| лГф.ять, остальное, мол, приложится. А стала держава наша — и видим мы, значится, что со многим неуправ- кл пыходит. Не так выходит, как гадали да решали._ А что насчет войска постоянного, то Минеев прав: без войска пропасть можно.

- Нет, ты, величество, погоди! — перебил Проко- иий Голобородько.— А с каким войском мы царицыны войска расколошматили?

Да кто их расколошматил-то? — засмеялся Пугачев.— Ежели правду сказать, то било нас солдатье, | до только попадало. Дуло нас и в хвост, и в гриву, и говеем бы нас скоро прикончило, да как потопла Катька, само рассыпалось. Не из-за чего стало де- Р I аться. А державе без войска не быть. Все развалит- щ... Оченно просто. А бояться ахвицерей нашему величеству неча: в руках будем держать, так они, окромя пользы нашему государеву делу, никакой вреды принести не могут.

Хлопуша в этом споре сторонился и явно колебал- сл. С одной стороны, и он сознавал, что без постоянной армии, хорошо обученной, имеющей дельных и опытных офицеров, никак не обойтись, и на дикую, пьяную, буйную, кровожадную и трусливую ораву, которая называлась «храбрым войском его царского величества». смотрел с нескрываемым презрением. Ценил он только собственную «гвардию», почти сплошь состо- иищую из острожников и сибирских варнаков, верховным главой которых был он сам, бывший острожник и варнак. А с другой стороны, он откровенно побаивался той регулярной армии, над созданием которой мочился Минеев, потому что чуял в ней враждебную "ссрожникам и варнакам силу. Главное, в нем говорила ненависть дикаря к человеку, который обладал многими знаниями, совершенно дикарю-каторжнику недоступными. Эти немудрые знания провинциального армейского офицера казались Хлопуше чем-то ннизким к колдовству. И Хлопуша, отказывавшийся верить в бога, совершенно искренно верил в дьявола

и сдавал перед Минеевым, когда тот сумрачно говорил ему « Ну, тебе, друже, этого не понять! Тут наука нужна!»

Но еще больше терялся бывший атаман грабителей с большой дороги перед стариком, князем Мышкиным- Мышецким, который и впрямь казался ему колдуном. Однако князь держался так, что в нем Хлопуша соперника себе не видел, тогда как Минеев, с которым Пугачев сдружился словно назло Хлопуше, и впрямь грозил оттереть каторжного «фельдмаршала», а потом, быть может, и уничтожить его. Хлопуша вот уже несколько месяцев обдумывал, как бы избавиться от ставшего опасным соперника. Оба зорко следили друг за другом, боялись и подстерегали друг друга на каждом шагу, старались обзавестись сторонниками, на помощь которых могли бы надеяться. Перевес пока был явно на стороне Хлопуши, потому что его поддерживало все племя Голобородек, стоявшее во главе могущественного «пафнутьевского согласия», а Пугачев давным-давно бы погиб, если бы «пафнутьевцы» не поддерживали его и средствами, и людьми. Но Минеев после взятия Казани породнился с другой старообрядческой семьей, немногим менее могущественной, чем Голобородьки,— с Чубаровыми. А связь Пугачева с голубоглазой Мариной Чубаровой делала его в некотором роде родственником «анпиратора» и укрепляла его положение. Но это же усиливало опасения сторонников Голобородек и озлобление Хлопуши. За последнее время Минеев все чаще и чаще начинал сознавать, что вокруг него чьими-то руками неустанно плетется паутина, за каждым его движением следят незримые соглядатаи и на каждом шагу он рискует попасть в какую-нибудь хитро устроенную ловушку. Сам «ан- пиратор» иной раз полушутя-полусерьезно предостерегал его, говоря многозначительно:

— Берегись, Бориско! Многие до шеи тваво благородия, то бишь, присходительства добираются. Оченно хочется комуй-то там шею тебе, как курчонку свернуть!

Шея у меня не цыплячья: толстая! — отшучи- | | и I Минеев.— Авось не задавят.. Лишь бы ты, ни ударь, свою милость ко мне сохранил.

Я что? Я, брат, вижу твое старание. Я к тебе во кш милостив. Держись за меня, как вошь за кожух цг|> ки'гся, все такое, а я тебя не выдам. Ну, только надо прямо сказать, «они» и без меня сварганить могут. Чуть ты, скажем, зазевался, глянь, они тебя, |щгт божьего, и подставили под обушок. Остерегайся, гоморю..

Минеев отвечал, что он не из робких. Авось.. Но и чушс он сознавал, что опасность велика, и, действи- и о но, остерегался. Он добыл тонкую стальную кольчугу и носил ее тайком под платьем, не снимая с себя ми днем, ни ночью. Боялся быть отравленным, и ради ною принимал всяческие меры предосторожности. Нигде не показывался в одиночку, брал с собой дм>л. их телохранителей из бывших царицыных гвардейцев, в преданность которых верил. Почти перестал linn., совершенно резонно считая, что пьяному челове- | у куда легче попасть в какую-нибудь ловушку. В то, что владычество «анпиратора» над Россией окажется долговременным, он и сейчас не верил. Наедине с самим собой, перебирая в памяти все разыгравшиеся соОытия, он рассуждал так: «Поднялась чернь подлая, 1'н Iигралась вольница, взяла верх сволота всякая, in дота шалая. Ну, и донесла до трона царского к и 1ачишку лукавого да пьяного на своем хребте. Л только трон-то этот не из золота, а из грязи. Ii"г вот развалится. Да и сам «анпиратор»—куда он и правители годится? Волк степной, бешеный. Лу- мшства, хитрости звериной уйма, а ума настоящего Мету. Сам не знает, что делать надо. За свою шкуру

еную опасается. Да и его генералы да адмиралы из

пивших крепостных да казаков — таковы же Зверье ' гопное. И сейчас уже, только что добравшись до и л дети, друг дружке в горлянку зубами вцепляются, ('лучись что, сейчас голову потеряют и кто куда наутек. Только те до конца и останутся, кому, как Хлопуше, да его варнакам, да палачам добровольным, плахи не миновать и деваться некуда. Весь вопрос в том, сколько времени сия собачья свадьба продлится. Вот первое Смутное время, кажись, лет пятнадцать тянулось Может, и наш пир на весь мир растянется. Только едва ли. Надо полагать, в три, много в четыре года сгорит вся Россия дочиста, а тогда колесо обрат но повернет. И будет снова царь. Только не навозный царь, из грязи выползший, а настоящий, крепкий. И уляжется надолго смута, пойдет на дно вся поднятая пугачевцами муть, слизь вонючая.

Да и мой-то Емельян Иваныч сам не столь прочен: девки из него все соки вытянули, сивуха ему все нут!>о выжгла. Середка сгнила, оболочка только держится. Вон, раздувать его начало. Руки ходуном ходят, ноги трясутся. Только на коне и на человека похож — при вычка сказывается... А ежели хватит его кондрашка, тут такая томаша опять заварится, что разлюли малина1 Счастлив будет, кому ноги унести удастся

Может быть и даже наверное, будут тогда и новые «Петры Федорычи» выскакивать, как дождевые пузыри на лужах. Как это было после смерти От репьева Гришки. Но это товар гнилой. Будут друг дружку загрызать без толку. Первый всегда покруп нее бывает, последний — помельче. Не такие клы кастые.

Вот, значит, и надо к этому готовиться. Но как?»

Не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы подметить общее явление: все сплошь новоявленные «анпираторские сановники» тоже держались такого же мнения о непрочности установив шегося порядка, не верили в возможность для Пугаче ва продержаться долго на царском троне, и каждый, как умел, «готовился» по-своему на случай возможной» падения «анпиратора». Люди поделовитее, позапаслп вее, попредприимчивее торопились поскорее набит, мошну и, едва представлялась первая удобная оказии, или улизнуть подальше. Утекали в Сибирь, где

i n ни ico спрятаться в непроходимых дебрях, убегали и Персию, в Турцию, в Польшу. Другие, боясь переби- ра 11 . I па чужбину, довольствовались тем, что хорони- |н награбленное у дворян и купцов добро в лесах, ' Читали драгоценные вещи на огородах и даже на | I чдбищах. Третьи торопились попользоваться жиз- 1и.ю, не задумываясь над будущим: пили без просыпу, 1>а шратничали, бесновались, самодурствовали — и гиб- III от собственной невоздержанности сотнями каждый день.

Сем Минеев, обладавший известным образованием, «II товился» по способу первых: набивал, как мог, свою мшпну и потихоньку скупал драгоценные камни, за- II in нал их в широкий замшевый пояс, который он Носил на себе, под кольчугой. Рассчитывал, если толь- ко удастся уцелеть, найти случай сбежать и сбежать именно в Пруссию, где ему пришлось побывать в кон- И' Семилетней войны под начальством Фермора и где жизнь, так хорошо налаженная, пришлась ему тог- да по душе. «Проберусь к немцам, куплю где-нибудь мызу, женюсь на немке,— они, немки, хорошие хозяйки да и жены неплохие, не то, что наши кувалды. 1аведу хозяйство, буду век доживать на покое!» — мечтал он.