Леший. Я уже сказал тебе!

Маленький мальчик. Ладно. Вот я у тебя в гостях. С собой одеяло принес, занавески.

Леший. Не надо мне этого барахла. Я ветками укрываюсь.

Маленький мальчик. А куда ты ставишь свои копыты, когда ложишься спать?

Леший. Иногда и так ложусь. Но вообще снимаю и ставлю так, куда-нибудь.

Маленький мальчик. Я буду у тебя жить в берлоге и шишками кидаться. А Феде скажу в детском саду, чтоб не дрался.

Леший. Вот я ему надаю по шее.

Я задаю ребенку вопросы.

Из чего может течь вода (из крана, из водосточной трубы, из чайника, из душа)?

О ком можно сказать «безобразная»?

О ком можно сказать «очаровательная»?

Куда можно налить воду (в чашку, чайник, вазочку, ведро, раковину, ванну, тазик, бочку…)?

Где растут цветы (в лесу, на поляне, на клумбе, в саду…)?

У каких плодов внутри косточки?

У каких плодов кожура? А скорлупа? А кожица?

Чтобы ответить на такого рода вопрос, нужно не слишком задумываясь, перечислить ряд однородных предметов — здесь надо достаточно много знать и, кроме того, хорошенько соображать.

Мысленно сгруппировав целый ряд плодов, выделить из них плоды с кожурой — задача непростая. И на вопрос, где растут цветы, Гриша поначалу отвечает «за домом», «у беседки», имея ввиду дачу, на которой живет летом. «Значит, они растут на даче? А конкретно у беседки — так, что ли?» И Гриша уточняет — вообще-то цветы в лесу растут, на полянке, в парке, в саду. А конкретно — на клумбе, у забора, вдоль дорожки.

Слово «конкретно» мы включили в свой обиход давно и не случайно. «Кто это?» — спрашивает Ваня, показывая мне карточку. «Животное», — отвечаю я. «А кокрекно?» — продолжает неудовлетворенный моим ответом Ваня. «Конкретно? Ежик». — «А это что?» — «Ягода». — «А точнее?» — «Вишня».

Я завязываю ребенку глаза, даю ему машинку, куколку, мячик и прошу определить, что это, и он должен не только правильно ответить, но объяснить, как он об этом узнал. Помню, как поразил меня один 6-летний мальчик, который на вопрос, как это он догадался, что в руках у него шишка, ответил: «Ну, прежде всего, мы уже не раз видели шишку в своей жизни и знаем, что у нее есть чешуйки. Я нащупал эти чешуйки и понял, что это шишка».

Ребенок с синдромом Дауна вряд ли способен ответить подобным образом. Я беру его руку и прошу старательно ощупать предмет.

— Что ты сейчас делаешь?

— Трогаю, щупаю.

— Что ты сейчас нащупал?

— Руку.

— А сейчас?

— Ногу, голову.

— Ну и что это?

— Кукла.

Это упражнение достаточное количество раз мы проделываем с разными предметами, и в конце концов ребенок в состоянии дать вполне исчерпывающий ответ, как, ничего не видя, он узнал, что находится в его руке.

И тут его ожидает новая каверза. Я опять надеваю ему повязку: «Скажи мне, какого цвета колечко?»

Как правило, ребенок не в состоянии ответить, что не знает этого, потому что не видит, но поскольку вопрос закономерен, так как все на свете имеет цвет, он говорит первое, что придет в голову: «голубого», «зеленого» и т. д.

Мы начинаем рассуждать: ведь он не видит, но не видит не вообще, не потому, что, не дай бог, слеп, а потому, что у него глаза завязаны, и переходим к разговору о том, что такое зрение и осязание, к которым постепенно прибавляются представления об обонянии и вкусе. (Я и раньше поливала духами страницы книг, где были изображены букеты, клумбы, полянки с цветами.) Теперь приступаем к этой, теме основательно.

«Расскажи все, что знаешь о кошке, собаке, яблоке, яйце, цветах» — с таким предложением я постоянно обращаюсь к детям. Это еще одна речевая игра.

Подсказываю, напоминаю, систематизируем: кошка — это прежде всего домашнее животное, выглядеть она может по-разному, в зависимости от породы, но вообще-то — ушки острые, глаза зеленые или желтые, длинный хвост, имеются усы и лапки с коготками. Питается кошка мышами, любит колбасу, сметану и молоко. И дополняем: она мурлычет, хорошо видит в темноте, чистюля, постоянно моет себя языком и тарелку вылизывает после еды. Можно рассказывать по очереди, играть вдвоем или группой — кто больше скажет. Когда окажется, что добавить как будто бы уже и нечего, побеждает тот, кто выскажется последним.

На некоторые вопросы ответить бывает непросто. Нужно хорошенько подумать, порассуждать, обосновать свой ответ. И хотя выразить свою мысль детям бывает иной раз достаточно трудно, мы можем по достоинству оценить нестандартный, порою совершенно неожиданный взгляд на вещи, проследить за ходом их мыслей.

Муравей не прав. Так все стрекозы перемрут.

Дерево — это часть природы, которой мы дышим.

Плохие люди — это те, которые мешают жить хорошим людям.

Цепи есть в темнице.

Загадка — это где спрятаны вещи, люди, события.

Это ответы на мои вопросы. А вот самостоятельные рассуждения:

Все имеет свой предел: мы умираем, железо ржавеет.

У моей сестры тоже есть друзья, подруги, которые живут рядом. Короче говоря, мир тесен.

И просто сообщения:

А мне сегодня во рту жужжали (сверлили зубы. — Р.А.).

Я в детском саду дрался, бил детей. Для того чтобы они не были плохими.

5-летний Миша пришел ко мне в гости, и я показываю ему картинки в книжке: свиньи опустили пятачки в корыто, коза объедает с кустика листочки, курочки что-то ищут в траве. «Все обедают», — бодро объявляет Миша, глядя на картинку. А вот еще иллюстрация: кролик в клетке, кошка залезла в ящик, лошадь выглядывает из загона. «Все разошлись по домам!» Миша нормальный мальчик, ему достаточно мельком взглянуть на картинку, чтобы сделать свои выводы.

В случае с ребенком, у которого синдром Дауна, все гораздо сложнее.

14-летний мальчик, о котором уже говорилось, на вопрос, что он видит в комнате, отвечает: «Стол, стул, ручку, шнур, телефон». При этом он имеет в виду не ручку, лежащую на столе, а ручку двери и включает в перечисление как телефон, так и шнур от него.

Добиться того, чтобы ребенок не путал общее с частным, непросто. Глядя на картинку с изображением леса, зимы, улицы, он называет первые оказавшиеся в поле его зрения предметы, воспринимает их разрозненно, присоединяет к этим отдельно взятым предметам также отдельно взятые их детали. Подробности отвлекают ребенка, мешая воспринимать картинку в целом, обобщения он сделать не в состоянии.

Как всегда, мы вынуждены двигаться обходным путем. И поэтому, оставив безнадежные попытки втолковать ему понятие об общем и частном так, как мы объяснили бы это нормальному ребенку, я начинаю с того, что, обведя широким жестом изображение зимы на картинке, торжественно объявляю: «Зима! Зима пришла!» И затем самым будничным тоном: «Деревья в снегу. Домики под снегом. Из трубы дым идет. Мальчик в шубу одет». «Осень, — говорю я упавшим голосом. — Унылая, грустная осень». И со вздохом: «Ну давай рассмотрим все детально: дождь идет, желтые листья падают — ну, значит, на самом деле осень».

Всякий раз театр. Обращение к эмоциям, выразительная, иной раз вообще непривычная, пафосная интонация позволяют привлечь внимание 5—6-летнего ребенка к главному, наиболее существенному: «О река! Какой простор! Куда несет она свои воды?» После чего, загибая пальцы на руке, методично перечисляем подробности: лодочки, островок, на берегу рыбак с удочкой.

Достаточное количество раз проделав все это, я подвожу ребенка к самостоятельным выводам: это ночь, а не просто луна в небе; это комната старичка, его жилище, где он удобно расставил мебель, работает, отдыхает, в данный момент кофе пьет.

«В целом или в деталях?» — деловито осведомляется Вера, когда я спрашиваю ее, что она видит на картинке. Слово «детали» отомрет само собой. А еще через некоторое время ребенок поймет, что главное на картинке иной раз вовсе не зима и не лето. Отберет самостоятельно то, что нужно выделить в первую очередь, и обобщит тогда, когда это действительно будет нужно.