- Не дергайся. Выживет, никуда не денется. Двадцать пять плетей – это тебе не сорок, не пятьдесят. Выживет. Молодой, крепкий… дурак только, но это не лечится.

- Да не хотел он бежать, - шепотом сказал Ян. – Только представил все как побег, чтобы…

- Чтобы – что?

Ян молчал.

- Не хочешь – не говори, твое дело.

Джар замолчал резко, словно оборвал фразу на середине. А потом выдохнул, словно в омут бросился, и проговорил:

- Знаешь, Ян… сказать тебе хочу. Никому не говорил, носил в себе десять лет, а тебе скажу. Знаешь… ты меня прости.

- За что?! – с изумлением обернулся к нему Ян.

- Да есть за что. Тогда, десять лет назад… я вас ненавидел!

- Нас?

- Ну, не тебя лично, конечно, и не принца твоего, вы ж еще мальчишками были. Тех, кто меня осудил тогда… - Джар хмуро посмотрел на него – и заговорил вдруг сбивчиво, путано, быстро. - Я тогда сколько проклятий на головы королевского дома сложил… на весь мир хватит. Едва не спятил… меня только ненависть удержала, я не мог подохнуть, оставив все так. Все эти десять лет молился, чтобы за меня судьба отомстила. Вот она и отомстила. Когда слух прошел про заговор и про то, что вас сюда привезут, я сначала чуть с ума не сошел от радости: вот оно! Услышал Господь мои молитвы и проклятия, покарал тех, кто мне жизнь сломал. Правда, и тогда уже подумал – жаль, что не короля в мою шкуру, жаль. А потом… а теперь понимаю, что отвечать мне за эти проклятия все равно придется – на том ли свете, на этом ли, неважно. Потому что не того я проклял, не того, кого надо было бы… а может, Господь так распорядился, не знаю. Твой Патрик остался таким, как я его помнил мальчишкой. И ты тоже. Таких проклясть – все равно что безвинного человека напрасно осудить. Не знаю, может, и не я виноват в том, что вы сюда попали… но все равно – простите меня. Я хотел кары на головы королевского рода… но теперь – не хочу… Понимаешь?

Ян молча смотрел на него.

- Понимаю, - сказал он, наконец.

- На будущее урок мне будет. Хотя, конечно, я все это и раньше знал. Проклятия всегда возвращаются тому, кто их произносит. Наверное, и мне вернутся. Да и уже вернулись – виной перед вами. Ты хороший человек, Ян… и Патрик твой – тоже. Не знаю, правда ли вы виноваты в том, за что вас сюда упрятали, нет ли… не мне решать, да и дела мне нет до того. Принц наследный, тоже мне… - он невесело рассмеялся. – Видно, вовсе страна с ума сходит, если уж такое случается.

- Мы пытались узнать тогда – за что ты сюда попал? – спросил Ян тихо.

Джар хмуро улыбнулся и помолчал. Ян вопросительно смотрел на него и хотел сказать уже: «Не хочешь – не говори»…

- За мерзкие и богопротивные ритуалы, - ответил, наконец, Джар. – Трупы младенцев я вскрывал…

- Зачем?! – потрясенно спросил Ян.

- Я же лекарь. Вот представь: рождается человек – и сразу мертвым. Отчего, почему? Что с ним происходит там, в утробе, если он вместо того, чтоб для жизни появляться, сразу ТУДА уходит? Пока сам на тот свет не попадешь – не узнаешь, и у Господа Бога не спросишь… А младенцев-то хоронить надо… ладно если бедняк какой – у него за пару монет выкупишь дитя, он и рад, и глаза закроет, что богопротивное занятие. Вот и приходилось могилки детские разрывать… тайком, - Джар посмотрел в ошарашенные, испуганные глаза Яна и грустно улыбнулся. – На том и погорел. Целый год я вот так прятался, осторожничал. А потом, как на беду, родила мертвое дитя герцогиня… неважно, какая именно герцогиня, - он опять улыбнулся. – Во дворце суматоха, Ее Величество лично в покои герцогини несколько раз спускаться изволили – как же, родственница. А мальчишка – хороший, крепкий мальчишка – всего несколько минут прожил. Да еще и с шестью пальцами получился. Похоронили его, честь по чести, а я… а мне не терпелось. Да, я понимал, что рискую, но ведь узнать хочется…

- Узнал?

- Узнал… - в голосе его скользнула гордость. – Успел записать все, свел все наблюдения воедино, успел даже трактат этот выслать другу моему старому, он в Элалию уехал за год до того. Эх, Ян, какой я тогда счастливый был! Словно весь мир у меня на ладони! Молодой, глупый… И то сказать – ведь до меня никто, никогда этого не знал. Понимал, конечно, что рискую, но… я ж не для себя, а науки ради. Ходил, словно ошалелый. Сколько же пользы я могу принести… еще, дурак, думал в Университет со своими открытиями сунуться, студиозам рассказать… Да не успел, донесли на меня.

- А потом?

- А потом… суп с котом. Дыба да раскаленные клещи. С какой, мол, целью мерзким и злокозненным делом занимался. Им ведь, сыщикам да палачам, до факела, какой у меня интерес – богопротивный или научный. Суд, ссылка сюда – вот и вся награда, - он усмехнулся и сплюнул. – А ведь думал – ради людей стараюсь.

Патрик пошевелился и хрипло, сбивчиво забормотал что-то сквозь стон. Джар обтер ему лицо влажной тряпицей, осторожно пригладил спутанные, слипшиеся светлые волосы. И вздохнул.

- Суд был церковный, но Его Величество мог бы, мог меня вытащить, ему всего и надо было – слово обронить где-то кому-то. Не стал. Отступился, бросил меня монахам – как кость собакам. А я ведь Ее Величеству королеве Вирджинии жизнь спас, когда она после родов в горячке лежала. Десять лет у меня заноза эта в сердце сидела, - сказал он. – А теперь… получается, что не тем жил я все это время. Ненависть помогает иногда, выжить помогает. Но… когда она уходит, то понимаешь, как ты был неправ. Я, может, путано говорю… я отвык здесь говорить за эти годы... но ты меня поймешь, я знаю. Я вас ненавидеть должен смертно… а вместо этого сижу вот тут и понимаю, что жалко мне его… - Джар кивнул на принца, - и тебя тоже жалко. И что делать мне теперь с этой жалостью? И на кой черт она мне нужна… да и сам я кому и зачем теперь нужен?

Он говорил словно сам с собой, а Ян смотрел на него и молчал.

- Может, потом станет легче… - тихо сказал он, наконец.

Утром Джар был таким же хмурым и ворчливым, как всегда, и Ян не решился напомнить ему о ночном признании. Но порой ему казалось, что дышать теперь стало легче – им обоим. Ненависть тех, кто рядом, тоже убивает, пусть медленно. Принцу об этом разговоре Ян не сказал.

Когда Патрику стало лучше и раны стали понемногу затягиваться, Магда приходить перестала, оставив Яну запас бинтов и мазь для перевязки. Ян был благодарен ей за это. Он чувствовал, что если увидит этих двоих вместе, то сорвется и либо обложит их черными ругательствами, либо выставит Магду вон из барака – и смертельно обидит этим друга.

Ян свирепел при любом упоминании о лекарке еще и потому, что видел, как это ударило Вету. Теперь любовь Яна к девушке не была тайной ни для него самого, ни для принца, но из деликатности Патрик эту тему не затрагивал. А Ян не искал добра от добра, и темы женщин друзья теперь в разговорах старались не касаться. А если и касались, то вскользь – вот как сегодня.

Спустя две недели Патрика – еще полуживого, едва стоящего на ногах - увели в барак при карьере, где сортировали готовые каменные глыбы. Работа эта была несложной, и даже прикованный к тачке, он все-таки имел возможность отдыхать; не общие работы и уж тем более не ворот. Две недели наказания закончились как раз накануне. На ногах Патрик теперь держался вполне твердо, но силы прибывали медленно.

Вета подошла к друзьям, но не улыбнулась, как обычно, после приветствия. Лицо ее было усталым и замкнутым. Глядя на Патрика в упор, негромко сказала:

- Магда умирает.

Оба решили, что ослышались, и после ошеломленной паузы хором переспросили:

- Что?!

- Магда умирает, - так же сухо и тихо повторила Вета. – Патрик, она вас зовет.

Патрик беспомощно посмотрел на Яна. Потом сорвался с места.

Маленькая Вета с трудом поспевала за его размашистыми шагами. Возле выхода в зону охраны она дернула его за рукав:

- Не бегите так быстро, это подозрительно. И не забудьте перед солдатом сделать больной вид.

Патрик послушно умерил шаги, согнулся в три погибели и постарался навесить на лицо маску смертельно больного. Миновав солдата, который даже не спросил их ни о чем, Патрик прошептал: