Все-таки — это поэма. Уже «Три сестры» поэма, а здесь при чистом взгляде на Лопахина сугубо метафорическое. Интрига продажи дома может быть физической, а может быть метафизической. Здесь, конечно, метафора, поэтому можно говорить, что дом уже принадлежит Лопахину. Пер­вым в пьесу «въезжает» Лопахин. Не Раневская. Он сидит и чувствует себя с «разбитым носом» при совершенно благополучном обличии.

Дуняша: испытывает чувства дочери (Ани), не имея права этого испытывать. И Лопахин видит это. И, конечно, первым войдет Лопахин. Ведь это его возвращение. Возвращение мальчика с разбитым носом.

Этюд с Епиходовым.

Зачем? Оттеняет предыдущее. Проявляет сложность системы. «Конкретный» человек с конкретными, простыми вещами: букет, сапоги, стул и т. д.

Если роль строить на жизненных впечатлениях (на робости, скованности и пр.), ничего у нас не получится. Скорее какое-то высказывание — открывает дверь в 2 часа ночи, извините, есть мысль некая. За счет комизма и серии неловкостей он как бы подбрасывает монетку и перево­рачивает сцену.

Дуняша-Аня.

Сцена внешне не конфликтна. Конфликтны темы, при неконфликтности разговора. Конфликт в том, что поменяны роли. Здесь Дуняша — Аня и наоборот. Моя комната. Мои окна — важная самая, она настаивает на вечности по­местья — родины. Важно: как говорится Аней — Петя! Эта короткая реплика может дать «освещение» Ани. Ситуация наполненной муки (не просто усталости).

Театр понятие динамическое, т. е. движущееся. Движу­щиеся картинки, как и кинематограф, и нельзя в цифре № 1 делать то, что нужно делать в цифре № 2.

7 декабря 1990 г.

9 декабря рано утром позвонила Настя... Ничего не мог понять сначала... Понял только, что-то ужасное случилось... Вчера поздним вечером скончалась Наташа. Наташа Троя­новская — моя первая жена, Настина мама. Ей было 44 года, было. Что скажешь? Господи... царствие небесное... Надо ехать на похороны.

Сидел во Внукове два дня (11-го, 12-го), не летали са­молеты... из-за отсутствия топлива! Прилетел только 12-го вечером. На похороны, конечно, опоздал. Поехали на кладбище с Настенькой 13-го.

Мне очень не хочется писать... Холодно было, сильный ветер, вспаханное поле. Могила на самом краю... венки, цветы. Совсем недалеко, в пяти минутах ходьбы от Танюшиной могилы. Стояли с Настюшей. Липкая глина. Ветер.

Потом пошли к Танюше. Постояли там. Выкурили по сига­рете. Настя дрожит. Ноги у нее промокли.

Вот мы остались одни. Двое нас осталось... Про это и говорили, когда шли к городу... Сели на попутный автобус.

15-го улетел назад в Москву.

Без даты

«Вишневый сад».

Сад за окном, конечно, красив. Но Раневская вклады­вает в него еще и всю свою фантазию. И он красив уже настолько, сколько в него вложено.

Чисто русское желание: страстное желание поговорить по душам с человеком, находящимся на перроне, пролетая мимо в вагоне поезда.

17 декабря 1990 г.

Второй день отдыхаю. Каникулы... 4 января встретимся только. Хорошо. Сижу дома. Хорошо дома. Последние полмесяца лихорадит весь театр. Совсем неожиданно удар пришел от Олега Белкина... После показа работ по Чехову 4 декабря А.А. делал разбор... Отметив, что много хорошего, решил говорить о том, что плохо. Обыкновен­ный профессиональный разговор, рабочий. С этого все началось. Вообще-то, я думаю, не с этого, тут какие-то другие дела, так я думаю. Во всяком случае, на следую­щий день лежало заявление о расторжении договора от Белкина. Ну и началось... Разговоры, выяснения и проч. и проч.

В конце концов собрались мы без шефа, труппа и Олег. Часа два толковали, очень лояльно, надо сказать, искали выход из ситуации, пытались помочь ему и т. д. Нет! Без­результатно все. Ухожу, и все. Вот так. Никакие уговоры, разговоры... ничего не помогло.

Ни то, что рушатся планы всего театра, ни человеческие судьбы, судьбы друзей-товарищей, ничто не возымело действия.

30 декабря 1990 г.

Я дома. Один. Встречу Новый год в своем новом доме.

Отошли как-то сами собой знамения, мистические знаки и т. д. Просто через час наступит другой год. Вот и все.

31 декабря 1990 г., 23.00

1991

Хорошие, спокойные дни, потому что — дома. Сегодня ходил в театр получить деньги, встретил там Мих. Миха, долго очень говорили. Встали просто покурить, а получился долгий и прекрасный (как и всегда с ним) разго­вор... Сначала, конечно, о Белкине и всей этой кромешной ситуации... Святой человек Мих. Мих... Он решил, что Олег заболел. «Да, да, Коля, посмотрите, у него глаза навыкате, как при базедке... он заболел серьезно, другим ничем нельзя объяснить его поступок». Долго говорили... что ж... Там — точка, большая точка. Удивил он меня уверенностью в оптимизме шефа... Он просто уверен, что никакие планы не сорвутся, что шеф примет другие решения и возобновит прерванные было контракты... Дай-то Бог! Мы в последнем нашем разговоре с шефом много доводов приводили с тем, чтобы убедить его продолжать начатые планы, ничего не рушить из начатого... Мне тоже показалось, что многое его убеждало в наших доводах. Не знаю... до конца я не уверен... но вот Мих. Мих. уверен, что шеф в полном по­рядке теперь... и... все впереди... Хорошо бы... хорошо бы... Нельзя откатываться назад. Те, кто по тем или иным при­чинам изменили нашему делу, не должны влиять на наше движение. Их выбор должен оставаться только их выбором. При всех внутренних неурядицах и местных разногласиях, локальных конфликтах мы все делимся на тех, кто, в конечном счете, верит в наш путь, в единственность (для нас) нашего пути... И тех, кто следует по инерции, выбирает свои маленькие выгоды, как то: зарубежные гастроли, некоторую престижность причастия к имени шефа и т. д.

Всем нам надо остановиться и подумать. Подумать и решить. Решить и выбрать.

3 января 1991 г.

Записываю позднее. Наученный горьким опытом, не могу себе простить, что не описал весной после Пармы поездку к Гротовскому, понадеялся описать все подробно потом и... вот... пробел. Сейчас понадобилось вспомнить хотя бы сроки поездки, и вдруг обнаружил, что ни одной записи по этому грандиозному событию!

Итак! Стокгольм!

14~18 марта 1991 года

Альшиц Ю.

Яцко Игорь.

Чиндяйкин.

Каляканова Н.

Дребнева.

Принимали: стокгольмский городской театр, Объедине­ние (или ассоциация) импровизаторов Театрспорт. Семи­нары, совместные репетиции.

Два спектакля в Театре Супа. Моноспектакль в театре «Скала».

Спектакль с Orionteatre по Стринбергу. Замечательный спектакль (3-го марта).

Наша встреча с Театрспорт состоялась 17 марта. Прошло все очень успешно, хотя... поступили шведы с нами по-джентльменски и играли по-дружески, разделив команды по два человека от каждой в интернациональные команды.

Играли с нами: Ленарт, Педер, Пия и Лоре... Вел встречу Нельге.

Жили все в доме у Ленарта.

Музей Меллиса!

Сейчас пишу, а на экране телевизора — Полтава, 1709 год, Петр, Карл, битва со шведами! Нет, у нас получилась дружба. Хорошая.

21 марта 1991 г. (Стокгольм)

Вчера вечером вернулся из Омска (9-13).

Очень тяжелые дни... Предполагал, что непросто будет все довести до конца. Но... Конца-то еще не видно, а про­блем море оказалось с памятником Танюше.

Никто не отказывает, все вроде хотят помочь на словах...Те­перь камнем преткновения оказалась бронза... Обивал поро­ги горисполкома, начальников больших и маленьких, «Омскглавснаб», «ОМПО» имени Баранова... и еще и еще что-то...

Обещал помочь Павлов Гена, он теперь самый большой начальник в Омске. В общем, четыре дня ходил, писал какие-то письма, кого-то заверял, кому-то носил... Теперь, значит, так... Если все будет идти нормально, без новостей, то числа 20 мая должен буду отправлять памятник из Омска в Ростов...