Итак, я не получил от Паннвица еще ответ на мой вопрос о возможности встречи с Маргарет и Мишелем во Фридрихроде. Возможно, ему надо было и этот вопрос согласовать с Берлином, или другое – просто боялся разъединиться со мной. Ему важно было доказывать Берлину, что наша совместная работа приносит пользу, и мы должны постоянно оставаться вместе. Возможно, этим он стремился меня предохранить от репрессий, в том числе и от расстрела. Это было ему совершенно необходимо, ибо на меня он делал ставку в начатой игре, финалом которой должно стать спасение его жизни. Этому я тоже верил.
Вновь оказавшись в Констанце, мы встретились еще раз, в предпоследний, с полковником Биклером. Явно нервничая, он вновь спросил нас, вернее, именно меня, получили ли мы ответ из Москвы о гарантиях неприкосновенности в Москве тех, кто согласился сотрудничать с Советским Союзом. К моему сожалению, и на этот раз я ничем не мог его обрадовать. Однако мы еще не теряли надежды, что ответ поступит. В то же время положение на Западном фронте ухудшалось, немцы терпели поражение.
Естественно, начальник отдела «А» должен был с большим вниманием следить за всем происходящим на территории Франции, Бельгии и самой Германии. Уже было известно, что бои за освобождение от оккупации Бельгии проходят успешно. В самом начале сентября 1944 г. союзные войска пересекли границу Бельгии и уже 3 сентября освободили Брюссель, а на следующий день освобожден был Антверпен, в середине сентября – Люксембург. Особенно взволновало Паннвица сообщение о том, что на довольно большом участке фронта немецкие войска стали отходить на «линию Зигфрида». Считаю нужным отметить, что мне случайно пришлось присутствовать, сидя в машине, при короткой беседе Паннвица, видимо, с хорошо знакомым ему немецким офицером, если не ошибаюсь, в чине полковника. Их машины ехали друг другу навстречу. Остановились, Паннвиц вышел из машины, а полковник подошел к нему.
Полковник выражал мысль, что «линия Зигфрида» тоже оказалась в силу ряда допущенных ошибок не вполне подготовленной к обороне Германии со стороны Запада. После агрессии гитлеровцев против Бельгии, Нидерландов, Люксембурга и особенно Франции, их поражения и оккупации, как отметил полковник, видимо, Гитлер решил, что со стороны этой границы Германии больше ничего не грозит. Поэтому были прекращены проводимые работы по возведению оборонительных сооружений, даже были сняты по непонятным причинам проволочные заграждения, проведены работы по разминированию подступов к уже известной во всем мире могучей «линии Зигфрида». Несколько задумавшись, полковник продолжил свои высказывания, указав на то, что Гитлер, видимо, не терял надежды на возможность заключения со странами Запада мирного договора. Все это должно было сконцентрировать внимание Германии только на Восточном фронте.
Паннвиц слушал, как мне кажется, полковника с большим вниманием и вдруг, не спеша, высказал свое личное мнение, заключающееся в том, что верховное командование Германии, убедившись в опасности начавшегося открытия второго фронта на Западе, приняло решение, вернее, ряд срочных решений. По его словам, он лично убедился, совершая поездки частично и вдоль «линии Зигфрида», что там осуществлялись срочные работы по укреплению всех оборонительных сооружений на ней и по заминированию новых подступов к ней.
Позднее услышанное мною нашло подтверждение во время проводимых союзниками попыток прорыва воинских подразделений через «линию Зигфрида». Долгое время им это не удавалось сделать.
Оба собеседника сошлись в одном: Гитлер был прав, объявив в конце сентября о необходимости скорейшего создания фольксштурма. Может быть, действительно, по их мнению, немецкий народ не допустит оккупации союзниками Германии и полного ее разрушения. Я отметил тогда для себя, что ни один из двух собеседников ни словом не обмолвился о том, что немецкий народ будет защищать гитлеризм как таковой и его стремление к мировому господству, к завоеванию новых территорий.
Наступил уже ноябрь, а вскоре нам стало известно, что союзникам удалось занять Мец, а затем и Страсбург.
Взволновало многих то обстоятельство, что Гитлер и его верховное командование решили предпринять крупную военную операцию, контрнаступление фашистских войск в Арденнах. Всем тем, кто следил за событиями на фронтах, было совершенно понятно, что, начиная эту крайне опасную операцию, гитлеровцы ставили перед собой основную цель – нанести решительный удар но англо-американским войскам, сосредоточенным в этом районе, и тем самым добиться некоторого улучшения положения фашистов на Западном фронте. К участию в этой операции были привлечены крупные подразделения, оснащенные большим количеством танков, артиллерийских орудий, минометов и другой военной техники. Вскоре стало известно, что большое количество боевых немецких самолетов осуществили налеты на военные аэродромы в Бельгии, Франции, Нидерландах. Конечно, точные сведения о понесенных сторонами потерях до нас доходить тогда не могли.
Могли ли немцы извлечь для себя в Арденнах пользу и в чем она должна была выражаться? На этот вопрос я не слышал никакого объяснения. Только позднее мне пришлось услышать мнение некоторых немцев, что верховное командование стремилось нанести союзникам значительный удар, последствием которого должны были быть большие потери в войсковых частях англо-американских войск, уничтожение не только вооружения этих частей, но и боевых самолетов. Они рассчитывали тем самым получить возможность хотя бы на некоторое время отвести с Западного фронта некоторую часть своих войск, с тем, чтобы остановить продвижение Красной армии на Запад, перебросив освободившиеся части на Восточный фронт. Да, к этому времени у меня на строение поднялось, я узнавал все больше и больше о победах Красной армии, ее продвижении на Запад. В моем понятии это приближало в значительной степени победу над Германией, а следовательно, приближало возможность моего возвращения на Родину. Я все еще надеялся на то, что Паннвиц и другие выразившие свое согласие в дальнейшем сотрудничать с Советским Союзом не изменят своего решения.
Операция в Арденнах длилась почти полтора месяца. Немцы были вынуждены прекратить ее после того, как Советский Союз начал крупные наступления в Восточной Пруссии и Польше. Это потребовало немедленного отвода немецких войск в возможно большем объеме с Западного фронта. Паннвицу удалось с кем-то встретиться, возможно даже из участвовавших в Арденнской операции. В разговоре, который имел место после этой встречи у меня с криминальным советником, я заметил, что он продолжает быть немцем во всех отношениях и глубоко переживает тот факт, что немцы понесли очень большие потери в Арденнской операции. Будучи в очень подавленном состоянии, Паннвиц прямо сказал, что более глупого решения верховное командование Германии не могло придумать.
Этот разговор с Паннвицем состоялся уже в конце февраля 1945 г., когда уже им было принято окончательное решение выехать вместе со мной, Кемпой и Стлукой в Москву. Тогда мы еще верили, что к нам присоединится и полковник Биклер.
Читатель, видимо, заметил, что мои повседневные связи с Паннвицем прервались, если память мне не изменяет, в январе и возобновились во второй половине февраля 1945 г. Действительно, в это время я по моей просьбе Паннвицем был помещен в лагерь во Фридрихроде для того чтобы мог с находящимися там Маргарет и Мишелем попрощаться на некоторое время до нашей встречи. Мы, Паннвиц и я, уже твердо верили, что в ближайшее время все же удастся добраться до Красной армии, а затем добиться приема в Москве в Главном разведывательном управлении Генерального штаба Красной армии.
В лагере для интернированных Маргарет и Мишель были размещены в здании, в котором, видимо, ранее находилась или маленькая гостиница, или пансионат для туристов. Наша встреча была очень трогательной и в то же время для меня крайне тревожной. Ведь я не мог сообщить Маргарет, что в лагерь меня поместили на очень короткое время специально для прощания с ней и нашим сыном, которому тогда уже было девять месяцев. После этого мы будем опять вынуждены расстаться на неопределенное время. Тяжело было видеть радость Маргарет, вызванную нашей встречей и надеждой, что мы уже никогда больше не расстанемся. Не менее тяжелым состояние мое было и в результате того, что я увидел моего любимого малютку. Неужели мы не увидимся больше никогда или в лучшем случае – не скоро? Этот вопрос меня не покидал ни на минуту.