— Да, — тихо произнес он, точно подводил итог своим мыслям. — Разведка боем подтвердила наши предположения. Повстанцы вооружены плохо, но и не так слабы — голыми руками не возьмешь. Пулемет один... Теперь они решили, наверное, что мы выдохлись, и рискнут совершить налет на город, чтобы безраздельно господствовать в округе. Хорошо! В тайге их трудно взять.

За юртой изредка скрипел снег под ногами часового, да во сне всхрапывали и невнятно бормотали бойцы. Пешкин встал, спрятал записную книжку в нагрудный карман и начал пробираться к выходу, осторожно обходя и перешагивая через спящих. Тишина над землей висела такая, что звенело в ушах. Неясными набросками вырисовывались на фоне звездного неба оцепенелые деревья. Все представлялось в этот полуночный час каким-то призрачным, нереальным. В затиши лошади, похрустывая, жевали сено. Командир устало потянулся, полной грудью вдохнул морозный воздух и зашагал проверять посты. Враг близко. Он может сделать попытку напасть врасплох.

— Зорче смотрите, товарищи! — предупреждал Пешкин дозорных.

— Будьте спокойны, товарищ командир! — отвечали ему. — Беляки незамеченными не подойдут... На таком морозе не задремлешь. Смена только пусть не запаздывает. До костей жмет!

Возвратившись в юрту, командир пролез к столу, раскинул на ороне свой полушубок и лег. Заснул он моментально, будто споткнулся и упал в мягкую черную бездну.

После победы Павел на радостях отпустил нескольких отрядников домой погостить на пару деньков. В числе отпущенных оказался и Никифоров. Правда, сначала командир хотел строго наказать Степана за то, что тот так негодующе отнесся к убийству Хабырыыса. Но потом подумал: «По своим тоскует мужик, пусть попроведает» — и махнул рукой.

Захватив немного пороху и дроби для сына, Степан часа в три утра отправился в путь. Спать он не мог. Впервые в жизни дорога до родного аласа показалась бесконечно длинной. Эх, если бы ноги были резвые, как в молодости, бегом бы припустил! Шел Степан, и радостные мысли кружились в голове. Скоро весна, снег стает, земля подсохнет, сеять надо. Сын теперь уже почти взрослый, по-настоящему помогать будет. Красных прогоним, Павел корову, лошадь даст. У тойона их полно. Только Павел хитрый, далеко скот куда-то угнал, куда — никто не знает...

От горизонта оторвалось и медленно поплыло вверх большое солнце, по бокам его, словно стража, сопровождали два ложных солнца. Незаметно, за размышлениями, Степан добрался до своего аласа. Вот уже недалеко и родная юрта. Дозорные видели одиноко шагающего человека без оружия и пропустили его, не поднимая тревоги.

— Что такое? — встревоженно пробормотал Степан, подозрительно вглядываясь. — Лошадей много, люди какие-то. Приехал, что ли, кто? Кто бы мог быть?.. Обозники к нам никогда не заезжали.

Первым побуждением его было свернуть с дороги, незамеченным подобраться к юрте, узнать, рассмотреть все и тогда идти. Но Степан был человек бесхитростный.

«Не медведи, поди, — люди. Чего их бояться!» — рассудил он. Мысль, что в его юрте могут быть красные, не приходила даже на ум. Вчера разведчики сообщили, что красноармейский отряд направился к городу. Об этом Павел незамедлительно поставил в известность Артомонова и Эверова... Степан ускорил шаг. Когда он миновал легонькую изгородь из жердей, окружающую щелистый, покосившийся амбар и юрту, все незнакомцы вошли в жилье. Степан удивленно остановился, рассматривая запряженных лошадей. Несмело потрогал хомуты, седелки.

«Исправные! — определил он. — Кто же эти люди?»

Заглянул в сани, но в них, кроме сена и тулупов, ничего не было. По привычке отряхнувшись у входа, он открыл дверь... и присел. В юрте было битком набито. Незнакомцы, расположившись на полу, пили чай. В глаза сразу бросились пятиконечные звезды на шапках. В полусумраке жилья они показались Степану необычайно яркими и большими.

«Красные!» — чуть не вырвалось у него, и сердце учащенно забилось.

Почти рядом с собой Степан увидел того самого человека, который один с белым платком приходил к Павлу. Хабырыыс еще говорил, что он заступился за Назарку. Из-за него Павел убил Хабырыыса. Хотя Тарас стоял к Степану спиной, тот сразу же опознал его. Как ни смел был Степан — один на один выходил на медведя, — но сейчас струсил крепко. Так перепугался, что потемнело в глазах. Ему показалось, что красные пришли специально, чтобы отомстить ему, Степану Никифорову. В памяти отчетливо, в мельчайших деталях, всплыла картина расправы с пленными красноармейцами. Крупный пот высыпал на лбу, ноги как будто приросли к полу. «Сразу не убьют, однако!» — мелькнула мысль. Инстинктивно Степан попятился к двери. Вдруг от камелька донесся звонкий голос Назарки:

— Отец пришел!

И он стремглав, ловко минуя сидящих, бросился к оторопелому Степану. Бойцы удивленно вскинули головы, и в юрте сразу стало необычайно тихо. Все услышали нудную, тягучую песенку, которую на углях выводил чайник. «Почему Назарка такой веселый?» — недоуменно подумал Степан, не выказывая никакой радости при встрече с сыном. Обняв отца, Назарка потащил его от дверей к столу, где сидели Пешкин и комиссар. «Кишки выдергивать будут, как мы делали!» — с дрожью подумал Степан. Он снял шапку, помял ее и снова надел, надвинув на глаза.

Назарка удивленно глянул на растерявшегося, безмолвствующего отца и поспешно объяснил, показывая на бойцов:

— Это хорошие люди. Они ночевали у нас. Шибко много их!

Красноармейцы сумрачно улыбнулись. Большинство из них, не ожидая команды, с винтовками выскочили во двор. К неподвижно стоящему Степану медленно подошел Пешкин, изучающе посмотрел на морщинистое лицо, густо усыпанное каплями пота, спокойно, растягивая слова, спросил:

— Что, папаша, против красных воюешь?

«Теперь пропал!.. Только бы мальчишку и девчонок выгнали отсюда!»

Степан окинул прощальным взглядом знакомые до мельчайших подробностей закопченные стены, потрескавшийся камелек, обиталище доброго духа огня, посмотрел на постаревшую за это время жену, на сына, мысленно попрощался с ними. Набрал в грудь воздуха и храбро ответил:

— Да, в красных стрелял! Им теперь совсем худо будет! Нас много, а вас мало. Вы не люди, а бандиты! Вы хотите отнять у бедных якутов все, даже тайгу, а мы и так плохо живем... У нас тоже есть русские. Есть порох, свинец, есть пулемет. Придете еще раз, всех перебьем!

Красноармейцы глухо зароптали, кто-то угрожающе придвинулся к Степану. Но Пешкин нетерпеливым жестом остановил их. В сердце Назарки вползла тревога. Он недоуменно переводил взгляд со сникшего отца на Пешкина и не знал, что ему и думать.

— Ты видел, как красные грабят якутов? — строго спросил командир.

Степан отрицательно покачал головой:

— Нет, у нас еще не трогали, мы не позволили! А в других местах грабили!

— Сам видел?

— Нет, люди передавали.

— Какие люди?

— Павел говорил, Станов говорил. Поп приезжал, про то же толмачил. И по бумаге рассказывали.

— Кто такой Павел?

— Начальник наш, тойон!

— Тогда понятно... Он, однако, лучше тебя живет?

Степан усмехнулся: что за наивный вопрос!

— Я шибко бедный человек, ни одной коровы нет, — пояснил он. — А Павел страсть какой богатый! У него коров столько, что целый день считать надо. На Цыпуновых в покос все наслежные мужики работают.

Степан замолчал, начал нехотя раздеваться. Повесил свою потрепанную шубенку на деревянный колышек. Потом сел к столу и набил трубку табаком. Пешкин стучал пальцами по краешку стола, о чем-то размышляя. «За что убивать-то меня? — подумал Степан. — Велели, я делал. Может, поймут...» Он не чувствовал себя хозяином в своей юрте. Пешкин пересел к нему, пальцем поманил Назарку. Тот неуверенно подошел. Поведение отца озадачило его, но Назарка решил: «От вина это. Пили, наверно, много. От спирта люди дуреют».

— Скажи, Назарка, — обратился к нему командир, — мы вам плохого что сделали? Отняли что-нибудь у вас?