— Сеньора Наша Мария! — крестились и жались один к другому бледные от страха новички, в основном, из Бискайи, видя роскошные пустые дворцы и широченные пустые каналы, огромные пустые стадионы и некогда уютные, а теперь пустые дворы.

— Быстрее! Быстрее! — орал Кортес. — Шире шаг, римляне! Подтянись!

Но и его волосы вставали дыбом от крайне тягостных предчувствий — настолько тягостных, что он встал лагерем в трех легуа от столицы, чтобы детально разведать весь путь — чуть ли не до дворца. Но разведка вернулась уверенная в полной безопасности дороги, и в день Сеньора Сан Хуана Крестителя, 24 июня 1520 года они вошли в Мешико.

Солдат разве что не рвало от страха. Огромная, сказочно богатая столица, была похожа на свежий труп. Нет, по каналам плавали мелкие пироги, по дорогам бежали гонцы, а на крышах нет-нет, да и показывались головы женщин, вроде бы собирающих в мешки сушеные фрукты. Но чем ближе они подходили к дворцу, тем чаще замечали высокие, бог весть, почему и кем построенные, а затем заброшенные баррикады да колоссальные запасы обточенных в форме остроконечных яиц камней для пращников. И — почти никаких людей!

— Это ловушка, Кортес, — тихо произнес едущий рядом Сандоваль.

— Вижу, — мрачно отозвался Кортес.

Первым делом к приведенному Кортесом огромному полутора тысячному отряду подлетели изможденные защитники апартаментов.

— Вода есть?

— У кого есть вода?

— Давай-давай, потом объясню, что да как…

Они припадали к мехам пили, сколько могли, порой без разрешения сливали воду в свои меха, и лишь потом ошарашенной подмоге объяснили, что водопровод перекрыт, дождевой воды собрали мало, а во всех выкопанных с начала осады колодцах вода мерзко-соленая и для питья почти непригодная.

Кортес отметил это, быстро обошел укрепления, досадливо цокнул языком, увидев из башни обе сожженные бригантины, оценил запасы, убедился, что и золото, и гарем, и Мотекусома содержатся в целости и сохранности, и лишь тогда назначил совет капитанов — для выяснения обстоятельств осады и степени вины Альварадо.

— Объясни мне, Альварадо, лишь одно: зачем… — сразу потребовал он.

Рыжеволосый гигант густо покраснел.

— Марина сказала, они замыслили напасть.

Кортес подозвал стоящую неподалеку Марину.

— Это правда? Ты сказала ему, что они замыслили напасть?

— Нет, Кортес, — цокнула языком Марина. — Вожди играли в мяч, и я только сказала, что они играют на вас.

— Как это — играют на нас? — не понял Кортес. — Как на приз?

Еще толком не обкатанные капитаны Нарваэса замерли. Такого они еще не видели!

— Если бы победили молодые, они бы напали, — пожала плечами Марина, а если победили бы старые, то вожди отдали бы себя на твой суд. Они ждали в игре указаний богов.

— И… кто побеждал? — криво улыбнулся Диего де Ордас.

— Я не знаю, сеньор Диего, — замотала головой Марина. — Я ведь не видела игры целиком.

Кортес на минуту ушел в себя. Быть призом в игре — большего позора для себя он не знал. Но он понимал и другое: если бы боги подтвердили, что он, Кортес, находится здесь по праву, мешиканцы приняли бы это — раз и навсегда.

— Эх, Альварадо… — выдохнул он. — Какой шанс упустил…

— Зато я всю их верхушку прикончил, — упрямо процедил гигант.

Кортес вздохнул: объяснить недалекому капитану, что ввязаться в драку он бы успел всегда, было невозможно. А когда закончился совет, и Кортес лично попробовал то, что пьют и едят осажденные, он встревожился всерьез.

— А ну-ка, Сандоваль, пошли кого-нибудь на разведку, — распорядился он.

И Сандоваль послал, а разведка, спустя четыре часа вернулась, но то, что они сумели добыть в огромном, сказочно богатом городе, могло вызвать разве что истерический смех: несколько кур, полмешка маиса и шесть мехов не очень хорошей воды.

— Рынки пусты, а водопроводы не работают — по всей округе, — развели руками разведчики. — Эту воду мы в бане нашли… ну, там, где ополаскиваются.

— В дома заходили? — поинтересовался Кортес.

— Рядом с дворцом дома пусты, а там дальше мы не рискнули, — честно признали разведчики, — мужчины прямо волками на нас смотрели.

Кортес удовлетворенно покачал головой. Раз не напали, значит, единства среди вождей нет, и Мотекусома остается пусть и не слишком любимым, но все еще действующим Тлатоани, а сам он — верховным вождем. Теперь их обоих ждал кропотливый процесс восстановления своей власти, и для начала следовало перевести из Тлакопана в столицу своих женщин — дочерей самых сильных вождей самых сильных родов.

Едва за кастиланами закрылись ворота старых апартаментов, самый вероятный наследник Мотекусомы — Куит-Лауак собрал старейшин кварталов Мешико.

— Не буду скрывать: совет вождей рода раскололся надвое, — прямо сообщил он старейшинам, — и многие хотят снова поклониться Кортесу.

Старейшины столичных кварталов поджали губы. Они не считали, что совет вождей им указ.

— Поэтому вы и начали борьбу сами, — продолжил Куит-Лауак, — перекрыли воду, а многие даже закрыли рынки, чтобы кастилане не получили и горсти маиса.

— А что думает благородный Куит-Лауак? — подал голос кто-то. — Мы можем теперь начать их убивать?

Куит-Лауак через силу улыбнулся.

— Вы не хуже меня знаете, что я пока — не Тлатоани, а потому ни разрешить, ни запретить вам ничего не могу.

Кто-то тяжко вздохнул.

— То же самое и Какама-цин говорил. И где он теперь? Вместе с Мотекусомой в плену. Ты уж, Куит-Лауак, реши для себя раз и навсегда: ты с нами или с кастиланами?

Куит-Лауак вспомнил, как притворялся мертвым, и стиснул челюсти.

— Вы не хуже меня знаете, кто с кем. Но не мне болтать языком попусту. В совете вождей достаточно тех, кто завтра же донесет о каждом моем слове во дворец. Поэтому давайте обойдемся без лишних слов.

Старейшины печально закачали головами. Однако уже на следующий день все прошло именно так, как нужно: Кортес послал людей в город за маисом и водой и не нашел ни того, ни другого, — ближайшие к дворцу трубопроводы были сухи, а рынки пусты.

— Ты, Куит-Лауак, лучше прямо скажи, с кем ты! — кричали ему на совете вождей. — С нами — друзьями Малинче или с этими предателями — старейшинами кварталов!

— Ничего не могу поделать, уважаемые, — пожимал плечами Куит-Лауак. — Вы меня еще в Тлатоани не выбрали, и я старейшинам не указ.

— Мы же знаем, что ты с ними встречался! — взвились вожди.

Куит-Лауак, требуя тишины, поднял руку.

— Вы можете вызвать любого из старейшин и прямо спросить, отдавал ли я какой-либо приказ. Сделайте это, и увидите: моя совесть перед вами чиста.

Вожди вскипели. Они понимали, что вряд ли хитрый Куит-Лауак сболтнул старейшинам что-то лишнее, но прекрасно чуяли эту его скрытую враждебность.

— Ты, Куит-Лауак, учти: мы с Колтесом-Малинче — родня! Мы дочерей за него замуж отдали! И мы своему зятю войны объявлять не собираемся!

Вожди начали отчаянную перебранку, выясняя, кто из них роднее Великому Малинче, а потом прибежал гонец, который что-то шепнул на ухо Куит-Лауаку, и никем еще не избранный наследник поднял руку.

— Ну, вот и все, — зло улыбнулся он, когда совет вождей поутих. — Теперь вы не родственники Колтесу.

Вожди непонимающе переглянулись.

— Как это?

— Колтес отправил людей за своими женами в Тлакопан, а по пути назад на них напали… по моему приказу. Женщин отбили, и скоро они вернуться по домам, — он обвел совет вождей торжествующим взглядом. — Есть и первые кастиланские головы.

Совет потрясенно замер.

— Так что война уже началась, уважаемые, — играя желваками, процедил Куит-Лауак. — Хотите вы этого или нет. И я прямо сейчас иду осаждать дворец — до тех пор, пока последний кастиланин не будет убит или принесен в жертву.

Когда из всего посланного в Тлакопан отряда вернулся лишь один, да и то тяжело раненый человек, все кончилось. В одночасье, едва мешикские жены Кортеса были силой отняты и возвращены отцам, верховный правитель Союза Малинче-Колтес-Кецаль-Коатль стал практически никем. Даже его Сиу-Коатль Малиналли это, пусть и нехотя, но подтвердила.