На каменном лице Минеева появилось жесткое нМ|н1 чспие.

«Ничто сволоте! Пущай! Сама захотела, безголовая! Печалиться мне, что ли? Да пропади все они пропадом! Мне в пору о том думать, как бы самому ноги унести...»

Сказалось действие выпитой крепкой водки: по телу разошлась приятная теплота, тяжелые мысли ушли куда-то, спрятались, оставив лишь мутный осадок глухой тревоги. Наплыла легкая и приятная сонливость. Однако охваченный сладкой дремотной истомой Минеев видел все, что творилось вокруг и держался по привычке начеку. Слышал, как скрипел под полозьями слежавшийся, укатанный снег, как екали селезенки мчавшихся вихрем коней и как заливались колокольчики и бубенцы. Вдоль дороги, по краям, стояли кучки людей, согнанных в снежные сугробы с пути «анпираторского» поезда казаками, скакавшими впереди. Эти люди падали на колени и били земные поклоны, приветствуя своего ставленника. А «его пресветлое царское величество», бывший беглый казак, спал пьяным сном, приткнувшись к плечу своего генерал-аншефа. Распластавшиеся на снегу «верноподданные» своим «ура!» приветствовали сидевшего прямо, как истукан, Минеева.

Откуда-то из самой глубины души всплыла мысль: «А что, в самом деле? Чем я не царь? Чем я этого.. обормота безобразного, с перегоревшей середкой, хуже? Почему не стать мне царем, ежели настоящего царя не видать? Подобрать бы только дружков верных да преданных. Этому долго не жить, все равно. Да, в случае чего ему и голову открутить не так трудно, особенно мне, по моему комендантскому положению. Вон, в ту же дорожную флягу подсыпать какого-нибудь зелья и вся недолга...»

— Ур-ра! Ур-ра! — нестройно орала кучка наряженных в заплатанные тулупы мужиков, стоявших по колена в снегу, когда мимо них проносились сани с мирно посапывавшим «анпиратором» и размечтавшимся о возможности свернуть ему шею Минеевым.

Пугачев шевельнулся и раскрыл глаза. А? Что? — спросил он сонным голосом. Народ приветствует твое царское величество!— официальным тоном доложил Минеев.

Н-ну, и дурак народ энтот самый! — сладко зевну и, отозвался «анпиратор» и снова закрыл глаза.— Орать-то он, народ, рад. А чего орет, того и сам не понимает. Так, горло дерет... Драли их, дураков, видно [ ма к»! Вот у немцев, там, брат, того.. Не будешь орать._ Гам, скажу я тебе...

Не закончив фразы, он опять погрузился в слад- Mi rt сон.

Скоро кучер стал сдерживать упарившихся коней: к «пехали до первого «яма», где ждала подстава.

Перепряжка была прямо на дороге, перед воротами

гирого заезжего двора. Кроме ямщиков, конюхов и вся-

"И дворцовой челяди, там стояла кучка по-празднич- I миму разодетых крестьян с сановитым седобородым

и красноносым сельским старостой во главе. Староста,

рого почтительно поддерживали с обеих сторон

им.иг же рослые сыновья, держал перед собой дере-

разрисованное яркими цветами блюдо с кара-

ь мм< м черного хлеба, берестяной солонкой и белым нкшштым рушником.

()с гановка саней и воцарившаяся тишина разбуди- I «и I ладко спавшего «анпиратора». Раскрыв глаза, он

огрел мутным взором на окружающих, мотнул

в сторону стоявшего с хлебом-солью старосты

и хмыкнул.

• Прикажешь принять подношение, государь?— к «е/пшно почтительным тоном спросил Минеев.

А на кой ляд?—вырвалось у Пугачева.— Сви- |п и откармливать, что ли?

По тут же спохватился и, выпрямившись, крикнул: Спасибо, детушки! Спасибо, родные! Ах, сколь В . н. меня радует! То есть, значит, ваша мне вернопре- ■ чинность и все такое. Старайтеся, детушки! Бог труды пит, а царь за усердие награждает! А пьянствовать

337

не полагается! Ничего хорошего, окромя дурного, от водки не бывает. Да..

Ваше Величество! Батюшка-царь! — оживился седобородый старик, подбегая к саням с подношением.— На одного тебя вся надежа! Заступись ты за нас, батюшка, как ты царь-анпиратор!

Примай подношеньица, присходительство! — отдал Пугачев распоряжение Минееву.

Шепелевские нас забивают! — вопил старик, норовя приложиться губами к плечу «анпиратора».— Совсем житья от них, разбойников, нетути! Смертным боем бьют. Из-за водяной мельницы, которая.. А кто ее, мельницу, строил, как не мы? Нашей барыне, Лизавете Григорьевне, госпоже Боевой, принадлежала. А у них, шепелевцев, каки таки права? Только и того, что ихний барин, Шепелев Пал Петрович, которого они по твоему приказу удавили, был женатым на нашей барыне, которую мы по твоему же царскому приказу живою сожгли вместях с управляющим немцем... А они, шепелевские бывшие, наших человек с пяток из-за той мельницы укокошили. Да еще из-за лужка, который поповский, человек трех.. Что жа это за порядок такой? Одно смертоубийство...

Пугачев, нахмурившись, почесал покрытый красными жилками нос. Усмехнулся и лукаво подмигнул.

Ну, а вы, детушки, что жа? Так и стерпели?

Староста помялся, потом визгливо ответил:

А мы ихних тоже бьем, где попадет. Не замай наших, боевских! Каки таки права имеете?

Значит, тоже охулки на руку не положили?— совсем уж развеселился «анпиратор».—Поди тоже с пяток в могилу загнать успели?

До десятка будет! — признался старик.— Из-за нашего законного добра, то есть... Ай так спущать да разбой терпеть? При господах натерпелись, будя!

Кучер доложил, что перепряжка кончена.

Валяй по всем трем! — распорядился весело Пугачев.— Ску-ушно тут!

- Батюшка! Ваше величество! — завопил подноси- ич||, хлеба-соли.

Но застоявшиеся сытые кони рванулись, и сани Понеслись вихрем в поднятом копытами облаке снежной ныли.

— Ах, дурак, ах, да и дурак же!—заливался Пугачев, плотнее укутываясь собольей шубой.— К самому анпиратору со своим дерьмом лезут, сиволдаи! Никак барское добро поделить не могут! А ты осовел, Порька? Ай перезяб? Давай согреваться. Тащи, тащи Ф ину свою! Выпьем!

Потом он почти всю дорогу спал, завалившись вглубь саней и не просыпаясь даже на остановках.

На полдороге до Раздольного в селе Мозжухине I'M л обед, приготовленный в уцелевших от пожара комнатах дома убитого крестьянами помещика, от- | гнилого генерала Мозжухина. Пожар разрушил старой дворянское гнездо, пощадив только одно крыло огромного здания. Но тут все носило следы разгрома и расхищения всего мало-мальски ценного, вплоть до дверных ручек, печных вьюшек и оконных стекол. Инрочем, высланные вперед «князем Трубецким» — цицким казаком Твороговым— рабочие и дворцовые ■и |ядинцы привели разоренное гнездо в некоторый норчдок. Разбитые стекла окон были заменены про- мас пенной бумагой и бычьими пузырями, исковер- канные стены закрыты коврами, полы застланы иолчьими и медвежьими шкурами. Но поправить ко j у разрушенные печи было немыслимо, и поэтому и | "мпатах было холодно и дымно. Кое-как изготов-

шмй высланными вперед дворцовыми кухарями

д оказался из рук вон плохим, и если бы недоче-

го не покрывались обилием крепких напитков,

йсгь обед был бы испорчен. От чада, стоявшего в • о 'юдных комнатах, у Пугачева разболелась голова, и он был не в духе. Сердился на своего бывшего лн.ннмца Творогова, злобно огрызнулся на заговорившего о делах Хлопушу, бешено обругал не вовремя полезшего с какой-то новой просьбой Прокопия Голо- бородьку.

Хошь тут-то отпустили бы душу на покаяние! Сгинь, постылый!

Едва пообедав, он велел вытащить на двор большое кресло и стал принимать выборных от Мозжухина и ближайших деревень. Сначала отвечал осаждавшим его запутанными просьбами мужикам ласково, именуя их «ребятушками» и «детушками», потом стал гневаться и обрывать просителей.

Подушное сбавить просите? — сердился он.— Да много ли с души выходит-то? Да как у вас совести хватает, дуболомы? Волю я вам дал? Землю барскую получили? Чего вам еще нужно? Какого лешего вам не хватает? Власть у вас своя, выборная.

Какая это власть? — возражали мужики—Воры сущие да грабители!

Вы же их сами выбираете!