Мое появление было встречено ликующим воплем в пять пьяных глоток; Ирочка помахала мне ладошкой, - а облапивший ее за плечи Славка, поняв, наконец, кто пришел (спьяну-то и сослепу он не сразу признал меня), радостно заорал: - Юлька!.. Сколько лет, сколько зим?.. Давай к нам!.. - Его друзья, видимо недовольные дефицитом женского общества, взирали на меня с выражением детского восторга на лицах. Увы - на остаток вечера у меня были совсем иные планы (Влад просил вернуться пораньше), - и я, извинившись, ретировалась, так и не успев посмотреть, во что превратился санузел - и сильно подозревая, что такой возможности мне больше не представится.

- Ты звони, не пропадай, слышь!.. - было последнее, что я услышала, захлопывая за собой дверь.

В общем-то, я с удовольствием бы с ними посидела… Как это часто бывает, вынужденная неподвижность сыграла с Владом злую шутку, вызвав нестерпимый трудоголический зуд: не успев еще очухаться от перенесенного шока, он выцыганил у рыженькой медсестры Лины несколько тоненьких тетрадок в клеточку - и теперь скрупулезно что-то в них кропал, зафиксировав спинку кровати в положении «сидя». Кровать его, надо сказать, была настоящим чудом инженерной мысли, позволяя лежачему больному самостоятельно приподниматься на постели, регулировать уровень ее наклона - и даже пользоваться судном, которое, впрочем, больше напоминало биотуалет новой волны; быстро освоив эту нехитрую премудрость, независимый Влад не на шутку возгордился - и перестал заискивать перед молоденькими сестричками, которые, впрочем, и без того принуждены были уважать почтенного профессора, дважды кандидата наук, протеже «важной шишки» из «министерства чего-то там», чье истинное звание тут, как и у нас, боялись произносить даже шепотом… В общем, работать здесь, в Центре, Владу было гораздо приятнее, чем в тесном кабинетике на четвертом этаже здания факультета, где, по его словам, «вечно стоял шум и гам и не было отбою от посетителей».

Но тут смотрю - что-то мой Влад задумался, забросил уже почти готовую статью - и целыми часами напевает что-то себе под нос, глядя в пространство и даже не замечая, что забытая тетрадка давно соскользнула с его живота на пол; с любопытством заглянув в нее, я увидела, что страницы испещрены какими-то странными графиками и линиями, половину которых Влад уже успел испохабить, разрисовав и украсив игривыми цветочками и детализированными изображениями разных частей обнаженного женского тела. - Вот так-так, Влад! Почему не работаешь?..

В ответ он сварливо заявил, что я, дескать, «ни хрена не понимаю», и что он «нашел ключ». Боже!.. Какой еще ключ?.. От чего?! Не «от чего», а «к чему»: к психологической адаптации аутиста. Ну хорошо, допустим... И в чем же он заключается, этот ключ?

- В половом созревании! - торжественно провозгласил Влад, со значением уставив палец в потолок.

Как так?.. А вот так, - и тут Влад, к моему ужасу, понес совершенно несусветную медико-психологическую околесицу. Как известно, заявил он, отправной линией в развитии психического заболевания часто оказывается половое созревание пациента («то есть, - сострил он в своей излюбленной манере, - момент, когда больной осознает, что ему нравятся девочки, или мальчики, или собачки, ну, на худой конец, покойники, и проч. и проч.»), - что связано, повидимому, с общей перестройкой организма, - а также с обострением душевных переживаний, которые, как известно, в эту критическую пору достигают свого пика; все они, особенно негативно окрашенные, способны в одночасье низвергнуть подростка в черную яму безумия. Впрочем, возможен, хоть и редко, обратный вариант, когда сильное увлечение, оказавшись счастливым, провоцирует наступление ремиссии - периода просветления тож. Таков, к примеру, ваш уникальный случай, Юлечка, в котором спасительную роль обьекта влечения исполняет так называемый названый брат…

- Господи, Влад!..

… - Да-да, не отпирайтесь, мне все известно. Вы были безумно влюблены друг в друга и ясное дело чем занимались, - а, скорее всего, занимаетесь и теперь…

- Влад!!!

- Кстати - что это у вас на шее болтается?.. Вы как - давно из провинции?..

То были всего-навсего бусы - те самые, голубого стекла, до сих пор нежно мною любимые. Обиженная, возмущенная, я тут же бросилась на их защиту: первые детские воспоминания, ностальгия, талисман… Холодно приподняв седые брови, профессор заметил:

- Ну, значит, родители были провинциалами.

Не знаю, не знаю, по-моему, Воронеж - крупный индустриальный центр. А Влад меж тем продолжал:

- Я все-е-е знаю! Вам так здорово с этим вашим peace-door-ball’ом, что механизм адаптации запускается аутоматически… Нет, не думайте, я не ревную, - мне просто интере… Я просто хочу написать работу - хорошее, добротное, зрелое исследование; оно, несомненно, принесет мне известность в очень широких научных кругах. Только уговор: я должен знать все пиковые моменты этой дивной, очаровательной, романтической любовной истории - все, все до мелочей, от начала до конца. Я профессионал. Вы ведь поможете мне, Юлечка?

- В хронологическом порядке? - обреченно спросила я.

- Зачем же в хронологическом? Пусть воспоминания текут свободным потоком! Помните нашу виртуальную переписку?..

«Помнить-то помню, - хотелось ответить мне, - вот только ты, приятель, с тех пор сильно сдал. А, впрочем, чем бы дитя не тешилось...» По горькому опыту - ужас и боль той ссоры еще жили во мне - я знала, что профессору, когда ему что-то втемяшится, лучше не перечить. Да, честно говоря, и жаль было старого чудака, прикованного к постели - и надолго, если не навсегда, лишенного мелких житейских радостей - если, конечно, не считать двух-трех завалявшихся в тумбочке порнокассет, которые, впрочем, давно утратили для него былой интерес… Чтобы хоть немного развлечь его, я готова была в лепешку расшибиться, - вот почему в тот же день сбегала в ближайший магазинчик канцтоваров, купила толстую «общую» тетрадь в клеенчатом переплете - и, крупно выведя сверху «Гарри. Воспоминания», с наслаждением ударилась в мемуаристику, избегая разве тех эпизодов, что, как мне казалось, могли причинить исследователю боль…

Но первый же невиннейший «экскурс в прошлое» так исщекотал Владу центры сарказма - уж не знаю, где они у него расположены! - что пришлось позвать на помощь старшую медсестру Валю, которая и добила измученного профессора, вкатив ему несколько кубиков успокаивающего.

Это был хороший урок: в дальнейшем я уже не фильтровала дары своей памяти, занося в тетрадь все подряд и зная, что Владу все равно не угодишь. Что мучиться, если даже самый наивный и трогательный «гарри-опус» неизбежно вызовет у него буйный припадок ревности, гнева, болезненного раздражения?.. Вместе с тем он еще больше злился, если я не приносила ему чего-нибудь новенького, - и требовал, чтобы я с дикой быстротой пополняла и пополняла свои записи. А я и так старалась изо всех сил, давно смирившись с мыслью, что необратимые процессы в его мозгу не остановить, - и моля Бога лишь о том, чтобы они развивались как можно медленнее… Но, видимо, иллюзия бурной деятельности, которую я - психолог-недоучка! - наивно считала панацеей от всех бед, оказалась для моего Влада чересчур сильным средством.

Короче, в один прекрасный вечер он вдруг заявляет, что у меня… отвратительный почерк: даже он, с его-то стотридцатипятипроцентным зрением, не в силах разобрать, что я тут «накорябала». - Как курица лапой!!! - Между тем писала я всегда очень аккуратно, почти каллиграфически, за что меня, кстати, и заставили на первом курсе оформлять факультетскую стенную газету «Пси-фактор»; но раз Владу не нравится… Что ж, я с удовольствием вспомню школьные уроки черчения. Уж я изощрялась, как могла, успев за неделю перебрать добрую дюжину шрифтов и даже изобрести один свой, эксклюзивный, - но тщетно: придирчивый профессор не только не оценил моих усилий, - но высказал подозрение, что я нарочно «дурю» его, вписывая в тетрадь неразборчивые каракульки вместо особо гнусных аутобиографических фактов…