- Благодарю вас, мадам, - тихо сказал Патрик. – С удовольствием. Только…
- Что?
- Если можно, то не сегодня, а завтра.
- Но… почему?
Патрик смущенно улыбнулся.
- Я не спал ночь и… боюсь, что вместо галантного собеседника вы получите сонного сурка. Я на ногах не стою…
- Ах да, простите. Да, конечно, я не подумала. Тогда завтра, хорошо?
- Хорошо.
- С начальством я договорюсь. Спасибо вам, Патрик…
- Не за что, мадам, - он поклонился на прощание и повернулся, чтобы уходить, но Анна задержала его. С жалостью коснулась щеки кончиками пальцев.
- Похудел-то как… Все, иди, иди.
Выйдя во двор, Патрик пошатнулся и едва удержался на ногах. Почти теряя сознание, налетая на встречных, побрел он к бараку и кое-как добрался до своего угла на нарах. Спать, спать. Только спать.
- Что? – налетел на него Ян. – Что от тебя хотели?
- Завтра, Янек, - пробормотал принц, падая на нары и отворачиваясь к стене. – Все завтра. Спать…
Чернота накрыла его с головой.
Патрик не слышал ничего – ни сигнала побудки, ни возни соседей, ни окриков дневальных. Ни появления сердитого солдата, который подошел к нему как раз в тот момент, когда дневальный собирался пнуть не желавшего подниматься. Солдат хмуро объявил:
- Этого велено сегодня не трогать и на работу не гонять.
Ян озадаченно пожал плечами и отступился.
Солнце давно уже прочертило барак косыми лучами, когда Патрик открыл, наконец, глаза и с удивлением огляделся. Дело, кажется, близилось к обеду… или нет, уже намного больше. Тупо гудела голова, знобило. Тихо, только снаружи едва слышны голоса. Где все? Его не тронули, не сдернули на работу? Но почему?
Несмазанная дверь со скрипом отворилась, в комнату вошел, пригнувшись, старый солдат, стороживший его прошлой ночью у столба.
- Где тут Дюваль? Ну вот, ты и есть. Спишь, что ли? Царствие небесное проспишь. Вставай, пошли.
- Куда?
- На кудыкину гору. Вставай, тебе говорят.
Осторожно Патрик перекатился на бок и встал. Он уже догадывался, в чем дело.
Его привели в отдельный барак, служивший охране и начальству баней. Сейчас в нем было пусто, гулко и зябко. Звеня ключами и гулко кашляя, солдат снял с него кандалы, и Патрик с наслаждением развел руки, вспоминая заново свободные движения.
- Не радуйся, - пробурчал солдат, собирая и укладывая цепи, – не надолго. Раздевайся вон и топай мыться. Мыло, мочалка, гребень – все на лавке, тазы у стены. И клочки твои с физиономии сбрить надо… Вымоешься – не одевайся, погодь, я лекаршу приведу.
Есть ли большее счастье на свете, чем тишина, горячая вода и возможность помыться, не торопясь, без окриков охраны? Патрик долго мылился, с наслаждением обливался теплой водой, осторожно касаясь мочалкой плеч и стараясь не дотрагиваться до исхлестанной спины. Потом солдат велел ему сесть и, повязав грязный передник поверх мундира, начисто выскоблил щеки и подбородок острой бритвой. Мелькнула мысль: «Чуть бы глубже!» - Патрик горько усмехнулся.
Когда он вышел из мыльни, зябко ежась и кутаясь в полотенце, в коридоре ждала его невысокая решительная женщина в белом переднике поверх черного потрепанного платья. «Лекарка», - догадался Патрик.
- Ты, что ли? – сурово спросила женщина. – Ну-ка, покажись. Да не жмись ты… что я, мужиков голых не видела, что ли? Так… штаны надевай и иди за мной.
Она привела его в маленькую комнатку, примыкавшую к бане. В комнате было чисто, почти пусто и пахло чем-то сладковатым и тревожным. Патрик опустил узел с одеждой на широкую лавку и вопросительно взглянул на женщину.
- Меня зовут Магда, - сказала она, не глядя. – Я лекарка здешняя.
- Магда, - гулко кашлянули у двери, - ты его, главное, в красивый вид приведи, чтоб госпожа не испугалась. Вон, гляди, руки-то у него какие полосатые…
- Иди отсюда, дядя Берт, - так же, не глядя по сторонам, отозвалась женщина, звеня пузырьками. – Сама знаю.
Солдат потоптался у двери и вышел.
- В общем, так, принц… или кто ты там, - сказала Магда, подходя к нему со склянкой и ворохом чистого полотна. – Бинтовать спину я тебе не буду, потому что бесполезно. Смажу, аккуратненько прикрою чистым полотном, и больше ничего не сделаешь. А руки перевяжу, чтоб и правда госпожу не пугал.
Патрик опустил глаза на темные рубцы, оставшиеся на запястьях от кандалов, и вздохнул.
- Ложись давай… и постарайся не дергаться. Хочешь орать – ори, только не дергайся и мне не мешай. Иначе колотушкой по голове огрею, понял?
- Понял, - пробормотал он, укладываясь на лавку и вцепляясь зубами в костяшки пальцев.
… - Ну, вот, - заключила Магда через какое-то время, - вполне прилично. Болит?
- Ммм… - промычал Патрик.
- Поболит – и перестанет. А ты молодец, не пикнул даже… Теперь выпей вот это, - она протянула ему щербатую чашку, - чтобы лихорадку снять. Завтра скажу солдату, чтобы привели тебя еще раз. Одевайся…
Одежда была чистая и по размеру. Боже мой, а он и забыл, какое это счастье – чистая красивая одежда, плотно и ловко обхватывающая тело. Серебристый камзол с голубой вышивкой на широком воротнике, чистые серые чулки, голубые панталоны, голубые туфли с пряжками… И – парик, с точностью воспроизводивший его прежнюю волнистую золотую копну. Патрик тихонько рассмеялся. Ну, конечно, вряд ли Анне фон Тьерри могла понравиться нынешняя его прическа – едва пробивающийся светлый ежик.
- Магда, у тебя зеркало есть? – спросил он, застегивая пуговицы на камзоле. Рукава, обшитые кружевом, аккуратно прикрыли бинты на запястьях.
Женщина обернулась – и замерла.
- С ума сойти… - вымолвила она и зачем-то смущенно поправила черные волосы. – Какой же ты… Значит, ты и вправду принц?
- У тебя зеркало есть? – снова спросил Патрик.
- Откуда… - она опустила голову. – Нет, конечно… Хочешь – вон в тазик с водой посмотрись…
- И так хорош, - снова раздалось от двери. – С ума сойти! Меня прямо так и тянет поклониться, - солдат вздохнул. – Эх, парень… Ну, пошли, что ли… твое высочество.
Патрик давно не был так счастлив, как в этот вечер. Он забыл обо всем на свете. Осталась только уютная теснота комнаты, хрусталь бокалов, высокое золото свечей, ронявших отблески на рыжие волосы его собеседницы. Тишина, темнота по углам, терпкая сладость вина и звон столового серебра. И – смех красивой женщины напротив, непринужденные изящные разговоры, состязания в острословии. Герцогиня фон Тьерри еще в столице показала себя замечательно эрудированной и умной собеседницей. Вчерашняя злость на нее ушла, и теперь Патрик просто наслаждался беседой. С Анной приятно было спорить, она не обижалась на шутки и с удовольствием подхватывала цитаты из сочинений древних авторов. И Патрик уже не помнил, что за дверью – грубые окрики солдат и бессмысленный рабский труд, что по окончании этого ужина его снова ждут кандалы и грубые нары в бараке, что он уже давно – не его наследное высочество принц Патрик, а осужденный каторжник, существо без чести и без воли. Достаточно было нескольких теплых и умных слов, чтобы спала сковывавшая его скорлупа вечной настороженности и отчаяния, чтобы он вновь стал самим собой – веселым мальчиком, принцем, привыкшем к всеобщей любви.
Вот только бинты на запястьях напоминали об ином. И спина при каждом неосторожном прикосновении к спинке стула или к стене вспыхивала болью.
Патрик так изголодался, что едва сдерживался, чтобы не наброситься на еду, как дикий зверь, забыв и об этикете, и о приличиях. Анна заметила это и сказала с легкой насмешкой:
- Принц, оставим пока разговоры. Ешьте, я вижу, вы голодны. – И добавила смущенно: - Я могла бы и раньше догадаться.
- Мадам….
- Анна, Патрик. Сегодня – просто Анна. Здесь нет никого, кроме нас с вами, а нам сейчас не нужны чины, верно? Ешьте, не стесняйтесь.
«Ну уж, не дождешься», - подумал Патрик. Он еще не забыл, как управляться с дюжиной столовых приборов, и смог овладеть собой настолько, что даже поддерживал застольную беседу. Мелькнувшее во взгляде женщины восхищение его выдержкой было неожиданно приятно.