— Ну да.

— А Померанцеву дарил при вас?

— Какая разница… Вы лучше скажите, почему Толю не пустили в Кисловодск?

— Посидите, пожалуйста, в коридоре. Я позову. — Шатохин взялся за телефонную трубку.

Через минуту в кабинете был Хромов.

— Известно, что Поплавский позвонил руководству Бороносина и рекомендовал до поры не выпускать его в поездки? — спросил Шатохин.

Лейтенант знал: начальник Нетесовского районного ОУРа звонил в его присутствии.

— Надеялись, что вахтовик быстро из свидетелей передвинется в обвиняемые? Дальше бы все шло законным путем, — так? — Шатохин говорил тихо и зло.

Хромов отмалчивался.

— Потом напишешь рапорт, а сейчас… — Шатохин открыл дверь, пригласил проводницу, спросил у нее: — С другой бригадой можете в рейс выехать?

— Хоть сегодня. Людей не хватает.

— Вот и поезжайте. С Бороносиным вместе. Если он, конечно, нужен будет, как работник, в другом поезде.

— Нужен. — Живые огоньки вспыхнули в глазах проводницы. — А вы справку дадите, что Анатолий не виноват?

— Не нужно никаких справок. И спасибо, что зашли.

Оставшись один, Шатохин раскрыл деловой ежедневник, которым почти не пользовался, начертил прямую линию, поставил на ней три жирные точки. Под каждой написал название: Пышкино-Троицкое, Метляево озеро, Тангауровские болота. В сторонке, выше линии, крестиком обозначил скит Тандетниковой.

Налетчики добрались рейсовым пассажирским автобусом до села Пышкино-Троицкого. Дальше дорог нет, шли пешком. В Пышкино-Троицком или где-то поблизости их поджидала бабка Флора. Встретились, и вчетвером проделали путь чуть дальше Метляева озера. Прямиком. С Великонидой не встречались: незачем попадаться на глаза староверам-соседям Елены Викентьевны, да и пришлось бы делать крюк с лишнюю сотню километров.

Итак, грабители расстались с бабкой Флорой за Метляевым озером. Кто же дальше взял на себя роль провожатого?

Написал: «Бороносин». Тут же зачеркнул фамилию вахтовика-железнодорожника, поставил вопросительный знак. Подумав, зачеркнул и его. Поднялся из-за стола и пошел к Пушных.

— Давайте предположим, товарищ полковник, что после расставания с Ожиговой, с Флорой то есть, у налетчиков не было больше провожатых. Самостоятельно шли.

— Трудно поверить.

— И все же.

— Хорошо. Что это меняет?

— Дополняет. По сведениям, ни один из преступной группы от роду не бывал в тайге. Допустим, Тандетников снабдил их всеми маршрутными картами, старуха назвала тайные ходы в болотах между островами, ориентиры, и им этого оказалось достаточно. Не хватает одной мелочи: совершенно кет страха перед тайгой. А отрезок, на котором шли без Флоры, — самый опасный. Урман, хищного зверя много. Местные охотники туда стараются не ходить. А этой компании хоть бы что. Почему? — Шатохин сделал паузу.

— Слушаю внимательно, Алексей Михайлович, — велел продолжать Пушных.

— Помните, вчера докладывал: Иона Парамонович показывал потерпевшим снимки трех купленных у Кортунова икон? Своей признали только «Софию-Премудрость», две другие — чужие. Но тоже, по мнению специалистов, старообрядческие. Не в другом ли раскольничьем поселении взяты?

— То есть грабили и раньше?

— Именно! И не раз, не два. Профессионалы. Специализируются на ограблениях скитов.

— Но ни одного подобного преступления не зафиксировано.

— Чему удивляться. Тандетников перво-наперво усвоил, что к властям староверы не обращаются ни при каких обстоятельствах. Детально знал жизнь раскольников, точные даты их религиозных праздников. И здесь бы все сошло с рук, не взбунтуйся ненадолго Агафья?

— Предложения?

— Нужно проверить, не осталось ли после Тандетникова-сына сбережений. Мне почему-то думается, он не все истратил на девочек.

— Согласен. Заодно нелишне доходами Игольникова, Кортунова, Могнолина поинтересоваться. А что у нас с искателем болотных трав?

— Сейчас разговаривал с его подругой. По-моему, Бороносин… Можно чуть позднее о нем?

— Можно.

5

Поступили, наконец, данные дактилоскопической экспертизы: расколотую миску, икону «София, Премудрость Божия», консервную банку держал в руках Роман — Ефим Александрович Игольников. После проведенного на пристанях Куролино и Ореховый мыс опознания по фотографиям другого результата и не ожидали.

Куда эффективней была новая информация о погибшем сыне Великониды.

На абонентский ящик № 1742 в московском почтовом отделении связи поступала корреспонденция для Вйталия Васильевича Тандетникова не от одной матери. В ящике было обнаружено письмо. Без обратного адреса. По штемпелю — из Архангельска. Неизвестный из портового города, подписавшийся скромно буквой «Т», сообщал о затяжных дождях и обострении ревматизма из-за скверной погоды, о том, что нужно поехать основательно полечиться на водах, что обойдется недешево. Несмотря на недомогание и стесненность в средствах, он тем не менее рад будет встретить у себя старого приятеля 14 августа, но заранее предупреждает, что расходовать на покупки более 75 рублей для него слишком большая роскошь. Страдающий ревматизмом адресат выражал уверенность, что Виталий Васильевич не будет ставить его при свидании в неловкое положение, настаивать сделать покупки сверх означенной суммы.

Установили уже накануне изъятия и ознакомления с этим письмом, что Виталий Васильевич Тандетников был классным и заядлым бильярдистом, в ставках не мелочился.

29 июня, ровно за месяц до трагического для него исхода, проиграл пятьдесят тысяч.

В Сбербанке, расположенном неподалеку от его квартиры на Кропоткинской, обнаружили всего один вклад на его имя на двенадцать тысяч рублей. Но должны быть еще, и не мало, просто хорошо спрятаны. Судить можно хотя бы по тому, что даже у несостоявшегося кладбищенского продавца буклетов Могнолина, недавно купившего «Жигули», в четырех сберкассах хранилось на сохранных свидетельствах облигаций еще не на одну такую машину. А Сергей Могнолин пешка по сравнению с сыном Великониды.

Сотрудники столичной милиции истолковали письмо из Архангельска так: написано постоянным партнером Тандетникова. Упоминаемые семьдесят пять рублей, это, конечно, — учитывая хотя бы сумму проигрыша на бильярде, — семьдесят пять тысяч. Если отбросить витиеватую преам* булу о погоде, ревматизме, лечении на водах, выйдет: куплю товару на эту сумму, и не требуй, чтоб хоть на копейку больше истратил. Не случайно очерченное ограничение? Тандетников пытался договориться с неведомым пока корреспондентом о более крупной сделке? Других поселений староверов, обладателей древних икон, у Тандетникова не было на примете, и проигрыш подтолкнул на рискованный шаг — отправить группу в Нетесовский район, грабить в непосредственной близости от пристанища матери?

Картина прорисовывалась все четче. Единственное, что оставалось совершенной загадкой: прежние маршруты десантников за старинными образами.

— Виктор Петрович, мне кажется, в Коломну ездили не зря, — сказал Шатохин.

— Вот как? — Пушных посмотрел вопросительно.

— Помните Ефима Лоскутова?

— Который дома покупал, статьи писал?

— Да.

— Заодно с ними?

— Не уверен. Вряд ли. По-моему, когда предупредили, урок впрок пошел. Не о том речь. Я еще, когда первый раз просматривал его статьи, обратил внимание, как он подробно описывает свои путешествия в скиты. Вот. Теперь выписки сделал. — Шатохин положил лист на стол полковнику.

Было пять коротких отрывков.

«В Мадоге — окраинном населенном пункте района, где всего двенадцать жилых домов и куда хоть с трудом, но можно добраться автотранспортом, — пересаживаемся на коней. Едем верхом до Ергайского ельника, — там спешиваемся. Теперь путь пешком, но уже недолгий, семь километров на северо-запад», — прочитал Пушных первую выписку.

«В Мадоге», «до Ергайского ельника», «семь километров на северо-запад» — было подчеркнуто. После пробела — новый текст, из другой статьи.