— Для кого ты пишешь?.. — спросил артист.
Писатель промолчал.
— Думаешь, слава найдет тебя здесь?.. слишком дикое место, слава в такие места не заглядывает, да и не нужна слава отшельникам и сумасшедшим…
— Здесь много прохожих… иногда они задерживаются, чтобы в трудных обстоятельствах получить от меня совет и утешение… — Писатель поднял голову. День угасал. — Какое странное небо… оно как будто копирует пейзаж… там залив, там мыс… и такой аромат от трав!.. цветы склонились, как будто отбивают поклоны… только взгляну на все это и забываю все свои печали… — Писатель потер шишку на лбу и, прихрамывая и опираясь на посох, подошел к краю оврага. — Пытаясь спасти Катерину, я сам едва не погиб… Бес меня спас… помню, я снова учился ходить, колено распухло, нога не сгибалось… что смотришь?.. лучше опираться на внуков и на Бога, а не на палку…
Неожиданно перед ним как будто из воздуха появилась блаженная. На голове венок из фиалок и листьев мирта. Она как-то странно глянула на писателя и исчезла.
— Опять она… — Писатель встал.
— Кто?..
Писатель промолчал.
Ветер посвистывал в его рыжих волосах, завивающихся как цветы гиацинта, раздувал одежду, ощупывал все его тело прохладными руками вдовы…
Писатель и артист сидел на камне, исчерченном надписями, и смотрели на город.
Поодаль паслись козы.
— О чем задумался?.. — спросил артист.
— Пытаюсь вспомнить, где я видел незнакомца в плаще, который то исчезает, то появляется как будто ниоткуда…
— Вспомнил?..
— Кажется да… на картине Беса… — Писатель глянул на артиста. — Кстати, ты чем-то похож на него…
— На незнакомца в плаще?..
— Нет, на Беса… Бес был художником от бога… свои картины он рисовал на клеенке… святых с дугой нимба над лицами и людей, какими они никогда не бывают… в таком сумеречном свете, который одевает все вещи иначе… мне его картины нравились, такие тонкие, воздушные… смотришь на них и невольно улыбаешься, позабыв свою обычную угрюмость… какое-то парение души… вдруг замечаешь, как сквозь клеенку просвечивает что-то еще, какая-то другая реальность, подлинная, более высокая… это как сны наяву… я столько всего открыл для себя в его картинах… — Писатель умолк.
— Эй, о чем ты опять задумался?..
— Вот, думаю, сделать предложение вдове… у нее никого нет, и я живу один… даже Сарра меня бросила…
— Кто-кто?..
— Ворона… летает где-то сама по себе… старики никому не нужны… — Голос писателя изменился. Он пересчитывал коз, что было весьма сложным делом. Козы то появлялись, то исчезали…
Федра тихо замычала и пошла к ручью, сопровождаемая мухами и слепнями.
Артист обратил внимание, что корова одноглазая.
— Никогда не видел коров циклопов…
— Это целая история… — писатель понюхал какую-то траву и чихнул три раза. Переведя дух, он отпил из фляжки амброзии и заговорил. Он говорил и смотрел прямо перед собой, словно в окно. — Я уже говорил, что мой отец, в отцовстве которого я не совсем уверен, был пастухом… с людьми он мало общался, все больше с козами и другими божьими тварями… говорил он и с козами на их языке… в стаде были и гнедые, и пегие козы, но когда умерла Катерина, все козы почернели… — Голос писателя задрожал. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова. — Помню, мне было почти 2 года, я заигрался в зарослях мирта и заснул… во сне я увидел мать… лицо у нее было осунувшееся с желтизной, как у беременной на седьмом месяце… смотрю я на нее и слышу плач младенца, которого она носила в себе… плач был жалкий и злой…
— Почему он плачет?.. — спросил я мать.
— Когда человек плачет и вздыхает, он раскаивается и Бог радуется за него… — сказала мать, и я очнулся… сон оставил во мне какой-то горький осадок… я все еще видел перед собой грустное лицо матери и пытался найти в траве глиняную свистульку, которую потерял во сне… вдруг я услышал рычание и увидел перед собой пасть пса… от страха я обмочился… пес слегка придушил меня и стащил волоком в низину к ручью, где его ждала стая бродячих собак… здесь много пустующих вилл, в которых живут одни собаки… собравшись в стаю, они часто нападают на скот… и не только на скот… я нащупал свистульку под подкладкой куртки… обычно я свистел в нее, когда играл с Федрой… осторожно, чтобы не привлекать внимание собак, я достал свистульку и засвистел… внезапно, откуда ни возьмись, появилась Федра… пока Федра воевала с собаками, я забрался в дупло старого вяза… там я и провел ночь… я лежал, прислушиваясь к шуму дождя, и не заметил, как заснул… очнулся я с ощущением, что все еще сплю… перед глазами маячили бездны и пропасти преисподней… глянув вниз, я увидел собак, которые зализывали раны… Федра тоже пострадала, она потеряла глаз… ну, а ты что здесь потерял?..
— Я ищу отца… у меня теперь есть его портрет… — артист протянул писателю фотографию.
— Хм… я могу и ошибиться, но, мне кажется, я уже видел это лицо…
— Так ты видел его или не видел?.. и что он говорил?.. он спрашивал обо мне?..
— Помню, он говорил о каких-то неприятностях… а у кого их нет?.. — Протянув руку, писатель сорвал травинку и зажал ее в губах. — Из его рассказа я понял, что он живет один… предпочитает театр одного актера, как и ты… рассказывая мне свою историю, он не рассчитывал снискать расположение, и не льстил, чтобы понравиться… правда, начало его истории совпало с сотворением мира, а конец — с концом времен и обещанным обетованием…
Воздух будто затрепетал, и появилась девочка 13 лет с темными меланхоличными глазами на бледном вытянутом лице.
— Здравствуйте… — сказала она голосом сирены и протянула руку артисту.
Совсем смешавшись, артист позволил себе слегка сжать тонкие, ангельские пальчики девочки.
— И где мне его найти?.. — спросил артист писателя, все еще в замешательстве.
— Я думаю, что твой отец и сейчас с тобой… оглянись, и ты его увидишь, он за твоей спиной, как ангел-хранитель, только без крыльев…
Артист оглянулся, но никого не увидел.
— Не верьте ему, он шутит… — девочка переступила с ноги на ногу.
— Вовсе нет… я не шучу… иди прямо вон по той дороге, которая, говорят, течет прямо из рая, и никуда не сворачивай… дорога приведет тебя в дому на сваях… поторопись… ветер переменился, скоро нагонит туч…
Дорога привела артиста к обрыву. Внизу извивалась река, поблескивала зыбью, как змея чешуей.
— Просто идиллический уголок… Пан уже есть, не хватает только фавнов… — пробормотал артист и сел в траву, потом лег.
Какое-то время он лежал и прислушивался к хору цикад.
Цикады неожиданно умолкли. Послышалось шуршание. Ящерица скользнула в траве. Потом донесся какой-то тонко очерченный звук. Бабочка потерлась о траву бархатистыми крыльями, отлетела.
Артист чиркнул спичкой о камень. С шипом из камня выскользнул огонь, озарил его лицо, отсветы заиграли в глазах. — Мне кажется, что я уже был здесь однажды… — артист закурил. Легкие струйки дыма свились в неясные, шаткие силуэты фигур.
Он задул спичку.
Темнота сомкнулась вокруг него…
Светало.
Писатель сидел и правил рукопись. Иногда он отвлекался, созерцал пейзаж.
Пейзаж напоминал картину, которая разворачивалась в весьма обширную композицию, внутрь которой неожиданно попала вдова. Она выступила из мглы фона. И уже она единовластно правила в пейзаже, утверждая свою реальность, устанавливая перспективу, освещение, передний и задний планы. Возникал совершенно иной мир форм, и в этом странном мире писателю не было места. Он был лишен облика, но пытался привлечь внимание женщины.
— Да вот же я!.. — восклицал он, помогая словам мимикой и весьма выразительными жестами, но, увы.
Картина что-то подразумевала, какой-то смысл, который так и остался невыясненным.
Бог показал картину и стер ее, умолчав о мотивах и целях…
Писатель невольно вздохнул, глянул на свое пестрое стадо и склонился над рукописью.