— Я заказал семгу, — сообщил Грег, усевшись напротив нее. Их разделял белый, сервированный стол. Прислуживал добросовестный Спиридон. — Не знаю, насколько вам будет угоден такой выбор, потому что я не знаю вашего отношения к рыбным кушаньям.

— Благодарю, — отозвалась Жекки, развертывая салфетку, — ваш выбор меня устраивает. Я ведь почти не ем мяса.

— Правда? — Грег изобразил удивление. — Нет, не подумайте, я не отказываю вам в праве иметь свои гастрономические пристрастия. Просто я считаю вегетарианство чем-то вроде разновидности монашеского послушания. А ведь вы, дорогая моя, прямо скажем, далеко не монашка, совсем нет.

Он сделал паузу и как-то неопределенно посмотрел на опущенную голову Жекки. Она подняла на него влажные глаза: сказать что-нибудь или нет? Нет, не хочется. Глотнула воды из бокала. Он стиснул зубы, черный пламень в глазах стал тусклым. Оказывается, как просто его обезоружить. Достаточно быть покладистой. Нечувствительность сорванного цветка охлаждает вернее встречного натиска. Как мило, он такой славный, этот Серый-человек.

Грег отвел взгляд.

— Этот вид помешательства, — продолжил он таким тоном, что Жекки сразу поняла свою правоту, — популяризированный благодаря графу Толстому, кажется мне надуманным и, пожалуй что, вредным. Ведь, насколько я слышал, до сих пор не известны точные последствия такого рода диет для организма, плотоядного от природы. А человек, как бы вам того ни хотелось — хищник, при том самый кровожадный из всех живущих на земле.

— В ваших устах такое суждение вполне естественно.

Кажется, она все-таки съязвила, но вовремя вспомнила про Спиридона. Тот разливал вино, аккуратно переходя по полукругу между стульями. Грег кивнул ему. Спиридон поклонился, и величественно, как боевой флагман, пересекая наискосок паркетные волны, пошел к выходу. Шел долго, потому что дверь была далеко, а закрыл ее старательно-бесшумно, так что новая явь оповестила о себе совсем тихо. Жекки решила навязать себе спокойствие, а, навязав, почти уверилась, что на самом деле спокойна.

Семга была превосходна, закуски, вино… Время от времени она начала отрываться от тарелки и посматривать на стены, темную драпировку, за которой было не то огромное окно, не то дверь с выходом на террасу. В камине потрескивало и изредка шипело, выделяя кипящий сок, сосновое полено, должно быть, слегка сырое. Справа, в затемненной части кабинета, просматривались тяжелые книжные шкафы. Оттуда доходил запах добротной новой мебели и медный стук часов.

— За вас моя дорогая, — Грег приподнял бокал. Жекки улыбнулась своей новой улыбкой, исполненной нежности ко всему, что могло связать ее с ним, вновь обретенным Серым. Без него груз ее отчаянья стал бы слишком тяжел, и все прочее совершенно несносным.

— Грег, послушайте… — сказала она, стараясь распространить новизну своих ощущений и на выражение глаз.

Ей казалось, что пора заговорить о самом главном, то есть, об отношении с Серым. Но Грег, еще не слыша заготовленного ею признания, посмотрел на нее так, что Жекки остолбенела. Было похоже, что примиряющая нежность ее облика в эти минуты не доставляла ему ничего, кроме безотчетного страдания. Казалось, что, выдерживая вблизи себя ее нежность, он переступает через невыносимое внутреннее сопротивление, как раненный спартанец, безжалостно сжимая зубы, и страшным усилием воли подавляя рвущийся из груди стон.

Пламенеющие уголья его глаз потухли. В лице появилось что-то жесткое и отталкивающее. Жекки поняла, что перевести разговор на поведение волка будет совсем не просто. «Бедный Серый, он, конечно, не может себе простить того, что сделал, и ему невыносимо само напоминание об этом. И он ни в коем случае не может заговорить первым. Ему слишком тяжело, но продлевать в себе эту тяжесть еще больнее. Мне придется начать самой». Жекки собралась с силами и вопреки красноречивому молчанию Грега, перешагнула некий рубеж. В отличие от него, она больше не могла держать в себе жалящую змею.

XXVII

— Вообразите, — произнесла она, будто бы собравшись с мыслями, — позавчера мне пришло уведомление из Земельного банка. — Жекки была уверена, что начинать нужно с чего-нибудь одинаково приятного им обоим. — Там говорится об отсрочке по выплате на целый год, представляете?

— Если вы хотели тем самым узнать, является ли это для меня новостью, — сдержанно проронил Грег, — то скажу откровенно: нет, не является.

— Я подумала о… — ее голос зазвенел. — Я даже вполне уверена, — поправилась она, — что вы повлияли на решение банка.

— Тут нет никакой загадки. Решение приняло правление, а до него учетно-ссудный комитет по торгово-промышленным кредитам. Ваш покорный слуга состоит в обоих этих собраниях, так что, сами видите, мое участие — обычная формальность.

— Я уверена, что отнюдь не обычная.

Сказав это, Жекки подумала, что если она, безмозглая идиотка, не умолкнет сию же секунду, то пенять за последствия будет поздно. Но терзания на счет заинтересованности Грега-Серого в истории с Земельным банком, гнали ее неудержимо вперед, подобно шторму, бросающему корабль на рифы.

— Когда я подслушивала разговор двух странных людей в трактире, тот второй, главный, что вечно кашлял, говорил о неслучайности вашего участия в деле со строительством железной дороги. Я склонна думать то же самое, и неожиданное решение банка, в правлении которого вы состоите, лишь подтверждает мое мнение. Конечно, вы в любом случае должны были найти какой-то способ приостановить строительство, для того чтобы спасти лес, ваш и мой — наш общий, и сейчас… Понимаете, я бы очень желала увериться в том, что вы в действительности на моей стороне, что вы, Грег, с самого начала меня разыгрывали, убеждая в обратном. И еще признаться — в глубине души я была в вас уверена всегда, потому что вы… вы лучший из моих друзей.

Жекки уставилась в потухшие антрацитовые глаза, смотревшие сквозь прозрачное винное золото в тонком бокале. Ледяное отстранение этого взгляда вновь подействовало на нее как парализующий яд. Ей стало жарко, и вместо уже готовых примирительных слов она выпалила, словно застигнутый врасплох забияка, огрызаясь совершенно в духе всех прошлых пререканий с Грегом:

— Непонятно только, зачем нужно было разыгрывать весь этот пошлый спектакль со скупкой земли.

— Дорогая моя, — протянул Грег с обычной небрежностью, — вы и вправду хотите говорить сейчас о таких скучных вещах? Кстати, как вам показался ужин? Повар и я, мы очень старались. — Он пригубил из бокала и, удовлетворенно откинувшись на стуле, продолжил медленно и внятно. — Видите ли, Жекки, дорогая моя, бесценная Жекки, ваши подозрения на счет моего участия в деле о строительстве дороги верны только отчасти. Откровенно говоря, угроза для Каюшинского леса с самого начала нашего предприятия была ничтожной. А что до моего участия… Эта история, вероятно, покажется вам довольно скверной. Ну, да что там, была не была, расскажу.

Грег сделал еще один глоток. Жекки поняла, что он медлит, чтобы совладать с каким-то неприятным ему, но очень настырным ощущением, чем-то напоминавшим презрение или ту нервную брезгливость, которую она часто наблюдала у Аболешева. Впрочем, момент совпадения был мимолетным. Заговорив, Грег сразу вернул себе свое неповторимое «я».

— Года два тому назад, — сказал он, — мы… ну, чтобы не затемнять суть, обойдемся без имен и фамилий, — скажем так, некое анонимное товарищество, учредило некое акционерное общество — концессию по строительству некоей железной дороги, которую предполагалось пустить через ваш богоспасаемый лес. Товарищество имело немалый капитал и знало о серьезной заинтересованности казны в этой дороге. Мы полагали, что одобрение последует очень быстро благодаря щедрому подкупу. При этом поданный на утверждение инженерный проект никем толком не прорабатывался, да и рассматривался в министерском комитете не слишком придирчиво по причине того же свойства, то бишь, благодаря взятке.