- Нужны вы ей, - фыркнул Ян. –Тогда, на балу – помните, какими глазами она на наше высочество смотрела?

Вета невесело рассмеялась.

- От нее аж искры летели. Только он ей – ни слова, ни полслова…

- Да, - кивнул Ян. – Что вы, Патрика не знаете? Он же обручен был…

Вета опустила голову.

- Словом, все это дело прошлое, а вот теперь... черт ее знает, зачем она пожаловала. После работы выстроили нас возле барака, пошла она вдоль рядов. Возле нас остановилась, Патрика увидела, узнала сразу. Подошла к нему вплотную и что-то тихо сказала… с улыбочкой такой мерзкой. А он ей ответил, спокойно очень, и тоже ни слова не разобрать… по-моему, на латыни. Мы с ним стояли не рядом, а через несколько человек друг от друга, я и не понял, что именно. Герцогиня даже в лице переменилась, отпрянула от него да как завизжит: «Негодяй! Хам!». И - пощечину ему. Патрик – заметьте, очень осторожно и аккуратно – ее руку удержал и опять что-то говорит – и опять не слышно, что именно. Тут мадам вовсе чуть удар не хватил. А генерал, ее сопровождающий, обернулся к Штаббсу и говорит: «Примерно наказать грубияна…». Ну и…. десять плетей и – к столбу на всю ночь. Вон, стоит теперь, - он мотнул головой в сторону площади и горько усмехнулся. – Знаете, как народ радовался?

- Чему?!

- Ну, как же. Господина, пусть и бывшего, - и плетьми. Он теперь такой же, как все здесь, преступник, которого можно унизить или вообще засечь до смерти. Бальзам на душу… Били-то при всех. Так эти… кричали: «Так ему, так ему! За нас за всех! Еще добавьте!». Глас народа, - он выругался и виновато посмотрел на девушку. – Простите, Вета. Ладно, капрал вмешался. Неужели вы ничего не слышали? А Патрик… он даже не вскрикнул ни разу, только губы искусал…

- Господи… - прошептала Вета, - а я ничего не знала… не слышала... видела – у столба кто-то стоит, но не обратила внимания. - И дернулась: - Пойдемте, Ян…

- Куда?

- Мне нужно его увидеть!

- Вета, - Ян осторожно задержал ее. – С наказанными запрещено разговаривать. К нему все равно не подпустят никого.

- Пусть! Мне нужно его увидеть!

- Вета… - Ян разговаривал с ней осторожно и ласково, как с больным ребенком. – Поверьте мне, ему от ваших визитов будет не легче, а совсем наоборот. Вы же знаете, Патрик не выносит жалости.

Она опустила голову.

- Но хоть что-нибудь я могу для него сделать?

- Лучшее, что мы можем, - терпеливо сказал Ян, - это сделать вид, что ничего не произошло. Честное слово.

Вета подняла на него глаза, полные слез. Ян усмехнулся и осторожно погладил ее по плечу.

- Идите, Вета. Скоро отбой.

Вот-вот должен был пробить колокол. Возвращаясь торопливым шагом в барак, Ян сделал круг и пошел по центральной площадке. Солнце уже село, одинокий факел разбрасывал по площади причудливые тени. Неподвижная высокая фигура у столба, казалось, сливалась с деревом.

Ян огляделся. Солдата рядом не было – не то отошел, не то отозвали. Ян быстро подошел.

Патрик услышал шаги, но не обернулся. Он стоял, прислонившись лбом к столбу, и только время от времени шевелил поднятыми над головой руками. В неярком свете факела отчетливо виднелись на его обнаженной спине следы плетей. Рубашка валялась рядом.

- Патрик… - тихо позвал Ян.

Тот обернулся – и чуть улыбнулся прокушенными, вспухшими губами.

- Ты…

- Ты… как? – пробормотал Ян, не зная, что сказать.

Патрик фыркнул.

- Лучше всех! Только никто не завидует.

- Пить хочешь?

- Очень, - Патрик облизнул губы, поморщился. - Солдат за водой пошел, сейчас вернется. Не переживай, у меня охранник нормальный, зря не зверствует. Наоборот. Говорит мне: «Ты, парень, не стой столбом, ты руками шевели, шевели, и с ноги на ногу переминайся, чтоб кровь не стояла. А то потом встать не сможешь». Вот я и… танцую, видишь… - он опять чуть улыбнулся и добавил: - Иди-ка ты отсюда, друг любезный, а то не ровен час увидит кто – и встанем рядом, как два аиста, на всю ночь. Иди, иди…

- Иди, иди, - прогромыхал рядом гулкий бас, - он верно говорит, гуляй, парень. Я ничего не видел, но и ты совесть имей, не красуйся здесь.

Пожилой, кряжистый солдат в расстегнутом мундире тяжело поставил рядом со столбом деревянное ведро, полное воды. Деревянным ковшом зачерпнул от души, поднес щербатый край к губам Патрика. Тот дернулся, припал – и, захлебываясь, стал жадно пить, торопясь и кашляя.

- Тише, тише, - пробурчал солдат. – Не все сразу, а то проку не будет. В рот воды набери – и держи ее, чтоб смочить и язык, и горло. И осторожнее - холодная. Эх, вы… графья вельможные, всему вас учить надо…

Следующий ковш солдат вылил на голову Патрика. И, обернувшись, напустился на Яна:

- Ты тут еще? А ну, пошел вон, а то щас начальство крикну!

Утро было ясным и очень холодным. Ян торопливо одевался, надеясь до того момента, как погонят на работу, еще раз забежать на площадь. Но разбухшая дверь барака отворилась, и он увидел Патрика. Уже одетый, тот шел, почему-то улыбаясь, обычной своей походкой, и только внимательный взгляд рассмотрел бы в его движениях скованность.

- Привет, - сказал принц, подходя.

- Вернулся, - зло пробурчал рядом Джар. – Мало, значит, всыпали…

Патрик не обратил внимания, хлопнул Яна по плечу.

- Ты почему такой кислый? Не выспался, что ли?

- Ты как? – спросил Ян, вглядываясь в его лицо.

Принц был серо-бледный, под запавшими глазами залегли темные круги. Но он улыбался – вот что самое странное.

- Слушай, Янек, я таких птиц на рассвете слышал! – сообщил Патрик со странным восторгом. – Ей-Богу, никогда не знал, что они поют так здорово. Помнишь, у нас в саду жил один соловей? Тоже ведь пел, но чтоб так – никогда. А еще – тут такие, оказывается, звезды по ночам – с ума сойти! Вот бы месье Бовэ сюда, он бы от зависти телескоп разбил…

- Погоди… - пробормотал Ян. – Ты сам-то как? Ты в порядке?

Патрик перестал улыбаться.

- Раскрой глаза и перестань меня жалеть, - тихо и резко сказал он. – Ты думаешь, я спятил? Янек, мне очень плохо. У меня зверски болит все на свете, я замерз, как не знаю кто, и спину огнем жжет. Если я перестану смеяться, я упаду прямо здесь же и начну выть, как побитый пес. Но они, - он мотнул головой в сторону, - этого от меня не дождутся. Понял? Поэтому прошу тебя – перестань.

- Понял, - с облегчением пробормотал Ян.

Весь этот день Патрик был таким же, как обычно. В строю, когда гнали на работу, вполголоса комментировал особенно выдающиеся реплики конвоира – и соседи молча давились хохотом. Так же помогал калеке Йонару нагружать тачку, невзирая на его возражения. Так же яростно работал киркой и лопатой. И только Ян видел, какой синеватой бледностью покрывается его лицо, как дрожат руки и срывается дыхание. Их поставили сегодня на самый нижний уровень, в воздухе висела белесая пыль, и уже через несколько часов обоих скручивало кашлем.

Незадолго до перерыва на обед, вывалив очередную порцию камня в бадью подъемника, Ян угодил колесом пустой тачки в яму и опрокинул свою колымагу набок. Ругаясь, он пытался перевернуть тачку, когда рядом с ним загрохотали деревянные колеса, и крепкая рука схватила оглоблю рядом с ним. Джар легко поставил тачку в нужное положение, крепко выматерился на «вельмож, которые ни головой, ни руками работать не могут» и вдруг сказал Яну тихо:

- Передай своему приятелю, пусть он не рвется так, а то сыграет куда подальше уже к вечеру…

- Что? – Ян сжал кулаки. – Ты…

- Погоди, - Джар успокаивающе положил руку ему на плечо. – Ты не о том подумал, парень. Я просто хотел сказать, пусть этот принц недоделанный немножко побережется и не скачет, как конь.

Ян молча и непонимающе смотрел на него.

- Смотри, - Джар вздохнул, - твой приятель сейчас пытается доказать всем, и самому себе тоже, что ему бессонная ночь у столба и десять плетей – тьфу. А его умное тело так не считает и сопротивляется изо всех сил. Наверняка у него уже жар начинается… Умному телу сейчас надо бы полежать в уголочке, а глупый хозяин не дает. Хозяин держится на ногах только на силе воли и на упрямстве. Знаешь, что это такое? А сила воли не бесконечна, да и упрямство тоже. И если этот умник будет рвать жилы, то он или, потеряв осторожность, вниз сыграет, или же, вернувшись в барак, свалится так, что наутро не встанет. И заработает очередную порцию… неприятностей. Поэтому пусть он перестанет работать, как каторжный, - Джар усмехнулся, - и царапается потихонечку. Ясно? Мы прикроем.