Многие знали, что Барятинский Слепцова не любил и, видимо, в пику тому Бакланова отличал. Но поручение действительно серьезное.

Тут было над чем подумать. Вырубить лес на левом, чеченском, берегу Мичика можно, если контролируешь оба берега, если прочно владеешь переправой. А переправа прикрывалась знаменитым «редутом Гехо», построенном чеченцами по распоряжению Шамиля, о который в прошлом году уже обожглись Козловский, а с ним и Бакланов.

Попробовал Бакланов взять редут налетом. В полночь 6 декабря отправил он майора Трембецкого с 3 ротами Кабардинского полка и 4 орудиями Донской артиллерии по просеке к Мичику, тем же путем, что Козловский солдат водил, а сам с казаками двинулся левее просеки, лесом, перешел Мичик вброд и укрылся в лесу неподалеку от редута. Издали от Сунжи доносилась редкая артиллерийская стрельба. Или чеченцы шалили, или какая-то секретная операция, о которой Бакланова не предупредили.

Чуть стало светать, на берегу Мичика появилась пехота Трембецкого, 1 рота спустилась к Мичику, стала срывать крутой спуск и засыпать канавы, а 3 роты выше стояли с 4 орудиями. Ждал Бакланов, что из редута пушки ударят, но молчал редут. А тут несколько чеченцев отделились от редута и трусцой, скорым шагом пошли прямо на баклановский полк, в лесу спрятанный. И тут под офицером конь заржал. Замечали за ним, как рассветает, он тихо ржет, хозяин говорил, что так он Богу молится. Многие верили, приходили посмотреть и послушать, и всякий раз на рассвете конь ржал. И тут не выдержал.

Чеченцы замерли и метнулись назад к редуту. Не успел Бакланов скомандовать, не успели казаки коней придавить, как крикнули что-то бегущие чеченцы, и из редута сыпанула толпа и устремилась в чащу.

Поскакали казаки следом, 11 чеченцев настигли и срубили, остальные в лесу укрылись, стали стрелять, и сразу же вдали со всех сторон стали подниматься сигнальные дымы.

Заскочил Бакланов в редут — пусто, нет пушек.

Оказалось, что Эске, новый мичикский наиб, сменивший Гехо, забрал пушки из редута в Бачи-Юрт, а оттуда ночью подходил к Тепли-Кичу и стрелял по укреплениям. Это, оказывается, его выстрелы ночью слышались.

А тут казаки скачут:

— От Сунжи конница под значком, и пушки тянут…

И чеченцы из ближайших хуторов и аулов уже из лесу стали постреливать.

По донесениям лазутчиков, новый наиб славился как человек молодой и отважный. И сейчас он быстро отреагировал. Недооценивать такого нельзя.

Приказал Бакланов казакам редут ломать, сколько успеют, а пехоте подручными средствами продолжать насыпать новый спуск к воде.

Меж тем чеченская конница приблизилась, передние сбивались в кучи и оглядывались, поджидали отсталых. Пушки разворачивали.

Бакланов снова подскакал к переправе. Пехоте и коннице по одному перейти можно, а пушки, конечно, не перетянешь.

— Господин майор!.. — и стал распоряжаться.

Донцы-артиллеристы засунули шапки за пояса, чтоб сучьями не посрывало, над пушками слонились. Пехотные поднялись от реки и густой цепью легли по-над обрывом.

Бакланов — к полку:

— На конь!.. — пригляделся к чеченцам, которые плотными толпами стали подвигаться вперед и что-то запели, и дал знак. — Заманиваем…

Подождали казаки, когда чеченцы допоют, а те завизжали, завыли и погнали вскачь прямо на редут.

Казаки рысцой, а потом все быстрее и быстрее направились к неготовой переправе. Миновали редут, так легко доставшийся и так быстро брошенный. И чеченцы его миновали и теперь азартно понукали коней, летели во весь опор.

У берега команда:

— Делись!

Казаки метнулись в разные стороны. Первые чеченцы — за ними, а большинство толпами вылетело к обрыву и — прямо на картечь и ружейный залп. Опять даджал их перехитрил!..

Понеслись мюриды назад, ошеломленные и израненные. Баклановцы же успели на флангах перемахнуться шашками с увязавшимися чеченцами, сомкнулись и под выстрелами показавшейся из лесу чеченской пехоты перешли по одному Мичик быстро и слаженно. Разозленные чеченцы провожали все же до самого хребта, но это мелочи. Дело привычное. Своих потеряли 5 человек ранеными, 1 контуженного (казаков среди раненых 3).

Запись в журнале: «Декабря 6. Набег на неприятельский кордон за Мичиком. Встречи с горцами, четырехчасовой с ними бой и отражение».

16 декабря по ударившему трескучему морозу Бакланов, верный себе, прошел 15 верст по-над правым берегом Мичика, свернул к Герзель-аулу и пожег все найденное чеченское сено, 100 тысяч пудов…

Запись в журнале: «Движение по Кочкалыковскому хребту от Герзель-аула и до Куринского укрепления и сожжение до 100 т. пудов неприятельского сена».

В докладе Штабу войска Донского уточнил, что ходил на рекогносцировку с 6 сотнями, 2 ротами 2-го батальона Егерского князя Чернышева полка и 2 полевыми орудиями от Герзель-аула до Куринского «и на всем протяжении Кочкалыка сжег сенных Чеченских запасов более 100 т. пудов»[61].

В документах полка, между прочим, есть запись, что 22 декабря 1851 года погибли два казака — Василий Благородов, Вёшенской станицы, и Михей Попов, Клецкой станицы.

Перед Новым 1852-м годом Барятинский снова вызвал в Воздвиженскую, во вновь собираемый Чеченский отряд два дивизиона Нижегородского драгунского полка. «… Год начался — и война началась по заведенному порядку», — отметил современник[62].

По заведенному порядку в Грозной шумно отпраздновали Новый год. Под мокрым снегом и холодным ветром «солдаты отхватывали никому не известный танец, разбрасывая во все стороны брызги холодной грязи»[63].

Лазутчики, набранные Батой, донесли, что 6 января Шамиль прибудет в Большую Чечню с войском и 6 орудиями. Сбор между реками Джалка и Гумс.

Барятинский Шамиля опередил. 4 января в укреплении Воздвиженском был собран отряд в 10 тысяч пехоты, 1,5 тысяч линейцев, 24 орудия, 15 ракетных станков. Собрались лучшие кавказские части, которые у чеченцев из-за цвета воротников и околышей носили прозвища «красных солдат» и «черных солдат». «Черных» (куринцев и кабардинцев) враги опасались больше, «красных» (тенгинцев и навагинцев) тоже побаивались. Ждали драгун, славных не менее, чем названные пехотные и егерские полки.

5 января, дождавшись, Барятинский выступил вниз по Аргуну через Шалинскую поляну и дальше до речки Хулхулау. В Нагорном Дагестане незадолго до этого вспыхнуло какое-то восстание против Шамиля, он отправился усмирять, а когда вернулся, «русские стояли уже на Хулхулау, и два больших аула, Автуры и Гельдиген, лежали в развалинах». В аулах отбили много скота и птицы, а под обломками жилищ нашли «и утварь, и куски материи и всевозможные одеяла». При взятии аула Автуры отличился сын Воронцова, командовавший Куринским полком.

Жители успели разбежаться. В качестве пленных солдаты приволокли каких-то старух. Генерал Круковский, смеясь, советовал Барятинскому отпустить их под подписку не воевать с русскими до конца войны. Барятинский, так же смеясь, объявил, что отпускает их «на честное слово».

6 января Шамиль, как и предполагалось, явился (его зеленый парчовый значок заметили среди других) и встал со своим войском между аулами Автуры и Шали — отрезал Барятинскому обратный путь.

7 января Барятинский двинулся по ущелью Хулхулау к Ведено, к самой резиденции Шамиля, но прошел лишь 4 версты и повернул обратно. Одни считали, что Барятинский понял, что силы его слишком незначительны, чтоб ворваться в горы. Другие усмотрели в этом движении обычный отвлекающий маневр.

Шамиль действительно бросился перекрывать дорогу на Ведено. А Барятинский, вернувшись из ущелья, не останавливаясь, продолжил путь на Шали.

Шамиль преследовал, сам бросался в атаку в шашки и стрелял из ружья. Такого геройства имама еще не видели в Большой Чечне. Единственно, не решился он спустить свою артиллерию с гор, побоялся присутствия драгун и их атаки.