Когда поезд исчезал в ночной мгле, у медленно догоравших костров долго еще оставались кучки людей.

В одном из сел, верстах в сорока от Раздольного, для «анпиратора» был приготовлен ужин. Но Пугачев м кобенился. С трудом согласился он войти в избу, где стояли столы с яствами и питиями, выпил несколько чирок водки, вяло пожевал ломоть пирога с начин- Kort «на четыре угла», запил стаканом сладкого вина и поднялся.

Едем, Бориска! — сказал он Минееву.— Скучно •пой-то.. Надоело все это.. Ну его к ляду...

— Едем — так едем! А с ужином как же быть?

А так и быть! Кто из енаралов да министров и рать хочет, пущай жрет. Нагонят нас опосля. А не нагонят, так беда не велика. Вон, которые уж отстали но дороге. Ну их всех к шуту. Надоело мне с ними ааландаться, хуже горькой редьки... Едем!

Они уехали. Огромный хвост спутников, оторвался, задержавшись, чтобы поужинать. Но сани, в которых | и дели по привычке прикрывавший рукавицей свое и п'родованное лицо угрюмый Хлопуша, расстроенный -аимираторской» немилостью и старавшийся бодрить- I л, лицкий казак и лихой конокрад Творогов, ставший теперь «министром двора», и другие сани, в которых о чем-то сердито говорили Прокопий и Юшка I юбородьки, увязались за санями Пугачева

Увидев это, Пугачев скривил губы и, мотнув голо- моп, вымолвил:

Дядьки мои. За малолеточком присматривают, чтобы он, малолеточек, ножку себе не зашиб ненароком альбо глазок не запорошил чем... А мне этот ми пор колом поперек горла стоит!

Ты — царь! Хочешь, так и прогнать можешь!

Прого-онишь их, как же! — невесело засмеялся «анпиратор»—Куда их прогнать-то? Смутьянов этих? Нельзя их прогонять: опасно. Народ против меня взбулгачить могут. Оченно просто!

Минеев пожал плечами, но промолчал.

А ты как бы с ними поступил? — спросил Пугачев минуту спустя.

Минеев развел руками.

Не знаю, право... Трудно мне себя на твое место поставить...

То-то и есть,— пробормотал Пугачев.— Прицепилась они, Голобородьки всякие, к моим ногам да к рукам, облепили меня и ходу мне не дают. А чует мое сердце, тянут они меня гуртом в пропасть. Вот-вот гуркнем все туда, в пропасть-то! Слышал, что мужичье-сволочье балакает? Светопреставление, мол, идет. Бочарова жена в Саратове чертячьего младенца нечистого выродила. А еще какой-то там камень с неба. Опять же убиенный архиерей... Я его убивал что ли? Али приказ мой такой был, чтобы убивать? Да я еще в Казани строго приказал: которых даже дворянского звания, ежели только сопротивления не оказывают, не резать здря! Так разве сволоту в руках удержишь? Она, сволота, как зверь дикой: покуда в клетке сидела, покуда и вреды мало было, только вонь одна звериная. А вырвалась из клетки — и почала зубы пробовать да так разгулялась-разыгралась, что ни кого ни попадя бросается да в клочья рвет. В Кашире давно ли бунт был? А против кого? Сами, дуболомы, властей над собой поставили, а потом перебили. А калуцкий полк чего в том месяце наделал? Я их, калуцких, в свою анпираторскую гвардию записал, кажному солдатишке по рублю серебром отсыпал, а они с чего-то сдурели да своих же выборных командиров до последнего человека на штыки подняли, а которых в огонь живыми побросали. Город на шарап взяли. Обывателев сколько перекрошили™

Говорю, сущие волки! А почнешь их наказывать, тис следовает, потому они, подлецы, всю державу (•и (ворошить могут, так они орать начинают, что, мол, кшсая лее это в сам-деле слобода? Вот ты и подумай, и. шй что полезное с таким зверьем двуногим...

Помолчав, Пугачев снова заговорил, словно беседуя г самим собой:

- Не пойму чтой-то никак, как и что... Вон Лиза- III la, тетка моя, баба-сладкоежка, двадцать лет на Троне сидела. Путалась с хохлом своим, сладкопевцем, | Газумовским, да с Шуваловыми, да с кем-то там р(Ц| А о делах и думки у нее не было: баба, так она ПцОа и есть! А ничего, управлялась. Опять же, Катька моя благоверная. Ну, эта не дура, положим: хитрая и« -лса. А все же — баба. Однако, ничего, гладко шло. А нот у нас с тобой, удалых добрых молодцев, все кшс то коряво выходит... t - Утрясется...

Утрясется ли? Все вы мне твердите для успоко- «ч|ил, что, мол, утрясется». А на мой взгляд растрясы- ИПС1СЯ все с каждым днем. На первых порах даже оно iiv по и лучше было, яснее как-то. Господ по боку, н'мня крестьянству, всякая слобода, крестись хошь иву мл, хошь тремя перстами, хошь всею пятерней, горгуй кажный, кто чем хочет. Суды всякие по боку. И чальства тебе никакого: выборные. Ну, гладко было » мыслях. А дошло до дела, кат его знает, что и н и к идит_. Расквасили мы большой горшок, а слепить

не того.. Не выходит.. Ай ошибка вышла? Ай не

■ того конца начали? Не так надо было дело варганом.7 Да что ты молчишь, Борька?

А что мне говорить-то? — непочтительным тоном • г нал Минеев.— Я одно знаю: снявши голову, по Поносам не плачут. Попали в передрягу, ну, надо вывертываться.

А вывернемся ли? Нет, ты по чистой совести! и нрлмки. Я, брат, правду-матку люблю. Бояться тебе Нечего. Говори откровенно, что думаешь..

Набирай армию, государь! Регулярную армию, настоящую. Чтобы дисциплина была прямо-таки железная. Как при Петре Первом. Офицеров подбирай. Настоящих, чтобы солдата в руках держали. Закон крепкий поставь. Предавай смертной казни каждого, кто провинится. Петр-то, твой прадед, своею рукой ослушникам головы рубил... Грабителей — на виселицу. Разбойников — на кол сажай. Ворам руки руби.

Вона!—засмеялся невесело «анпиратор».—А кто тогда в живых ходить будет? Эх, не показывается мне что-то.. Коряво, коряво выходит. Тогда только и на сердце легко, когда выпьешь да какой-нибудь гладкой девке под бочок подкатишься...

Пугачев смолк и, казалось, отдался дремоте. Сани пролетали мимо ярко пылавших костров и стоявших на коленях мужиков.

Начинало снежить..

ГЛАВА ПЯТАЯ

Р

аздольное, огромное и благоустроенное поместье Шереметьевых принадлежало к числу тех немногих дворянских имений, которые почти не постра- д;ци в дни великой смуты. Может быть, Раздольное спасло то, что пашенных земель и лугов здесь было мило, а десять десятых занимал могучий, местами прямо дремучий лес, чуть ни единственный остаток ( I дрых лесных богатств московского края. Несмет- иые богачи, Шереметьевы, получившие при Петре Пшиком графский титул, из поколения в поколение пыли страстными охотниками и берегли Раздольное кшс охотничий рай, не соблазняясь возможностью

выгод от вырубки леса и заселения своих

пустошей беглецами. Поэтому к тому времени, когда "рцы «анпиратора» двинулись от Казани к Москве, и пределах Раздольного сравнительно с его размерами оказалось ничтожное количество крестьян, да н it и крестьяне, по большей части не землепашцы, п привыкшие жить лесным промыслом, не причини- 1и богатому имению большого вреда. Понятно, поль- и к ь данной «анпиратором» волей и желая восполь- !• шиться и обещанной землей, они объявили своей | обственностью все пахотные и луговые земли, окру кавшие их малолюдные поселки, вырубили не-

колько сот десятин коренного мачтового леса под предлогом запаса на постройку новых изб, пошар- • | | I it рассеянные в лесу отдельные барские мызы, | де кили шереметьевские лесничие, надсмотрщики и | рипостные охотники. Но на выстроенный в петров-

| не времена барский дворец, носивший название

Охотничьего, посягнуть не осмелились. Тут, кстати, неведомо откуда вывернулся шустрый выходец с Вологды Питирим Чугунов, бывший прежде одним из многочисленных управляющих в каком-то из родовых имений Шереметьевых,— человек с действительно чугунными кулаками и медвежьей силой, к тому же стоявший во главе целого племени таких же лесных медведей и сопровождаемый целым отрядом вымуштрованных псарей и гайдуков, вооруженных до зубов и отлично умевших управляться с оружием. Имевший свои планы на будущее, Питирим Чугунов или, как его звали крестьяне, Питимка Чугун, не долго думая, сейчас же стал действовать от имени нового «анпиратора» и объявил, что Раздольное отписано в казну и впредь все огромное имение «грах- вов», бежавших за границу, будет царской собственностью и охотничьим угодьем. Он железной рукой прекратил бестолковые порубки леса, разрушение сторожек, вторжение обнаглевших деревенских парней в Охотничий дворец и расхищение хозяйственного инвентаря. Попробовала устроить на Раздольное набег какая-то бродячая шайка грабителей. Чугун, не долго думая, встретил грабителей дружным ружейным огнем. Кто не был убит и не успел сбежать, был подвергнут свирепой порке. С тех пор отпала охота у грабителей лезть в хорошо охраняемое Раздольное.