- Бабушка, - примирительно попросил принц, - пожалуйста.

- А и ладно, - согласилась неожиданно бабка. – Давай руку.

Патрик протянул старухе худую ладонь. Из висящего на стене пучка сухой травы Хая оторвала несколько травинок, растерла их в ладонях, сдунула. В воздухе разлился пряный аромат. Бабка вновь села напротив, взяла коричневыми мозолистыми пальцами руку принца.

- Не так, не так… поверни, ладонь открой… чуть расслабь, чтоб линии видны были.

Несколько минут всматривалась – и молчала.

- Ну? – не выдержал принц. – Что там хорошего пишут?

Бабка выпустила его руку – и посмотрела на него.

- Уверен? – поинтересовалась она. – Уверен, что выслушать хочешь?

- Ну уж говорите теперь, - усмехнулся Патрик.

В хижине повисла тишина.

- Ладно, - буркнула старуха. – Скажу. Да только погоди пугаться, мож, и не сбудется еще ничего. Словом, если повезет тебе – уцелеешь, и жить долго будешь, и почести тебя ждут великие. Если уцелеешь. А будет это скоро… не знаю точно, когда, но скоро. То ли болезнь там тяжелая, то ли рана смертная – не разглядела я толком. Как надвое рассекла. Коли сумеешь пройти – все у тебя хорошо станет. Ну, а нет... – она махнула рукой.

Патрик невесело улыбнулся.

- Вот и получается, что все равно я сам судьбе своей хозяин. Что ж… постараюсь суметь.

- Сила против тебя стоит великая, - медленно сказала старуха, снова забирая его ладонь. – Сумеешь ли совладать с ней – не ведаю. Надеюсь, что сумеешь. А еще, - она помолчала, - рядом с тобой любовь идет большая. Вот уж не знаю, чья – материна ли, сестрина ли или еще чья, но женская. Она тебя и защищает. Да тебе-то, наверное, - она лукаво взглянула на принца, - тебе-то лучше знать, а?

Патрик смутился.

- Как вам сказать…

- А ты не говори, - усмехнулась бабка, - только на ус мотай. Там-то, - она мотнула головой в сторону лежанки, - кто она тебе? Сестра, невеста?

- Ни то, ни другое. Мы бежали вместе. Друг, наверное.

- Друг – мужчина, а не женщина, - возразила Хая. – А девочка славная, такими не бросаются. Понимаешь?

Патрик молчал.

- Ну ладно, - заключила бабка, - не хочешь – не говори, дело твое. Ну, все ты узнал, что хотел?

- Д-да… да, наверное. Спасибо вам.

- Спасибо не за что говорить. Поздно уже, - старуха потянулась и встала. – Ложись-ка ты давай, отсыпайся, пока можно, а то на тебя смотреть страшно.

Вета выдралась из вязкого забытья лишь к вечеру второго дня. Открыв глаза, она с удивлением осмотрелась. Комнату пронизывали закатные лучи солнца, в которых плавали пылинки, в раскрытое окно заглядывали ветви берез.

- Где я? – хрипло спросила она, поведя глазами, и позвала: - Патрик!

- Я здесь, Вета, - твердые пальцы легли на ее руку. – Я здесь. Как вы себя чувствуете?

Она снова закрыла глаза. Все остальное неважно. Потом подумала и призналась:

- Есть хочу.

Это было давно забытое блаженство – лежать столько, сколько хочешь, глотать горячий отвар из трав и солонины, жевать хлеб – жевать, наслаждаясь каждой крошечкой. И не думать о том, что нужно сторожить ночью, о том, как замести следы и как найти хоть что-нибудь съедобное, как сберечь силы, которых оставалось слишком мало...

Патрик все это время пытался помогать бабке в нехитром ее хозяйстве, хотя та и ворчала на него:

- Проку от тебя, помощника… вон худой какой – кожа да кости. А свалишься если? Изыди отсюда, неслух. Притащу я сама эту вязанку, без тебя справлюсь… иди вон пожуй лучше чего-нибудь.

Вета, приподнявшись на лежанке, лениво следила за ними глазами. Временами принц ловил ее взгляд и слабо улыбался растрескавшимися губами.

На пятый день, когда и принц, и Вета окончательно пришли в себя, Патрик решил поохотиться. У бабки имелся старый, но исправный лук, оставленный, как выяснилось, каким-то охотником – в благодарность. За что была благодарность, Хая не сказала. Впрочем, нетрудно догадаться, что то наверняка был какой-то очередной бедолага, которого бабка, вероятно, так же выходила и поставила на ноги. Как бы там ни было, лук стрелял исправно, и запас стрел к нему имелся изрядный. Щедр, видно, был тот проезжавший мимо, если такое добро пожертвовал нелюдимой старухе.

- Я с им на куропаток охочусь, - похвасталась Хая.

- Вы и стрелять умеете? – удивился Патрик.

- А то! – гордо ответила бабка. – Хочешь – покажу? – Она с удивительной ловкостью натянула тетиву.

Вета хотела было отговорить Патрика от его затеи, но заметила, как загорелись его глаза – и промолчала. Руки принца истосковались по оружию, и когда пальцы его коснулись изогнутых плечей лука, сердце томительно отозвалось. Это было – как прикосновение руки друга, как светлый и свежий ветер из прошлого, из легкого и беззаботного времени, которое теперь вспоминалось как сон и очень редко.

- Видно, умеешь, - одобрительно заметила Хая, наблюдавшая за ним. – Давно не держал?

Не отвечая, Патрик присвистнул, разглядывая оружие.

- Что там? – спросила Вета, отрываясь от шитья.

В сундуке старухи нашлось старое платье, которое она пожертвовала Вете взамен ее окончательно разодранного о лесные сучья каторжного наряда. Вета подарку обрадовалась так открыто и счастливо, что бабка растаяла и даже заулыбалась. А Вета едва сдержала слезы. Как долго у нее не было своей одежды. Платье оказалось почти впору – и даже подходило к зеленоватым ее глазам.

- Смотрите, Вета, - принц подошел ближе. – Клеймо Роджерсов. Надо же, а я и не знал. Когда это было, бабушка? – обернулся он к старухе.

- Почем я помню, - отмахнулась та. – Зимы, наверное, три назад… или две.

- Интересно, - протянул Патрик. – Что понадобилось Роджерсам в этих местах? Владения их, насколько я помню, намного южнее…

- Ты, парень, идти собираешься? – перебила его Хая. – Или так и будешь до вечера лясы точить?

- Иду, бабушка, - послушно отозвался принц.

Выждав, когда Патрик уйдет, бабка напрямик обратилась к Вете:

- Любишь его, что ли?

Вета посмотрела на нее – и опустила взгляд.

- Да.

- Да… А чего ж не берешь? – хмыкнула бабка.

- Я ему не нужна, - полушепотом выговорила Вета. – Он…

- Что – он? – перебила ее бабка и фыркнула: – Он! Или ты не знаешь, девка, что все в руках женских? Или не видишь ничего?

Вета оскорблено вскинула голову.

- Он не любит меня – так что же, я навязываться должна?! На шею ему вешаться?

- Дурочка, - вздохнула бабка. – Не мужики в таких делах решают, а бабы. Это у них все через ум идет, а мы-то, мы-то сердцем живем. Подластись к нему, подкатись колобком, слово приятное скажи… вот и сладится дело. Патрик твой – мальчик хороший, только молодой еще, глупый. Такая любовь, как твоя, в жизни раз только встречается, а кому-то и вовсе не встретится. Отпустит он тебя – сам станет локти кусать, да поздно будет. Если с умом, то его сейчас приручить надо, пока он никто. А если станет королем – нужна ты ему будешь…

Вета лишь рукой махнула.

- А боишься сама – давай помогу. Хочешь – зелье какое сварю? Враз проймет, - Хая хихикнула и подмигнула Вете.

- Нет, - покачала головой девушка. – Не хочу ему силой навязываться. Пусть сам.

- Ну и дура, - проворчала бабка. – Смотри – поздно будет.

- Другую, что ли, встретит? – горько улыбнулась Вета.

- Другую, - так же ворчливо ответила Хая. – Другую-то другую, да только другая та с косой.

Вета непонимающе взглянула на нее. И охнула – поняла. Вскочив, отбросила шитье, схватила старуху за руку.

- Ну чего ты вцепилась-то в меня, - рявкнула Хая, выдирая руку. – Оговорилась я. Не то ляпнула.

- Нет уж, - Вета выпрямилась. – Говори мне все! Теперь же говори!

- Да нечего там, - отвернулась старуха.

Вета требовательно и умоляюще заглянула Хае в глаза.

- Мне все нужно знать! Все! Иначе… иначе зачем все это?

- Погоди охать-то, - проворчала бабка. – Я уж и ему сказала: не время пугаться, может, и не сбудется еще ничего. Там линия-то хоть и прерывистая, а все ж дальше идет. Словом, если повезет ему – уцелеет, и все в его руках окажется. Но может и погибнуть. Может, ранят его, может, болеть станет тяжко. И с тобой то связано, да. Не то помочь ты ему сможешь, не то наоборот… подтолкнешь.