У виткопов крестовидная кость между передними конечностями, которая у большинства амфитилий проходила под позвоночным столбом, утолщена и отдалена от него, а сами эти лапы и шейная часть удлинены. Жирафоподобные амфитилий, уродливые и нескладные создания, были способны объедать зелень на высоте двух с половиной метров.

Санмартин успел записать еще несколько своих наблюдений, прежде чем громкое покашливание Берегового заставило ближайшего из виткопов, поглощенного обедом, поднять голову. Какие невероятные создания!

Поняв деликатный намек, Рауль кивнул, и они двинулись дальше.

Когда они вернулись, уже занимался рассвет. Несколько человек Гаврилова под окном Ханны Брувер забавлялись тем, что кидали ножами, вилками и ложками в цель. Правила они разработали до мелочей, а сама игра называлась «Часовой».

Санмартин поднялся по лестницам фермерского дома, снимая с себя на ходу снаряжение. Когда он устроился в кресле, Ханна поставила воду на нагреватель из вольфрамовой проволоки, который ей принес Рытов. Проволока раскалилась, вода вскипела, и она приготовила кофе.

Санмартин с удовольствием пил бодрящий напиток, а Брувер радовалась, что ему это приятно. В его части было принято чаепитие, от которого он без сожаления избавился бы. Когда Рауль служил на Яве в 11-м ударном батальоне, однажды в офицерской столовой он с детской безмятежностью заявил, что зеленый чай проигрывает во вкусе из-за того, что ощущается нехватка мышиного помета. Это ускорило его перевод с Земли.

— Что, еще патруль? — спросила Брувер.

— Мы с Береговым, — ответил он.

— Новая возможность открыть тайны здешних мест, — спокойно произнесла она.

Он кивнул.

Ханна подала ему стакан и села на край постели. Утренний ветерок шевелил светлые волосы на лбу. Она умела слушать куда лучше всех знакомых Рауля, включая Верещагина. Несмотря на свою стеснительность, Брувер обладала твердыми Принципами. Если буры избрали ее в качестве шпиона, они не ошиблись. Он давно не пил кофе; рука сама потянулась к чашке.

— Ты говорил мне, что в Академии жил в одной комнате с майором Реттальей. А мне он казался гораздо старше, — нарушила она молчание.

— Верно, почти на пять лет. Я попал туда в семнадцать. А Ретту дали такой шанс только через шесть лет.

Он с удовольствием чувствовал, как по телу разливается приятное тепло, и немного помолчал. Потом произнес:

— Мы с ним тогда притворялись большими психами, чем были на самом деле.

— Могу себе представить, — сказала Ханна, засмеявшись, а потом села поудобнее и задумалась о Рауле и его словах.

— Только подумай, как ты обязана «ЮСС»! Ведь компания заставила нас прилететь сюда, — сказал Санмартин, чтобы уколоть ее.

— Тех, кто не был связан с ними контрактами, они называли концессионерами и могли их выгнать в любой момент. Компания собиралась сделать из нас своих штатных работников.

— А ваши люди подрезали им крылья.

— В городе говорят, что вы прилетели сюда, чтобы выковать для нас новые цепи, — ровным голосом произнесла Ханна.

Он оглядел комнату. Она ухитрилась обжить ее, создать атмосферу, по которой сразу чувствовалось, что жилец — женщина. Стены выкрашены в голубой цвет, на низком столике на видном месте стоит раскрашенная керамическая ваза в греческом стиле. Ее изгибы гармонично сочетались с формой небольшой чаши с изящными резными ручками. Казалось, она собирается остаться здесь до конца дней.

— Тебе не будут снимать другого жилья? — спросил Санмартин.

— Есть пара мест, но я решила остаться, — ответила Ханна. Она взмахнула руками, потом уронила их. — Люди достойные просто не хотят неприятностей. Другие говорят гадости. Нет уж, — сказала она, как бы читая его мысли, — тут ничего не поделаешь. Вас… вас они боятся. С вами они вежливые. Со мной — совсем другое дело.

Санмартин понимающе кивнул.

— А твоя семья, — спросил он, — не может помочь? Или с ними тоже… проблемы?

— Мой дед, отец моей матери, никогда не станет осуждать меня.

— Он стар, помочь не может. Ханна кивнула.

— Не может. Он всегда жил так же одиноко, как я. Думаю, он мог бы быть влиятельной личностью, если бы захотел, но он не хочет. Он сказал им, что они подвинулись мозгами. Как это сказать… Свихнулись. Мачеха? — Ханна покачала головой. — Когда она пришла ко мне и сказала, как она счастлива, что я буду работать у вас, для меня словно гром с ясного неба грянул. Она очень, очень напугана, должно быть. С тех пор я с ней не говорила. С ее детьми тоже.

— А друзья?

— Знакомые, скорее всего, похожи на мачеху — не захотят связываться.

— А почему ты так рано встала и уже хлопочешь? — поинтересовался он, меняя тему.

— Сейчас самое красивое время суток. Я думала об этом вашем Хансе, вчера он целый день звал меня Эттарре.

Санмартин улыбнулся. На мгновение горькие мысли об отвратительной дыре, Йоханнесбурге, вылетели из головы.

— Это из одной его любимой книги, «Мужчины, любившие Элисон». Эту неделю я буду Хорвендай-лом или еще каким-нибудь персонажем романа.

Ханна усмехнулась.

— Он говорит, что все стоящее написано в период между тысяча восемьсот тридцатым и тысяча девятьсот тридцатым. Время от времени он кажется чокнутым на этой почве. Когда Руди однажды убил повстанца из^ автомата, Ханс чуть ли Не месяц звал его Дробящей Рукой, а меня — Виннету. Руди помирал со смеху.

— Ой… — произнесла Ханна, обдумывая сказанное им. — О, я вспомнила одну вещь!

Она достала из ящика стола пистолет Санмартина и торжественно отдала ему.

— Спасибо, — с утрированной любезностью произнес он, но все же обследовал магазин и ствол. Удовлетворившись осмотром, направил оружие в пол и нажал на спусковой крючок. Раздался громкий щелчок.

— Он не выстрелил! — воскликнула Ханна.

— Для этого его сначала нужно зарядить, — пояснил Санмартин, убирая оружие.

— Так он не был заряжен?

— У меня нет патронов к нему. Полковник Линч распорядился только, чтобы у меня был пистолет.

— И ты знал, что он не заряжен?

— Я боялся, что ты нечаянно причинишь себе неприятности, — ответил Санмартин.

После этого он вскочил и торопливо вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Ему вдруг захотелось немедленно посоветоваться с кем-нибудь.

К своему несчастью, он встретил Кольдеве, который в столовой услаждал слух Каши.

— Доброе утро, Ханс. Как дела? — осторожно спросил он.

В ответ Каша постучала пальцем себе по виску.

— Ах, это ты, де Рок. Входи, входи! — произнес Кольдеве и сделал приглашающий жест рукой. — Устал смертельно я, де Рок! Устал, говорю тебе! — повторил он. — Неверные притихли, в стране — мир торжествует.

— Я тут говорил с Ханной…

— А, с прекрасной Эттарре! И как она?

— Получил обратно свой пистолет.

— Все понимаю и радуюсь с тобой! Беги спасай драгоценную жизнь!

Санмартин закатил глаза и подвинул себе стул.

— Что за Эттарре? Опять читаешь американца, который написал смешной рассказ о турнире лягушек?

— Ах, Гуирон, роковое влечение к заслуженно обожествляемому Клеменсу! Но нет, это славный Кэбелл, к трудам которого я снова обратился.

— Ты хоть выбери, де Рок я или Гуирон! Значит, Кэбелл?

— Гуирон, ты все тот же. Да, Кэбелл. Величайший из фантастов! Стрекоза в янтаре! Его творения обозначили последний подъем культуры славного Юга перед его полным упадком! Мой благословенный собрат, ты разочаровываешь меня своей неосведомленностью.

— А что случилось с Хорвендайлом?

— Твои манеры схожи, как тени силуэт… Лесков поет арии из «Бориса Годунова», когда он в душе; не могу сказать, что мне это не нравится… Ты свой досуг тратишь на жучков-паучков…

Санмартин покачал головой и попробовал переменить ход разговора.

— Ханс, если ты действительно устал от всего, почему бы не сходить на занятия по разведке? Узнаешь массу интересного…

— Как же, Симадзу учит премудрости двух слушателей. Равнобедренный треугольник — самая неустойчивая фигура, — твердо заявил Кольдеве. — А с неукротимым гневом Эттарре тебе придется столкнуться одному…