— Что, не чаяла свидеться? — с заметным усилием прорычал господин. — Ан нет, не тот я человек, чтобы спускать обиду, хотя бы ты и розанчик. — Это уже была прямая угроза.
Жекки вскрикнула и побежала, отталкивая перед собой воздух обеими руками как пловчиха. Она слышала бешеное биение сердца, тоненький цокот каблучков, петляющий, грозный топот настигавшего преследователя, но при этом довольно долго не слышала ровного размеренного рокота, добросовестно сопутствующего всем этим звукам и даже уверенно заглушавшего их. Только бросив мельком взгляд на улицу в поисках спасительного извозчика, она увидела, как параллельно тротуару, по которому она с таким отчаяньем убегала от разъяренного сального господина, медленно и величаво двигался бесподобный грэф и штифт.
Развалившись на сиденье, Грег удерживал руль одной рукой, другой успевал стряхивать пепел с сигары. И еще то и дело посматривал на происходящее у него под боком преследование с таким видом, словно оценивал различные шансы участников этого занимательного забега. Встретившись с ним глазами, Жекки захлебнулась от негодования. Угольные глаза Грега бросали на нее искрящийся весельем ядовитый огонь. Она не смогла ответить, поскольку ее преследователь ухватился за ремешок сумочки и рванул его с неожиданным ожесточением. Жекки чуть не упала. В ту же секунду раздался отрывистый и грозный гудок автомобильного клаксона. Хватка сального господина немедленно ослабла. Отбежав от него на приличное расстояние, Жекки увидела, как Грег, аккуратно затормозил прямо у бордюрного выступа, где она с трудом переводила дыхание.
— Думаю, будет лучше, если вы все-таки сядете в авто, — сказал он уже без всякой насмешки.
Жекки поняла, что ей ничего не остается, как согласиться. Закрывая за ней дверь, Грег перегнулся, вытянувшись поперек салона и пахнув на нее терпким ароматом только что выкуренной сигары.
— Вот и хорошо, — сказал он, включив двигатель.
Грэф и штифт стремительно набрал скорость, оставив позади темную улицу, а сальный господин еще долго пошатывался посреди мостовой, обводя ее мутным обеспокоенным взглядом.
XXXVIII
Довольно долго они ехали молча. Грег, видимо, всецело сосредоточился на управлении автомобилем. Жекки прибегала к неслыханным усилиям, чтобы казаться спокойной. Не то, что она боялась чего-то. Судя по всему, худшее все же осталось позади. Но ее беспокоили настолько смутные, ни на что не похожие переживания, что она предпочла бы вовсе не ощущать их.
Прежде всего, она была благодарна, но понимала, что ей ни в коем случае нельзя заявлять о своей благодарности слишком открыто. Мысленно она отдавала должное наступившей сразу после ее водворения в автомобиль молчаливости Грега. Он не стал набрасываться с расспросами, почему и как она оказалась одна на Вилке, что делала ночью на Карабуховской улице, хотя не мог не понимать — причины, побудившие ее к этому, должны быть из ряда вон выходящими. Жекки в свою очередь тоже решила не выспрашивать его, каким образом он очутился на улице с палисадником, где на нее напал сальный господин. Иначе, как ей думалось, неизбежно возникло бы предположение о неслучайности их встреч, а ей уже и без того казалось, что Грег каким-то образом следит за ее передвижениями по городу и старается бывать там, где почему-либо бывает она.
Последняя догадка, впрочем, оставалось исключительно интуитивной. Разумные доводы были на стороне заурядности. Оба живут в небольшом городишке, где круг «приличного» общества ограничен буквально двумя-тремя десятками людей. Не встречаться друг с другом при столь тесном пространстве для общения можно, только если не выходить из дома. К тому же, рестораны, банки, злачные места гораздо больше подходят для богатых бонвиванов с сомнительной репутацией, чем для молоденьких замужних дам, даже если их репутация тоже оставляет желать лучшего.
Больше всего волновало другое. Вблизи Грега ее охватывала какая-то непростительная робость. Смущение приходилось ретушировать намеренно вызывающими красками. Конечно, он сам провоцировал ее, и она всего лишь оборонялась, но за этой, будто бы вполне объяснимой, внешностью ей упорно виделось что-то несомненно более глубокое, более сложное и даже, более тягостное, чем то, что выходило наружу. И теперь, после страшного разоблачения в трактире, прежнее ощущение душевной тяжести, терзавшее ее несколько последних дней, предстало в совсем ином, зловещем свете.
«Какие у него глаза, — думала она, принужденно вглядываясь в убегающую за стеклом ночную бездну, — почти такие же, как эта ночь. И как могут такие глаза превращаться в те, другие… желто-зеленые, с тем другим, необыкновенным их выражением? Как будто все остальное преображение из человеческого в звериное не так же невероятно. Как будто человеческая рука, ставшая волчьей лапой, выглядит не так… так невозможно. Нужно просто принять это и, наверное, я должна буду сказать ему… Да, это нужно сделать обязательно. Сегодня, завтра… Тянуть нельзя, потому что он — это…»
Ей все еще трудно было соединить их. Но чем дольше она присматривалась к поведению Грега, чем чаще останавливала на себе его взгляд, сопоставляя и сравнивая это со всем, что знала о Сером, тем меньше сомнений у нее оставалось. Она даже не заметила, как перестала удивляться или, тем более — ужасаться таким размышлениям. Грег больше не внушал того крайнего неприятия, которое она испытывала к нему еще утром. И это было довольно новое, не распробованное до конца чувство. Каков его истинный вкус должно было разъяснить время. Ну а пока… Что ж добрые отношения с Грегом, если они возможны, предотвратили бы уйму бед и целую кучу неприятностей. Хотя, что бы там ни было, спасать следовало все-таки волка, а вовсе не его человеческий перевертыш.
Вспоминая Серого, лежащим возле ее ног, с мордой, доверчиво уткнувшейся в ладони, представляя себе, как она ласково запускает руку в его пушистый мех, Жекки не заметила, как ее глаза затянула влажная поволока. В чертах лица обозначилась нежность, придав его полудетской округлости какую-то трепетную мягкость и податливость. Она не могла видеть, как во влаге и трепете ее взгляда сквозь голубоватую дымку проступил завораживающий огонь.
Не заметила, как, отвернувшись от ночной темноты, почему-то уставилась на Грега. Как, погрузившись в воспоминания, невольно обратила на него и эту невысказанную нежность, и ласкающий глубинный свет. Встречный обжигающий пламень взметнувшихся угольных глаз оборвал ее полусонную задумчивость. Что-то грозное и горячее, разрывающееся от стремления проявиться, мгновенно зарделось на дне обратившейся на нее черной бездны. Она увидела это и впервые по настоящему, до внутреннего содрогания, испугалась.
«Конечно, это он, — опять промелькнуло у нее в голове, — теперь уже ясно, и значит, как бы там ни было, надо предупредить его и… нужно взять себя в руки. Я не должна показывать, что боюсь… В конце концов, это же Серый».
Лишь это последнее напоминание о ее милом хвостатом приятеле вернуло биению сердца относительно ровный ритм. Она уже начала придумывать, как сгладить возникшее только что недоразумение и сделать первое пробное суждение о странных случайностях и совпадениях, чтобы перекинуть мостик к правде о подслушанном ею разговоре, как Грег, искоса посмотрев на нее, негромко рассмеялся.
— В чем дело? — ошеломленно спросила она.
— Я подумал — это ужасно забавно.
— Что?
— Что вы после стольких рискованных колебаний, все же предпочли меня своему поклоннику из подворотни. Я еще никогда не был так горд собой и так счастлив, Евгения Павловна, никогда.
В его словах опять промелькнула беснующаяся радость и вместе с тем что-то язвительное. И немедленно старое предубеждение и утренняя выходка в банке, напомнили ей о себе. «Он издевается, а ты собираешься перед ним исповедоваться, дурочка». Жекки молча отвернулась.
— Вы и вообще достаточно занятная особа, — продолжил между тем Грег таким тоном, как будто возобновлял на редкость увлекательную беседу. — Откровенно говоря, я не встречал среди женщин никого занятнее и, как бы это сказать… Впрочем, возможно, вам не нужно этого знать. Да я вовсе и не о том хотел говорить сейчас. Смотрите, мы проехали мост. Вон маячит собор, мы уже в Инске, Евгения Павловна.