
107. Вслед за описанными выше событиями у Птолемея началась война с египтянами. Дело в том, что, вооружив египтян для войны с Антиохом, царь прекрасно распорядился относительно настоящего, но ошибся в будущем. Египтяне возгордились победою при Рафии и вовсе не желали повиноваться властям. Почитая себя достаточно сильными для борьбы, они искали только годного в вожди человека и немного времени спустя нашли такового. Между тем Антиох провел зиму в больших приготовлениях к войне, а затем с наступлением лета перевалил через Тавр и, заключив союз с царем Атталом, начал войну против Ахея.
Этоляне первое время радовались миру с ахеянами, ибо война приняла было оборот, противоположный их ожиданиям; поэтому и в стратеги они выбрали уроженца Навпакта Агелая, так как его почитали главным виновником замирения. Однако очень скоро радость их сменилась недовольством, и они стали укорять Агелая за то, что он отрезал им все пути к добыче на стороне и отнял у них всякую надежду на будущее, ибо мир заключен был не с некоторыми только эллинами, но со всеми. Агелай терпеливо переносил безумные укоры этолян и сдерживал их порывы, так что этоляне наперекор своей природе вынуждены были оставаться в покое.
108. Царь Филипп по заключении мира возвратился морем в Македонию и нашел, что Скердилаид под предлогом недополучения денег, — на этом же основании он предательски захватил и суда у Левкады, — разграбил теперь городок Пелагонии по имени Писсей313, обещаниями обратил на свою сторону города Дассаретиды, Фиботиды: Антипатрию, Хрисондион, Гертунт314, а равно опустошил набегами значительную часть смежной с ними Македонии. Поэтому Филипп тотчас с войском устремился против отложившихся городов с целью покорить их снова и вообще решился идти войною на Скердилаида. Как для прочих своих предприятий, так в особенности для переправы в Италию он находил настоятельно необходимым покончить с делами Иллирии. Деметрий непрерывно подогревал в царе эти желания и замыслы, так что Филипп мечтал о завоеваниях даже во сне, и всецело занят был этими планами. Деметрий действовал таким образом не столько ради Филиппа, — ему отводилось при этом едва третье место, — сколько из ненависти к римлянам, больше всего ради себя самого и собственных выгод: только таким способом рассчитывал он возвратить себе владычество на Фаре. Как бы то ни было, Филипп отвоевал поименованные выше города, кроме того, взял в Дассаретиде Креоний и Герунт315, а в окрестностях Лихнидского озера Энхеланы, Керак, Сатион, Бои, в земле калойкинов Бантию и в области так называемых писантинов Оргисс316. По завершении этих дел он распустил войска на зимние квартиры. Это была та самая зима, в которую Ганнибал по опустошении превосходнейших стран Италии собирался проводить зиму подле давлийского города Геруния. Римляне в то время выбрали в консулы Гайя Теренция и Луция Эмилия.