Охотник помнил, что должен исполнить задуманное, иначе исчезающая жизнь предстанет полной бессмыслицей, а близкая смерть не принесет облегчения. Он не верил в загробный мир, в праведность потустороннего суда, воздающего каждому по заслугам, не боялся агонии, но хотел только одного — увидеть заклятого врага поверженным здесь и сейчас. Осознание того, что в его власти нанести Зверю разящий удар, по сию пору поддерживало в нем силы. Подчас он удивлялся собственной живучести, относя ее на счет неугасающей ненависти. Но чувствуя обволакивающий жар той дымчатой паутины, что стелилась перед ним с самого утра, он понимал, что ненависть остывает, а вместе с ней угасают и надежды на отмщение. Добраться до логова в ночь полнолуния теперь едва ли возможно. Хотя может быть, еще несколько часов назад, проезжая по Инскому тракту, он не сомневался, что способен на все.

Душная вязкая перина давила. Мутная пелена обволакивала и затемняла мысль. Грубые голоса за стеной уходили все дальше в какую-то белесую глубину, где он снова встречал ясное, чистое девичье лицо с большими серыми глазами, ласково глядящими на него. Он видел их то близко, то далеко от себя, пытался остановить, задержать уходящую ласку текущего из них света, и не мог. Лицо растекалось в белом, похожем на снег, мареве, а к горлу навязчиво возвращался солоноватый отталкивающий привкус. Густые кровавые сгустки подступали и вырывались вместе с лающим, надрывным кашлем.

Он очнулся от очередного давящего спазма. Голоса за стеной звучали громче, а говоривших, как казалось, стало еще больше. Все еще задыхаясь, он снова приподнялся на постели. Нет, добраться до заклятого урочища — того самого тайного места на обрывистом склоне Волчьего Лога, которое он обнаружил после многолетних неистовых поисков, ему не удасться. Не хватит сил. Гиббона нет, а полнолуние близко. Остается только слабая надежда на случай. Может быть, с этой последней надеждой он и остановился здесь, на этом, забытом богом постоялом дворе.

Конечно, Охотник очень хорошо знал, что по пути из Инска почтовая станция Дудырева — последнее обитаемое место, где оборотень мог оказаться, прежде чем двинуться в сторону Никольского, уже не будучи человеком, но еще не став волком. Он не может обратиться в Зверя на глазах людей, при свидетелях. И должен дойти до урочища все еще сохраняя человеческий образ. Как это сделать, оставшись не замеченным, не вызвав ни у кого подозрений?

Охотник всегда пытался поставить себя на место Зверя. Это помогало ему в его преследовании, и он понимал, что благодаря опыту и интуиции как никто научился угадывать намерения своего врага. Грег все еще в Инске, это Охотник знал достоверно. Следовательно, должен будет выбраться из города один и остановиться недалеко от логова, в таком месте, где его появление и исчезновение не станет особенно заметным, и где, кстати говоря, можно преспокойно появиться снова, после того, как ему приспичит вернуть человеческий облик. Лучшего места для такого перевалочного пункта, чем позабытый и малолюдый постоялый двор, не придумать.

По всем раскладам выходило, что он должен бы появиться здесь, но кто знает… кто может наверняка предсказать его поступки? — Никто. «И даже если он забредет сюда, я смогу разве что… — Охотник нащупал тяжелую рукоять револьвера, спрятанного в просторном брючном кармане, не заметив, как его губы исказила кривая усмешка, — разве что потешить самолюбие. Попытаться его убить — бессмысленная затея. Оборотень умирает только сам по себе, от неизвестных нам причин. Его смерть всегда следствие иных чем у нас законов. А серебряные пули, осиновые колья — все это сказки для неразумных детей. Да и не смерти его мне надобно. Жаль, что начальный план провалился так бездарно. Зачем только доверился этому пошляку Шприху. Впрочем, с другим могло случиться то же самое — внезапная, ни чем не оправданная смерть. И значит все что осталось в утешение — мысль о пожаре. Пожар спалит весь здешний заповедник без остатка со всеми его тварями. И еще — ожидание. Я еще могу ждать, пока не настал час луны — его заклятый час. Немного, прямо скажем, немного».

Охотник снова обессиленно лязгнул зубами. Он прикусил нижнюю губу, не почувствовав боли. Рука, сжавшая револьвер расслабилась, но оставшаяся приятная тяжесть в ней успокаивала. Он не удержался и вынул пистолет из кармана. Вытянув его перед собой и, словно бы представив того, кто был ему нужен, без тени сомнения взвел курок. Но в сумерках дымная мгла густела, горький запах как казалось проникал через стены и сковывал дыхание. К горлу то и дело подступали кровавые сгустки, и оставляемый ими солоновато-пресный вкус казался почти тошнотворным. Почувствовав, как дрожит его вытянутая рука, не выдерживая совсем ничтожного напряжения, Охотник опустил курок и беспомощно отложил оружие.

«Да, похоже здесь я и останусь, — мысленно сказал он себе, — жизнь все-таки кончена, и он переиграл меня. Зачем ему приходить сюда? Что за смешная надежда. Конечно, он оставит машину где-нибудь посреди дороги, сойдет на ближайшую лесную тропу и преспокойно дойдет до урочища, не повстречавшись ни с одним человеком. С чего в самом деле я был так уверен, что встречу его здесь? Зачем обманывал сам себя? Чтобы скрасить бездарность своего поражения? Да, Зверь, ты победил, ты опять оказался хитрее. И я, как видно, не расквитаюсь с тобой. Жизнь кончится. Вот-вот. Душно здесь, и клопы, кажется. Да… И что же еще… Ах, да, жизнь? Проиграна. Но что в ней, собственно, было такого из-за чего стоит жалеть о ней? Служба, чины, Владимир в петлице? Или ненависть, одиннадцать лет неистовства, жажда мести, которая отчего-то все еще ноет внутри? Нет, нет».

Охотник захрипел, переворачиваясь на бок. Перед глазами встала дымно-белая густая стена и он, пробиваясь сквозь нее, отталкивая ее взглядом, устремился вперед, сквозь опутывающие его густые волокна. Там, в глубине, в разряженно чистом пространстве светились все те же ясные и невыразимо ласковые серые глаза девушки. Он так и не смог ее забыть. Бестелесная ласка ее взгляда обвевала теплом и безмятежностью. Румяные губы улыбались тихой улыбкой и, кажется, что-то шептали. Он хотел прочитать в их движении тот ускользающий звук, что должен был сказать ему самое важное, чего он так и не услышал, пока вокруг не было никакой дымной стены, но внезапные грохочущие удары где-то над головой оборвали этот неугаданный звук, выдернув Охотника из забытья.

III

Открыв глаза, он понял, что стучали в дверь его комнаты. Было совсем темно. За стеной что-то шумно двигалось, раздавались мужские голоса и звон стеклянной посуды.

— Сударь, ваше высокородие, — послышалось вслед за повторным стуком в дверь.

Охотник хотел ответить, но вместо слов из горла вырвался рваный, рычащий хрип. Дверь отворилась и в освещенном проеме показалась полная фигура Дудырихи. Она повела лампой с крохотным фитилем, боязливо оглядывая постояльца. Тот едва сумел привстать на провалившейся под ним перине.

— Я, как изволили, — пробормотала смотрительша, все еще опасливо озираясь.

— Чего тебе? — прохрипел Охотник.

— Как же-с. Приказывали доложить, то есть. Вот-с, приехали.

— Кто? — голос Охотника выровнялся, он опустил на пол ноги, будто бы собираясь окончательно подняться, но его вдруг повело в сторону, и покачнувшись, он уперся руками в край кровати, чтоб не упасть. Дудыриха сокрушенно покачала головой.

— Не нужно ли вам чего, барин? — спросила она, приближаясь к постели. — Мы, ежели что, можем и к доктору послать, не нужно ли?

— Зачем к доктору? — не понял Охотник.

Его мысли были уже накрепко сцеплены с тем, что собиралась объявить смотрительша. Он не мог видеть себя со стороны и не догадывался, что похож на покойника.

— Ну как же, — засомневалась Дудыриха, — с волостного пункта, там фельдшер хороший. А нет, так из города.

— Не надо, — отрезал Охотник с какой-то внезапной злостью. — Кто там? Кто приехал?

Дудыриха слегка насупилась.