Ежеминутное напряжение, постоянная готовность к дракам, стычкам, окрикам и ударам ломало душу в стократ тяжелее голода и непосильной работы. Молодость и крепкое здоровье помогали переносить нехватку еды и тяжелую работу, и усталость еще не успела превратить их в согнутых, экономных в движениях, вялых стариков. Но как привыкнуть к тому, что в любое время дня или ночи тебя могут и имеют право унизить, ударить, пнуть - если всю свою жизнь ты встречал лишь уважение и почтительность? И Ян, и тем более Патрик не могли заставить себя кланяться и опускать глаза при встрече с охраной и комендантом, как того требовали правила. Даже одетые как все, даже в кандалах, обросшие клочковатыми бородками, с уродливо обрезанными волосами, они выделялись из общей толпы и тем самым еще больше бросались в глаза, навлекая на себя новые неприятности. Походка, взгляд, поворот головы и интонации – все выдавало в них «господ» и оттого злило окружающих, наглядно показывая им, кто здесь для чего рожден. А шваль, в большинстве своем составлявшая население карьера, и сама прекрасно знала, как велика меж ними пропасть, но не любила, когда ей напоминали об этом.
Ни один из двоих не делал никаких попыток как-то сблизиться с новыми товарищами. Да и не получилось бы. В первые месяцы им приходилось едва ли не спать по очереди, ежеминутно ожидая из темноты кулака, ножа или острого камня. Правда, постепенно отношение к ним менялось. После того, как принц спас от кнута Папаху, заболевшего и не сумевшего встать по сигналу, спокойно доказав, что любой, даже и ссыльнокаторжный, имеет право на получение лекарской помощи (и процитировав соответствующие статьи указа, которые, разумеется, были здесь известны как «до Бога высоко, до закона далеко»), барак притих. К Патрику потянулись с робкими просьбами объяснить, есть ли у них вот такое и вот такое право, и присвоили прозвище «Умник». Принц не спорил, но втихомолку однажды пошутил:
- Знал бы, что дело так повернется, заучил бы на память весь сборник указов, касающийся осужденных на каторжные работы. А то ведь помню-то только примерно, вот и приходится присочинять.
Интересно, что прозвище это не прижилось, и его сменило другое, звучащее теперь черной насмешкой, - «Принц». Кличка эта прочно пристала к Патрику и стала теперь не титулом, а чем-то вроде имени. Имен, данных при крещении, здесь придерживался едва ли не каждый десятый, а половина вообще их не помнили. Ян морщился – ему слышалось в этом изощренное издевательство, но Патрик махнул рукой. «Хоть горшком назови, если им от этого легче», - сказал он как-то.
Вечерами, после отбоя, друзья иногда разговаривали шепотом. Первое время они, словно сговорившись, не касались прошлого. Слишком больно было вспоминать, слишком сильный контраст с тем, что их окружало… как много они потеряли. Потом, когда потрясение улеглось, начали обсуждать случившееся по возможности отстраненно, как логическую задачку – просто чтобы не сойти с ума.
- Все равно, - сказал как-то Патрик. – Хоть убейте меня, не могу понять. Ну не было у отца врагов – таких. Недоброжелатели – да, были, спорных вопросов, сам знаешь, очень много, но чтобы вот так, чтобы ножом…
- Может, Стейф? – предположил Ян.
Патрик мотнул головой.
- Вряд ли. Стейф бы скорее на меня кинулся, а не…
- Кстати, принц, - медленно проговорил Ян, - а тебе не приходило в голову, что враги могли быть не у Его Величества, а у тебя?
- Приходило, - согласился Патрик. – Но… несерьезно все это. Меня до недавних пор в расчет не принимали вообще, я же, - он усмехнулся, - фигура номинальная.
- Это сначала номинальная, а потом реальная. Ты не думаешь, что заговор этот был не против короля, а против тебя, Патрик?
Принц помолчал. Потом кивнул так же медленно:
- Все может быть, но… маловероятно, Янек. Нет, все-таки целью был Его Величество…
- Ты знаешь, на кого я думаю, - полувопросительно проговорил Ян.
- Знаю, - кивнул Патрик. – Сам думаю на него, хотя это не в его стиле…
- Почему нет? А если ему нужно было все-таки подставить тебя?
- Зачем? Начнется чехарда с наследованием, с…
- Именно! А в чехарде легче урвать себе кусок.
- Давай подумаем, - оживился принц. – Смотри: допустим, кто-то – сейчас не важно, кто именно – хочет меня убрать. Совсем. Допустим, ему это удается. Тогда получается, что прямых наследников трона – только малыш Август. Который седьмая вода на киселе и не факт, что…
- Но жив король!
Патрик посмотрел на друга.
- Янек… отцу осталось совсем недолго. Думаешь, почему он так торопился передать мне дела? Король умирает, Янек. Лекарь не скрыл от нас, да отец и сам знает: год, максимум два…
- Но тот, кто затеял заговор, может не знать об этом! – перебил Ян. – Он-то рассчитывает на то, что Его Величество проживет в добром здравии еще лет хотя бы пятнадцать… до тех пор, пока не вырастет Август.
- Если даже и так – зачем, Ян, зачем? Зачем вешать себе на шею возможные проблемы в будущем, если их можно избежать?
- А если этот кто-то не хочет видеть тебя на троне? – горячо спросил Ян.
- С чего бы?
- Откуда я знаю? Мало ли с чего! С того, что ты, как дурак, лезешь во всякую бочку затычкой! С того, что ты им не нужен – такой… особенно после истории со Стейфом! А при ныне царствующем короле у него будет еще сколько-то времени для того, чтобы повлиять на события… А потом может родить сына ее высочество принцесса Изабель – вот тебе и еще один наследник.
- Слишком много «если» и «может», - усмехнулся Патрик, - для того, чтобы решиться на такое. Либо у него должны быть веские причины.
- Не успел ты поговорить с отцом, принц…
- Не успел, - вздохнул Патрик. – Все равно… многовато натяжек для такой версии, - и, помолчав, добавил: - Боюсь, что правды мы теперь уже никогда не узнаем.
- Скорее всего, - вздохнул и Ян.
В другой раз Ян сказал в сердцах:
- Еще немного, и мысль о побеге станет моим единственным утешением.
- Как и моим, - усмехнулся принц, вытягиваясь на нарах и закрывая глаза.
- Так в чем же дело? – оживился Ян.
- Угу… а дальше что?
- Ну… надо подумать.
- Вот именно. Куда ни кинь, вариантов – только клин. В смысле, если побег – то потом или восстание поднимать, или в разбойники… и это без шуток. Ты мечтал о такой карьере?
- Чем не идея? – пожал плечами Ян.
Патрик приподнялся, открыв глаза, и серьезно взглянул на него:
- О чем ты говоришь, Ян? Бунт против законного короля? За кого ты…
- А лучше гнить здесь всю жизнь? – зло перебил его Ян.
- Не лучше, - тихо ответил Патрик. – Но против отца я не пойду никогда. Пусть сколь угодно несправедлив был приговор, но… Против отца я не пойду, - повторил он. – Понимаешь?
- Понимаю, - буркнул Ян, отворачиваясь.
* * *
Климат северо-восточной части страны сильно отличался от мягкого прибрежного климата столицы. Зима здесь начиналась раньше и тянулась дольше; уже в сентябре наступала осень, а лето было жарче и засушливее. Горная гряда, пересекавшая страну с севера на юг, в какой-то мере защищала от постоянных степных ветров с востока. Но ночи в горах даже летом были холоднее равнинных, и утренний иней мог покрывать траву уже в начале октября.
Нынешняя осень выдалась, однако, удивительно мягкой. Октябрь уже подходил к концу, а солнце грело почти по-летнему, и ярко-синее небо и желтизна листьев разбавляли угрюмое величие гор. Старые каторжане говорили, что такой теплой осени они не припомнят за последние лет семь. Ночи были ощутимо холодными, но днем жаркие лучи бросали в пот. Впрочем, в карьере, где не было никакой защиты от палящего зноя, хватало с избытком и этого непрочного тепла. Лето здесь не любили; зимой можно согреться работой, а вот махать киркой в раскаленном котле карьера летом – удовольствие еще то.
Новичков пугали рассказами о зимних морозах, когда птицы замерзали на лету; о снежных заносах, во время которых, случалось, плутали даже идущие из барака в барак; о волках, подходящих к самому карьеру и нападающих на неосторожных. Рассказывали и о весенней распутице, когда ноги утопают в грязи по щиколотку или протекают крыши бараков от тающего снега. Вета слушала такие рассказы вполуха. Ей вполне хватало ужасов нынешних.