– И мы тому виной, – подхватил я.

– Причём тут мы? – удивился Глеб. – Это ведь Тришкин засадил пулю меж глаз полковника. Он и внёс поправку в Историю!

Глава пятая

В одном старом советском фильме говорится: не надо бояться человека с ружьём. Говорю как профессионал: это неверно. Оружие – на то и оружие, чтобы быть опасным. Другой разговор, каковы размеры этой опасности? Если оружие находится под контролем – это «умное» оружие, у него есть «голова» и оно опасно только для тех, против кого его намерены использовать и для тех, кто в скорбный для себя час попадает в зону поражения. Гораздо опаснее «тупое» оружие, в силу сложившихся обстоятельств вышедшее из-под контроля «головы». Его действие нелогичны, сиюминутны, а значит непредсказуемы. Такого количества «тупого» оружия, свободно плавающего среди людского моря, как сегодня, мне в своей жизни видеть не приходилось. Особенно много скопилось его возле Таврического дворца. Серые солдатские шинели заполонили уже всё свободное пространство перед зданием, а отряды всё прибывали и прибывали. Мы с Мишкой благоразумно расположились на некотором отдалении, наблюдая за процессом со стороны.

– Чего они все сюда прутся, тут что, мёдом намазано? – задала я, наверное, очень тупой вопрос, поскольку Мишка аж рот приоткрыл от удивления, но, заглянув в мои невинно хлопающие ресницами глазки, всё же снизошёл до разъяснений.

– Понимаешь, эти парни буквально только что избавились от власти своих командиров – кого-то даже и убили – и вот теперь хотят, чтобы Дума взяла власть в стране в свои руки.

Ёшкин каравай! Как всё, однако, интересно.

– То есть, в этом дворце находится Дума? – уточнила я.

– А ты догадлива, – похвалил меня Мишка.

Приятно слышать похвалу из уст умного мужчины, но хочется большего, и я тут же поспешила за второй порцией.

– А эти солдатики, стало быть, дезертиры, которые хотят, чтобы Дума отмазала их от наказания?

Тут Мишка задумался надолго, потом, нехотя, был вынужден констатировать остроту моего ума.

– Можно, конечно, и так сказать. Но правильнее называть их поступок революционным порывом.

– Что можно приравнять к состоянию аффекта и снизить наказание до условного, – подытожила я.

Мишка глянул на меня, как показалось, с уважением. А я продолжила исторгать из своей красивой головки прелестно умные слова:

– Но это в том, разумеется, случае, если Революция одержит победу. А она её одержит, насколько я помню историю России. За ребят, конечно, можно порадоваться, но не кажется тебе, что их как можно скорее надо вернуть в строй?

– Кажется, – кивнул Мишка, – потому я и здесь.

Этой фразой он скоренько поставил меня на место, растворив без остатка в своём «я». Не без сожаления признав, что по большому счёту Мишка прав, я полностью сосредоточилась на обязанностях охранника.

Тем временем солдатам надоело лаяться с дворцовой охраной, они её попросту смяли и устремились внутрь здания.

– Пора и нам! – воскликнул Мишка, направляясь к дворцу, я за ним.

Уже на территории Мишку окликнул мужской голос:

– Жехорский!

Мы остановились и оба разом повернули головы. К нам спешил симпатичный мужчина и радом с ним… Нина! А я уж, грешным делом, стала забывать о её существовании. Мишка последнее время настолько погрузился в революционную работу, что ночевал исключительно дома. Нина, разумеется, не могла не обратить на это внимания, вот и примчалась при первом удобном случае, и, не взглянув на меня, тут же повисла у Мишки на шее.

– Поздравляю тебя с великим днём – днём освобождения России! – воскликнула она голосом наполненным патетикой и тут же добавила уже капризно: – Хотя ты о моём существовании, кажется, начал забывать?

– Ну что ты, как тебя можно забыть? – отбивался Мишка. С трудом оторвав Нинины руки от шеи, он обратился к мужчине:

– Позвольте, товарищ Александрович, представить вам Ольгу, она же Ведьма!

Тот окинул меня таким уважительно-восторженным взглядом, что я слегка засмущалась и протянула ему руку, подняв её повыше: вдруг захочет поцеловать. Он и захотел, чем привёл меня в ещё большее смущение. А Нина уже тянула Мишку в сторону не переставая сыпать словами:

– Дело делом, но и о друзьях забывать не след. Зиночка о тебе уже не раз спрашивала.

Голос Александровича заставил меня отвлечься от их беседы и больше я к ней уже не прислушивалась.

– Так вот вы какая, Ведьма, – произнёс он весьма банальную, но всё равно очень приятную для слуха фразу.

– Какая? – кокетливо переспросила я.

– Если бы не знал, никогда бы не поверил, что такая прелестная женщина может быть таким неустрашимым бойцом.

В этом месте мне, видимо, следовало покраснеть.

Только что отзвонилась Ольга из Таврического. Макарыч вошёл в состав Временного Исполкома и участвует в создании Петроградского Совета. Это уже не первая хорошая новость за день. Если с утра было трудновато – катастрофически не хватало людей, то ближе к полудню ситуация в корне изменилась. В подчинение штаба стали поступать рабочие отряды. Для каждого такого отряда штаб назначал командный состав из числа наиболее подготовленных дружинников. Таким образом, силы подчинённые штабу выросли в разы и мы стали постепенно брать под контроль наиболее важные объекты. Перво-наперво, мы не позволили солдатам, захватившим артиллерийский склад и Арсенал разбазарить с них народное добро, а поблагодарив братушек-солдатушек за революционный героизм, отправили их по новым адресам, взяв объекты под свою, усиленную броневиками, охрану. Так же мы поступали и в дальнейшем: солдаты захватывают, а мы берём объект под охрану. Революционно настроенным массам необходимо было выпустить на чём-то пар. Потому штаб приказал своим отрядам не брать под охрану полицейские участки, тюрьмы, ну и Охранное отделение, откуда всё ценное мы уже вывезли. В то же время, нашим людям было вменено в обязанность не допускать расправ над офицерами, чинами полиции и жандармерии, а так же взять под охрану обывателей и их добро. Мародёров предписывалось брать под арест, а в случае вооружённого сопротивления уничтожать на месте. И ещё, штаб приступил к формированию Красной Гвардии. На первых порах из числа военнослужащих бывшей царской армии. Первым красногвардейским отрядом стал Запасной бронедивизион. Для него загодя было изготовлено знамя, где на кумаче была выведена надпись: «Первый Красной Гвардии бронедивизион». Солдаты и офицеры пожелавшие служить в Красной Гвардии сменили кокарды на фуражках на красные звёзды, специально изготовленные по заказу штаба. Над входом в штаб появилась вывеска: «Объединённый штаб рабочих дружин, боевых групп и Красной Гвардии».

– Товарищ Абрамов, – заглянул в комнату один из моих помощников, – тут к тебе морячок рвётся.

– Давай его сюда! – распорядился я.

Моряк был невысок ростом, черноволосый с подвижным лицом и умными глазами. На бескозырке надпись «Аврора». А чему тут удивляться? Корабль стоит на ремонте в Питере. Самой судьбой суждено ему стать «Крейсером революции».

– Протягиваю моряку руку.

– Я начальник объединённого штаба Абрамов. А вас как зовут, товарищ?

– Кошкин мы, – белозубо улыбнулся матрос.

– Матрос Кошкин с «Авроры»?

– Точно так.

– Какая нужда привела вас, товарищ Кошкин, в штаб?

– Корабль наш стоит на Франко-Русском заводе, на ремонте…

– Хотите, чтобы штаб помог с ремонтом? – улыбнулся я.

– Да нет, – матрос, похоже, не понял, что я пошутил, – ремонт уже почти закончен. У нас другая беда. Командир наш капитан 1-ого ранга Никольский совсем озверел. Держит нас, как в клетке. Берег почти для всех матросов отменил…

– А ты, тогда, как здесь оказался? – перебил я Кошкина.

– Так я ж говорю: почти для всех. А теперь вообще крейсер в плавучую тюрьму превратить удумал.