Тренирую руку, чтобы лучше кидать потом, тренирую ногу, чтобы потом бежать быстрее, тренирую себя, чтобы быть пластичным на сцене — потом. Когда ждать резуль­тата? Почему я еще незаметно пластичен? Наверное, это плохой тренинг. Есть лучше. И т. д.

Лучше вообще не пользоваться этим словом. Это про­цесс... он и есть цель. Сегодня, или завтра, или вчера. Он вне времени. По сути, он не прерывается. Паузы между конкретным деланием суть элементы общей структуры процесса.

Черт возьми, только надо договориться, понять сущность, что мы имеем в виду, произнося слово пластика... Вся пута­ница здесь. Я произношу — ПЛАСТИКА — как комплексное, структурное понятие (это слово затаскано до физкультурных упражнений). ПЛАСТИКА — материализованное чувство. ПЛАСТИКА — может быть, самая крупная категория искус­ства. На самом деле, добираясь до истоков, у художника не так много категорий, которыми он апеллирует к миру. Совсем немного. Это надо понять. Надо хотя бы один раз подняться над калейдоскопом исторических наслоений. Пожалуй, этих категорий только две: пластика и ритм.

Пластика — пространство во всех его ипостасях макро- и микромира. Ритм — организация пространства.

Соединение этих двух категорий есть акт творчества. Тайна. Ибо в этой точке нематериальное сублимируется в материю. То, что мы так просто называем «выражением чувств». Но это ежедневное, обыкновенное чудо — выра­жения чувств — есть величайшая тайна Божьего мира, есть дар человеку, на основании которого сказано: «по образу и подобию Божию».

Итак, когда мы спускаемся на грешную землю (в ре­петиционный класс) и начинаем делать что-то очень простое, что называем привычными словами — тренинг, работа над собой, муштра и проч. и проч., начинаем за­ниматься пластическими дисциплинами, — в нашем сол­нечном сплетении каждую секунду должна жить память о пластике как категории. Этим мы сейчас занимаемся, никак не меньше.

Это помнить — самое трудное... Но без этого все мертво. Впрочем, физкультура тоже очень полезное дело. И не просите, пожалуйста, доказательств! Не требуйте гарантийного срока в награду за терпение и доверие. Ничего этого нет! Или — есть!

3 июля 1991 г., Понтедера

                                                         В роли Саввы Мамонтова

(Фильм. Тренаж. Чеслик.)

1-я   часть — пластика — примерно 45 минут.

Голова. Плечо одно, два. Грудь — вперед, назад, в сто­рону, вращение.

Таз и бедра — вперед, назад, в стороны, вращение.

Колени: вперед-назад, вращение.

Локоть — по кругу от себя.

Кисть — в одну, другую.

Кулак (потом два).

Пальцы.

Окраска.

Рука — от плеча, в стороны, вперед.

Работа в паре, паузы, смена элементов.

Контакт. Постоянный контакт. Не механические движе­ния.

Ассоциации. Что мне это напоминает?

2-я   часть, «физика», примерно 45 минут.

1. Кошка.

2.  На голове. — Рисунок.

3.  Плечо. Голова лежит свободно, рука вдоль, баланс. Баланс — не усилие.

4.  Прогиб. — Импульс. — Рисунок.

5.  Голова. — Рисунок.

6. Рисунки.

7. Рисунки. — Поперек спины линия.

8.  Кульбит. — Рисунок.

9.  Рисунок. — «Лягушка» на одной руке.

10. Переход с головы на плечо. Сначала одна рука кладется, после «сползание» на плечо. Баланс. Следить за балансом.

11.  Голова в замке.

12. С плеча лечь, прогнувшись, на живот.

13.  Из «березки» — со спины — переход на грудь в стойке и назад.

14.  Кульбиты. Двойные, тройные с остановкой в стойке на плече и т. д. Слитное передвижение. Фиксация — движе­ние — фиксация — движение. Элементы внутри точные.

15.  Замедленное движение — слитное в одной скорости. По команде меняется скорость.

16.  Работа в паре. Видеть партнера. Очень длинная ра­бота «в импровизации».

Фильм. Рена Марицька, тренаж с Гротовским, 10 минут.

Занятия - 19.00 - 3.30 утра.

Работали «физику».

«Пластика», «марш», пение.

Записывал фильм, старался не упускать подробности, но надо расшифровать.

4 июля 1991 г.

Распорядок почти тот же в этот день. 19.00 — в 4 утра закончили. Было маленькое приключение. Приехали домой (то есть в театр) и долго не могли открыть дверь.

Наверное, час простояли, пока Фернандо не залез в окно второго этажа.

Занятия: 1. Пластика. 2. Марш (часть группы). 3. Опять пластика. 4. Пение (Жан), наверное, 2 часа без перерыва. 5. Опять пение.

Часов с собой в классе нет, и очень трудно определить время. Совершенно непонятно, час прошел, два или больше.

Постепенно «встраиваемся» в структуру. Труднее всего даже не сами упражнения, хотя, конечно, это труднее всего, а «манера».

Тишина, почти полное отсутствие разговоров (разгово­ров по делу, конечно, о посторонних и речи не может быть). Работа совсем без пауз, долгое время без остановки, только иногда оботрешь полотенцем градом льющийся пот.

Никто ни разу за весь цикл, идет он полтора или два часа, не остановится, не пройдется по залу, не посмотрит, как там сосед работает, не перекинется замечанием да не посмотрит в сторону Мод или — тем более — Гротовского: скоро ли там конец? Ничего подобного!

Мод идет тихонько, скорее шепотом, даже скорее улыб­кой дает знать, что надо заканчивать, но и тут все не кида­ются вон из класса. Кто-то еще минуту доделывает начатое упражнение, кто-то продолжает импровизацию, другие вы­тираются, но представить невозможно, чтобы кто-нибудь поторопил, сказал: ну, хватит, Петя, ты всех нас задержал, пойдем курить. И даже никто не войдет в «зону» работы, аккуратненько, по стеночке, и посматривают. Затихло все... Стайкой вышли из зала. Тихо. Без всяких разговоров. Разве улыбка скользнет, взгляд, подмигивание...

Пришли в комнату отдыха. Тут, казалось, взрыв хохота, гомон спортивный, такой любимый боевому советскому сердцу, суета, анекдоты. Нет. Улыбок, конечно, прибавля­ется. Какие-то разговоры, но тихо, опять тихо, негромко, спокойно. Чай, кофе, кола... фрукты. И юмор есть... Иногда что-то промелькнет, соединит всех, искреннее веселье, смех... Но не грохот. Сдержанность и искренность... Так бы и сказал еще... к соседу внимание. Один туалетик, пардон, тут же, почти в комнатке... Конечно, очередь в туалет — предмет смеха. Нет, нет... все просто... нормально. Стоит Фернандо, подошла, характерно поеживаясь, Паула, улыбнулся, пропустив «даму» вперед. За столом переглянулись, лица вспыхнули короткой улыбкой... Какое-то замечание вроде: о, настоящий джентльмен... и все.

То есть... все как бы и есть в перерыве, на отдыхе... и рас­слабленность, и юмор, и разговоры о том о сем, и толчок дружеский в плечо, и история какая-нибудь коротенькая... но все это в меру как-то, без «головой об стену».

Таким же легким кивком заканчивается перерыв. Ника­ких ахов, вздохов, «я чай не допил», «я пописать не успела» (вот бы уж нам причина! туалет-то один!). Спокойно, по-деловому, смотришь, уже переодетые в беленьких (идеаль­но беленьких) костюмах. Стайкой вышли в «предбанник», перед залом маленький коридорчик, здесь оставили тапочки и босиком, стайкой, т. е. друг за дружкой, вошли в зал. Вот. Это вот наше: сейчас Вася подойдет, у него ре­зинка порвалась. Все вот это «собирание», «подтягивание» по одному — наше родное, непобедимое. «Сейчас народ подтянется, и начнем». Все это мимо.

Полотенчики (для пота) аккуратненько разложили вдоль стеночек, маечки сложили (сложили, а не повесили на гвоздь!), и уже — все! Все... работают.

Что делать, сказали раньше, во время перерыва.

Жуткая советская привычка спрашивать: что будет? Мод говорит, приготовиться к «пластике». Сразу несколько го­лосов: спросите у нее: а что потом? Как дурак, спрашиваю, едва заметная улыбка. «Потом я скажу». Так несколько раз... даже Марьяна, девочка, поняла: «Слухайте, не пытайте, що будэ! У них нэ принято».