К концу двадцатых годов многие «молодые», приблизительно мое литературное поколение, вполне определились и качественно, и количественно. Это поколение фактически, за редким исключением, и стало последним литературным поколением Русского зарубежья.

МАМЧЕНКО

Виктор Андреевич Мамченко родился в городе Николаеве, где жили его родители, видимо, принадлежавшие к мещанскому сословию этого города. Мамченко учился в реальном училище, но, похоже, не кончил его. Во время белого движения пошел матросом в военный флот и был эвакуирован в Бизерту. В Николаеве жила его сестра, с которой он после войны (1946–1947 гг.) стал переписываться. Она ему прислала посылку, но домой не звала. Из Бизерты в начале двадцатых годов Мамченко перебрался Париж и, как и большинство эмигрантов, устроился на физическую работу. Многие годы работал маляром. С этих же пор начинается его литературная деятельность. Мамченко, Юрий Терапиано и Юлиус — три молодых литератора являются инициаторами молодежной литературной организации «Союза молодых поэтов и писателей во Франции». Ант. Ладинский, Вадим Андреев, Вл. Сосинский тоже энергично поддерживали это начинание. Мамченко примыкал к «левой» (литературной) группировке этого объединения, в какой-то мере претендующей на так называемую «заумную поэзию» (В. Хлебников и др.).

Видимо, с этого момента Мамченко резко порывает связи с морской военной средой «белого движения». Но он владел не столько продуманными убеждениями, сколько эмоциональными настроениями. В последующие годы он подпадает под влияние

философа и писателя старшего поколения Льва Шестова. Как известно, Шестов был крупным литератором и значительным человеком, но на Мамченко оказывал скорее отрицательное влияние. Шестов был философ не только идеалистического

толка, но и с сильными религиозно-мистическими тенденциями. Впрочем, по моим наблюдениям, эта дружба (Мамченко считал Шестова своим учителем, слушал его лекции) не только не внесла ясности в мышление Мамченко, но еще большую путаницу.

В начале 30-х годов Мамченко становится завсегдатаем в воскресном салоне Д.С. Мережковского и З. Гиппиус, а также постоянным посетителем, может быть, и членом «Зеленой Лампы».

Мережковские собирали у себя на квартире (они сохранили в Париже, в Пасси, свою старую дореволюционную квартиру), вообще говоря, всех: некоторых старших писателей, писателей среднего поколения (Адамович, Г. Иванов, И. Одоевцева, Н. Оцуп и другие), литературную молодежь различных литературных и политических взглядов, а также политических и общественных деятелей. Явно правых литераторов и монархистов, кажется, у них не бывало, так же, как и деятелей «Общевоинского союза». Бывали главным образом люди право-эсеровского толка — Керенский, Бунаков-Фундаминский, Зензинов и т. д.

Как Мережковский был один из ярых врагов советской власти и любил говорить: «Хоть, с чертом, только против большевиков!» Однако за чайным столом у него молодежь вела ожесточенные споры, и Мамченко тоже мужественно и независимо спорил, часто до скандалов, отстаивая свои взгляды.

После смерти Мережковского, у Мамченко установилась литературная и человеческая дружба с Зинаидой Гиппиус, хотя политически она на него не влияла. В вышедшей после смерти З. Гиппиус книге-дневнике она называла Мамченко «друг».

Несколько слов о характере Мамченко. Он был человеком фантастического склада. Сказывалось и плохое воспитание, полученное в семье. В страстных спорах бывал всегда несдержан, резок, нетерпим, в раздражении переходил на личные выпады и на открытые ссоры. Но позднее всегда раскаивался и старался загладить свою вину. Человек он был прямолинейный, но очень добрый, отзывчивый, может быть, не слишком умный, до известной степени наивный, но всегда верящий в Человека с большой буквы. Всю жизнь живущий напряженной внутренней жизнью, бескорыстно искал он истину. Он был способен искренне возмущаться человеческой низостью и социальной несправедливостью. Однако стоявший вне каких-либо эмигрантских политических группировок и всегда считавший, что его орудием борьбы является литературное слово, всегда веривший, что искусство должно и может преображать жизнь.

Нужно отметить, что в течение многих лет здоровье Мамченко не позволяло ему заниматься физической работой. После войны он перенес операцию, и друзья предполагали, что у него рак прямой кишки. Так как литературный труд в эмиграции никогда не давал материальной возможности существовать, то Мамченко, успевший за 1935–1960 гг. выпустить пять книжек стихов, вынужден был все время искать себе работу по силам. Одно время Мамченко занимался пушуаром — раскрашиванием шелковых женских косынок. Он жил с Еленой Евгеньевной Люц. Эта женщина всю жизнь работала и всю жизнь поддерживала Мамченко. История этой связи очень странная.

Началась она в Бизерте. И началась как обычная любовная связь. У Елены был муж, артиллерийский капитан. В Бизерте они разошлись. Но и с Мамченко официально не считались мужем и женой. В Париже вначале жили в одном отеле, но в разных комнатах. Они никогда не регистрировали брака. Мамченко считал, что вмешательство государства и церкви в личную жизнь оскорбительно для свободного человека. Кстати, Мамченко трудно было в то время назвать неверующим.

У обоих у них была своя личная жизнь, совершенно независимая друг от друга. Но Елена оставалась верным другом больного Мамченко и все время его поддерживала.

Мне кажется, не мешает заметить, что при отношении советских людей к русским, выброшенным и проживающим всю жизнь в Западной Европе (в особенности во Франции) обычно возникают некоторые трудности во взаимопонимании, так как следует учитывать, выражаясь «биологическим языком», среду обитания, которая наложила известный отпечаток на мышление и поступки тамошних людей. Они часто кажутся советским людям странными и чужими. Это явление — результат глубокого различия русского быта и традиций, выработанных веками, с бытом Западной Европы. Многие из тамошних людей, вышедшие из среды старой русской интеллигенции, сохранили или восприняли от нее некоторые взгляды, которые в новой России кажутся чуждыми и непонятными.

ИВАН БУНИН

Мне хочется кратко рассказать не столько о писателе, сколько о Бунине-человеке, с которым мне пришлось встречаться, живя в Париже, на протяжении почти двух десятилетий в русской литературной среде и в домашней обстановке писателя.

В любой нашей библиотеке — общественной и частной — теперь можно найти произведения этого замечательного писателя и книги о нем. За последние годы в России вышло несколько исключительно интересных книг о Бунине (Бабореко, Волкова, Михайлова), но, пожалуй, самые замечательные страницы о Бунине написал Валентин Катаев в «Траве забвения». О Валентине Катаеве в бунинской семье вспоминали нередко. О «Вале Катаеве» говорили с теплотой и признанием его литературных заслуг. Нужно сознаться, что о «литературных заслугах» Ивану Алексеевичу, видимо, всегда было трудненько говорить, достаточно вспомнить его воспоминания о современниках — Брюсове, Бальмонте, Блоке, Соллогубе, Волошине и др., не говоря уже о Горьком, чтобы заметить, с каким удовольствием Бунин макал перо в едкую неразведенную желчь. Уже в 1898 году начинается почти двадцатилетняя дружба Бунина с Горьким. Об этой тесной дружбе двух больших писателей в дореволюционный период знали решительно все мало-мальски соприкасавшиеся с литературными кругами. И когда вышли воспоминания Бунина о Горьком, многие из нас с изумлением прочитали, что сам Бунин называет эту дружбу «странной», «потому что чуть ли не два десятилетия считались мы с ним большими друзьями — пишет Бунин, — а в действительности ими не были», и более того, в 1917 году «вдруг (он) оказался для меня врагом долго вызывавшим во мне ужас, негодование».