Нам удавалось едва-едва следить за тем, что делается на фронтах, ибо у нас не было ни радиоприемников, ни радиотрансляционной сети. Мы не получали и каких-либо газет. Однако кое-что свежее просачивалось. Местное население относилось к нам заметно более дружелюбно и иногда даже считало возможным втихую информировать об успехах англо-американских и французских войск на Западе, а Советского Союза – на Востоке.
Маргарет чувствовала себя несколько лучше. Я имею в виду ее поломанную ногу. Кроме того, мое пребывание во Фридрихроде, наше совместное проживание успокаивали ее нервное состояние. Мы были, конечно, очень рады тому, что имеем возможность быть вместе с нашим сыном, которого очень любили.
Несмотря на все это, мое состояние становилось все более и более тяжелым. У меня вызывало тревогу то обстоятельство, что я уже более месяца не имел никаких сведений о Паннвице и Стлуке. Не передумал ли криминальный советник, не решил ли он отказаться от сотрудничества со мной и с «Центром» и не удрал ли куда-либо? Стлука меня беспокоил еще и потому, что его «исчезновение» лишало меня, по существу, возможности поддерживать радиосвязь непосредственно с ГРУ. Конечно, мою тревогу я не высказывал и не мог высказать Маргарет. Я с большим напряжением пытался казаться спокойным.
Дни шли, как мне казалось, очень медленно, и вдруг все встало на свое место. Около нашего дома остановилась автомашина, в которой сидели Паннвиц, Кемпа и Стлука. Они вышли из машины и поднялись к нам. «Совершенно неожиданно» Паннвиц предложил побыстрее, не задерживаясь, подготовиться к нашему отъезду. Я поставил слова «совершенно неожиданно» в кавычки, ибо так это было воспринято именно Маргарет, что вызвало у нее слезы. Не буду сейчас подробно останавливаться на дальнейших «событиях» во Фридрихроде. Да, я лично знал, что должен уехать, и, несмотря на моральные тяжелые переживания, ждал своего отзыва из лагеря Паннвицем. Итак, тяжелое прощание, не лишенное слез не только у Маргарет, но и у отца девятимесячного сына.
Легко понять мое состояние. Ведь я не знал, что будет дальше со мной, сохраню ли я свою жизнь, сумею ли вновь увидеться с теми, с кем с болью в сердце прощался. Да, это было большое переживание. Хочу подчеркнуть, что к нашим переживаниям присоединились не только графиня Русполи, жена генерала Жиро и ее родственница, но и все проживающие в доме, включая и владельцев. Задерживаться мы не могли. Сам факт приезда Паннвица к нашему дому мог быть истолкован многими по-разному. Я спешно собрался. Еще одно прощание, сопровождаемое слезами, и я последним сажусь в автомашину. Мы покидаем Фридрихроду. Вновь Констанц.
Уже по пути, а тем более в занятом нами помещении Паннвиц, явно нервничая, часто сбиваясь, рассказывал о положении на фронтах и о явной угрозе скорого поражения Германии, отмечая, однако, странную позицию, занимаемую союзниками на Западе. Я впервые услышал от Паннвица, а в особенности от Стлуки о том, что верховное военное командование Германии, видимо, принимает все меры к тому, чтобы не оказывать особого сопротивления продвигающимся армиям союзников на Запад. В особенности это стало происходить после того, как 28 января немецкие воинские части потерпели огромное поражение в начатой именно в результате принятого верховным командованием решения о проведении Арденнской операции, понеся значительные потери.
Почти каждый день происходили события, имевшие значение для меня, оказывающие влияние на мою деятельность, на задуманные нами мероприятия. Я имею в виду, в том числе, и привлечение на нашу сторону еще различных немцев, могущих оказаться полезными ГРУ в частности и Советскому Союзу в целом. Не могу, однако, не отметить, что на всех немцев по-разному оказывало влияние наступления союзников на Запад с явным стремлением как можно быстрее подойти к реке Рейн, которую будет не так просто преодолеть.
Мы поддерживали связь с «Центром» и не могли понять, почему оттуда не поступило еще сообщение об удовлетворении нашего ходатайства о гарантиях для немцев, согласившихся прибыть в Москву, об их неприкосновенности. Эта задержка ответа вскоре сказалась.
После многочисленных поездок по территории Германии Паннвиц, выполняя обязанности начальника отдела «А», докладывал Берлину различные сведения, содержание которых, конечно, я не знал. В то же время мои отношения со Стлукой крепли, я все больше и больше начинал доверять ему.
В первых числах апреля произошло событие, в значительной степени определившее дальнейшее развитие событий. Нам стало известно, что союзники заняли Франкфурт на Майне, Мюнстер, а французам удалось захватить город Карлсруэ. Трудно было определить, каково настроение у всех немцев. Нам надо было действовать более решительно, чтобы побыстрее прорваться к своим, в Советский Союз.
Усиленно распространялись слухи со ссылкой на источники, якобы принадлежащие союзникам, о том, что они, а в особенности США и армия под командованием Дуайта Эйзенхауэра, должны предпринимать все необходимые меры к завоеванию наибольшей части территории Германии, в том числе не допустить победы Красной армии по «захвату» Берлина. Нам, я подчеркиваю, нам, то есть Паннвицу, Стлуке и мне, начало казаться, что стремление американцев поддерживается уже приговоренной к поражению Германией.
У нас состоялась встреча с полковником Биклером. По внешнему виду его было трудно узнать, настолько он изменился. Не успев поздороваться с Паннвицем и мною, полковник задал вновь все тот же волновавший его уже давно вопрос, касающийся того, получили ли мы ответ из Москвы в части гарантии неприкосновенности согласившимся на сотрудничество с Советским Союзом бывшим гестаповцам и абверовцам. Подчеркиваю, он именно под понятием гестаповцы и абверовцы называл тех, кто предложил свое сотрудничество. К великому сожалению, и на этот раз мы не могли дать утвердительный ответ.
Не теряя времени, полковник Биклер сообщил, что 4 апреля Генрих Гиммлер собрал ведущих своих работников и предупредил их, что, без всякого сомнения, Германия проиграла войну. Поэтому всем работникам возглавляемого им Главного управления имперской безопасности надлежит принять необходимые меры к самоспасению любым путем. Он предложил тут же воспользоваться заготовленными различными бланками паспортов для того, чтобы иметь возможность под вымышленными фамилиями, и даже в некоторых случаях изменив гражданство, перебраться в Швейцарию или в какую-либо другую страну. В некоторых случаях заинтересованным лицам он сможет оказать и материальную помощь.
Мы еще не успели закончить наш разговор, как к нам присоединился военный, как мне показалось, в ранге генерала. Не задумываясь над его званием, я очень хотел определить, к какому ведомству или какому роду войск он принадлежит. Из немногих высказанных слов я мог только понять, что он тоже убежден в том, что Германия уже окончательно близка к поражению. Однако я мог понять еще, что он обеспокоен тем, что в руководстве Германии имеются люди, которые предпочитают окончание войны с предоставлением широких возможностей, больших преимуществ союзникам во главе с США победе Советского Союза и установлению именно с ним добрососедских отношений, включая и те страны, которые в данное время находятся в числе сателлитов гитлеровского рейха и подключились к проводимой антисоветской политике. Мне показалось, что он, как, впрочем, Биклер и Паннвиц, предпочитает послевоенный союз с Советским Союзом и враждебно относится к стремлению некоторых гитлеровцев сегодняшнего дня присоединиться к западным союзникам и, возможно, продолжить войну против СССР.
Встреча не длилась долго. Я мог понять, что Биклера и его приятеля я больше никогда не увижу. На этот раз не ставился вопрос о времени и месте новой встречи. Пожав друг другу руки, мы расстались. Явно в нервном состоянии Паннвиц и мы продолжали колесить по Германии. Однажды Паннвиц высказал мысль, что, может быть, нам следует присоединиться временно к вервольфу, к организации которого призвал Гитлер, а быть может, нам следует направиться в Австрийские Альпы, где могут сосредоточиться и сторонники Гиммлера. Последнее у меня лично вызвало сомнение, но только в той части, что в Альпах будут сторонники Гиммлера. Самим отойти в эти места я не возражал. Решение еще не было принято.