Нет, теперь все было совсем по-иному. И не надо называть это любовью — так будет лучше.

Есть слова, которые открывают ход в волшебную пещеру, а есть и запретные, которые закроют его навсегда. Если окружающие истолкуют его чувство как любовь, все кончено. Он лишится возможности свободно разговаривать с самой чудесной девушкой на земле. Об этом страшно подумать! Лучше уж молчать, как это ни трудно… Но, может быть, она угадает все, и ее тронет его немая бесконечная преданность?

Он написал стихотворение о карих глазах, волновавших его когда-то, и о голубых, ясных и задумчивых, как апрельское небо:

Эти стихи он послал своей возлюбленной. Не довольствуясь длинными разговорами, он сочинял по ночам бесконечные письма к ней. «С каждым днем все вокруг меня превращается в поэзию, моя собственная жизнь тоже кажется мне поэмой, и Вы в ней играете роль, — ведь Вы не рассердитесь на это?» — писал он.

Стремясь открыть перед ней каждый уголок своей души, поделиться своими воспоминаниями, он принялся писать автобиографию «Книга моей жизни». Конечно, ему самому хотелось оглянуться на свое прошлое и показать книгу ближайшим друзьям, но первой ее читательницей должна быть голубоглазая девушка с нежным, как звук арфы, именем Луиза.

У Луизы Коллин был спокойный, уравновешенный характер. Она обращалась с людьми мягче и ровнее, чем насмешливая Ингеборг и суховатый Эдвард. И в противоположность им она никогда не обижала Андерсена, была с ним приветлива и ласкова, умела часами терпеливо слушать его излияния и стихи. Сначала он поведал ей историю неудачной любви к Риборг, и это Луизу искренне заинтересовало: какой восемнадцатилетней девушке не хочется послушать про чужой роман? Письма Андерсена она тоже добросовестно прочитывала и отвечала на них двумя-тремя незначительными фразами. С тем же доброжелательным спокойствием прочла она и «Книгу моей жизни»: почему бы не прочесть, раз автор так уж просит? Но красочное описание его мытарств не произвело на нее того впечатления, на которое надеялся Андерсен. «Я думал о Вас, когда писал, а Вы не сказали мне о книге ни одного дружеского слова!» — грустно укорял он ее в очередном письме.

В конце концов этот растущий поток полупризнаний, это стремление добиться от нее чего-то большего, чем тепловатое сочувствие, начали беспокоить рассудительную Луизу.

Она посоветовалась с Ингеборг, прекрасно понимавшей, как и все Коллины, истинный характер чувств Андерсена, хоть он и пытался маскировать их под «нежную дружбу». Было решено своевременно и тактично пресечь все возможности слишком прямых объяснений. Как бы невзначай Андерсену сообщили, что все письма к Луизе предварительно проходят цензуру старшей сестры, разговоры наедине тоже прекратились как бы сами собой.

Разумеется, ни у кого из Коллинов не было и мысли о возможности брака между Луизой и Андерсеном. Дело было даже не в том, что она его не любила: для счастливого супружества, по их понятиям, вполне достаточно было спокойной, прочной симпатии. И не бедность поэта служила главной помехой: Коллины никогда не гнались за деньгами, хотя приличный достаток тоже считался вещью отнюдь не лишней для брака. Но деньги — дело наживное. А вот с отсутствием солидного, устойчивого характера, ясного общественного положения и бесспорных перспектив на будущее никто из них примириться в таком деле не мог. Женихом Луизы должен был стать приличный, многообещающий молодой адвокат Линд. И чтобы Андерсен не вздумал питать каких-нибудь ложных надежд, Коллины решили сразу же устроить помолвку. С браком же можно будет потом не спешить: Луиза так молода, а Линд еще только начинает свою служебную карьеру…

В начале января 1833 года помолвка была отпразднована, и, против обыкновения, Андерсен не был оповещен об этом семейном событии. Это было сделано для общего спокойствия. Нечего сомневаться, что он достаточно скоро узнает о случившемся — в Копенгагене новости не залеживаются! — тогда волей-неволей сделает разумные выводы. Жаль, конечно, беднягу, на первых порах ему будет нелегко, но зато потом все станет на свои обычные места, а там и вовсе забудется. То ли еще люди забывают!

Распрощавшись с хозяевами дома, где он провел вечер, Андерсен вышел на улицу и поспешно свернул за угол, чтоб избавиться от попутчиков.

Белый, холодный, мертвый мир лежал вокруг. Белая мертвая луна висела на далеком холодном небе.

Несколько часов назад он услышал о помолвке Луизы. Чужие равнодушные люди лениво обсуждали эту новость в числе других и были совершенно уверены, что кому-кому, а уж Андерсену давно все известно, он ведь свой человек в доме Коллинов. Может быть, ему плохо удалось сохранять самое обычное выражение лица, но это не его вина: он старался изо всех сил…

Неторопливый ручеек светской беседы давно уже перемывал другие камешки, а он все еще не мог заставить себя вмешаться в разговор и сказать какие-нибудь безразличные слова. Оказывается, придумать самую пустую шутку может быть очень нелегким делом… У него даже капельки пота выступили на лбу от стараний. Он хотел во что бы то ни стало предупредить любезный вопрос хозяйки: «Что это с вами? Вы так молчаливы сегодня!» Наконец он выдавил из себя какой-то вздор о погоде. Слава богу, вздором в гостиной никого не удивишь… Ну, а теперь вполне прилично будет и взяться за шляпу!

Снег и тишина ночных улиц были подходящими спутниками. Он сворачивал то вправо, то влево, шел, не замечая дороги, не зная куда.

Ночные сторожа, притоптывавшие ногами, чтоб согреться, удивленно глядели ему вслед. Им страшно повезло, ночным сторожам, он очень завидовал им: ведь они и понятия не имеют о Луизе, о немой любви, о помолвке…

Вдруг он в ужасе остановился: белая луна вызвала в воображении совершенно отчетливую картину. Девушка с белым-белым лицом в белом платье лежит в белом гробу, а он смотрит на нее и плачет, потому что никогда еще так сильно не любил ее. И сами собой сложились стихи об этом:

Нет, что это он тут выдумывает? Не надо смотреть на мертвую луну! Луиза жива, спокойна и довольна. Пусть она будет счастлива. Ему трудно сейчас думать об этом счастье — господи, ведь Линд такое ничтожество! — но он научится, должен научиться во что бы то ни стало.

А кто-то все-таки умер… Это не Луиза, это умерла та девушка, которую он сам придумал, а потом полюбил. Или даже не умерла, а ушла в монастырь: там тоже холод, молчание, белизна.

А может быть, поднялась вьюга, окутала ее белым облаком и унесла в неприступный ледяной замок королевы метелей…

Во всяком случае, настоящая, живая Луиза тут ни при чем: она спокойно подрубает белыми пальчиками салфетки для приданого и, меланхолически улыбаясь, прикидывает, куда поставить шкаф, а куда кресло в своей будущей уютной квартирке.

Мелкие досадные невзгоды облепляли со всех сторон, как туча комаров.

Война с Мольбеком продолжалась. Андерсен высмеял его в стихах за слепое преклонение перед «магией формы», а критик, не оставшись в долгу, разнес в пух и прах новый сборник стихов Андерсена «Двенадцать месяцев года».

Денег не было. Приходилось тщательно записывать каждый истраченный скиллинг и урезать себя во всем. Надо было как-то изворачиваться, чтобы купить себе новые перчатки или сходить к парикмахеру, иначе попадешь на зубок к тем же знакомым, которые колют глаза излишней плодовитостью. («Четыре сборника стихов за два года — это просто легкомыслие. Это нежелание серьезно, не спеша поработать над каждой строчкой!») Он был одним из первых датских писателей, живших исключительно литературным заработком, и это многим казалось диким. Нормальный человек должен где-то служить! Почему этот Андерсен вечно все хочет делать по-своему? Сам виноват, если бедствует, надо бросить баловаться стишками и стать пастором, библиотекарем… Хорошо бы, конечно, юристом, но для этого у него основательности не хватит… как, впрочем, и для всякой службы. Потому-то он от нее и уклоняется!