— Конечно-конечно, сеньор Мата, — успокаивающе выставил руки Кортес. — Но сначала позвольте убедиться, что вы действительно — Королевский нотариус…

— Да, разумеется, — сухо кивнул нотариус и принялся искать в папке свое свидетельство.

Кортес тоже начал рыться в своем мешочке и вдруг вытащил золотую собаку.

— А вот еще… правда, очень милая?

Нотариус удивился и принял подарок; тот был раза в три тяжелее цепи.

— Значит, вы Королевский нотариус, и у вас на руках есть свидетельство? — спросил Кортес и тут же сунул еще одну фигурку — еще тяжелее.

— Ну… да, — с возрастающим сомнением рассовал подарки по карманам нотариус. — А… как же иначе?

Подвели всех четырех свидетелей, но теперь и Кортес, и нотариус просто молча смотрели друг другу в глаза. Кортес не без усилий пододвинул ногой весь мешочек в сторону нотариуса.

— А у вас на руках оригинал свидетельства или копия? — кинув быстрый взгляд на мешочек, поинтересовался он. — В такой ситуации, сами знаете, нужен только оригинал.

Нотариус уставился на лежащий у его ног мешочек. Столько он не сумел бы скопить и за три жизни.

— Э-э-э…

Кортес щелкнул пальцами.

— Ортегилья! Принеси еще этих замечательных плодов!

— Увы, сеньор Кортес, оригиналом свидетельства я не располагаю, — покосился в сторону свидетелей нотариус и протянул папку Кортесу. — Извольте убедиться: здесь лишь копия.

— Что вы! Я вам верю! — удовлетворенно рассмеялся Кортес, жестом давая понять, что просмотрит бумаги позже, и повернулся к Ортегилье. — Щедро одари сеньоров свидетелей, и всем — за стол! Хорошенько покушаем и поедем говорить с Нарваэсом.

Мельчорехо так и бродил по огромному чужому городу, пока почти случайно не наткнулся на купцов из своей земли.

— Я хочу стать Человеком-Уицилопочтли. Помогите мне.

Купцы опешили.

— А почему ты не идешь к жрецам?

— Здешние жрецы погрязли в страхе и книгах, — пожаловался Мельчорехо. — Домой мне и за полгода не дойти. А срок выходит.

Купцы нахмурились.

— Это серьезное решение, брат. Ты хорошо подумал?

— Судите сами, — развел руками Мельчорехо. — Я год не касался запретного. Даже женщин.

— Полный год? — заинтересовались купцы.

— Больше. Тринадцать месяцев.

Купцы заволновались. Им предлагали очень почетную миссию; священный день Тошкатль должен был наступить вот-вот, а главное условие — пост было вполне соблюдено.

— Ладно, пошли с нами, брат. Мы найдем, как тебе помочь.

Даже через три дня жарких обсуждений преодолеть раскол между ближайшими родственниками Мотекусомы не удавалось. Молодежь во главе с Куит-Лауаком так и настаивала на немедленном штурме дворца и освобождении Мотекусомы, Какама-цина и женщин. Пожилые вожди намерены были ждать встречи двух враждующих кастильских племен и хоть какой-нибудь развязки. Дошло до того, что они втайне обратились к совету жрецов, но те лишь разводили руками: эта ваше семейное дело, решайте сами. И тогда Куит-Лауак взорвался.

— Я вызываю вас на игру! — решительно кинул он «партии осторожных». — Докажите, что боги с вами!

Старики заволновались.

— Ты бы за языком следил, мальчишка! Кого ты на игру вызываешь?!

— Вас! — заорал Куит-Лауак. — Всех! Если среди вас еще остались мужчины!

Старики вскипели.

— Да, ты еще сиську сосал, когда я три мяча подряд в «лоно смерти» засунул!

— Мальчишки! Совсем уважение потеряли! Своих дядьев на игру вызывают!

И вот тогда завелась и остальная молодежь, и лишь вмешательство жрецов заставило вождей поумерить пыл.

— Скоро наступит священный день Тошкатль. Найдите хороших, почетных пленных, приведите к нам, затем подберите команды, а на празднике и сойдетесь на поле. Сейчас-то зачем орать?

Вожди переглянулись и признали, что жрецы правы.

Кортес работал, как заведенный. Не переставая двигаться в сторону Семпоалы, он связался с кузнецами Чинантлы и заказал им 300 копий индейского образца — с лезвиями на обоих концах древка и длиннее кастильских на целый локоть.

— Но чтобы успели до Пасхи Духа Святого! — наказал он гонцу-оружейнику. — И пусть не вздумают кремень ставить — лучше уж медь!

Второго гонца он послал уже за войсковой подмогой в племя, которое не должно было отказать.

— Пусть дадут хотя бы две тысячи воинов, — жестко наказал он гонцу. — Иначе… сам знаешь, где наши доли будут.

А потом разведчики привели секретаря Веласкеса Андреса де Дуэро, несколько лет назад принявшего свою должность прямо из рук Кортеса.

— Здорово, висельник, — обнял Кортеса посланник Нарваэса.

— Будь здоров и ты, каналья! — рассмеялся Кортес, хлопая друга по спине. — Надо ж, где судьба свела!

— Сколько у тебя народу? — отодвинулся Дуэро.

— Двести шестьдесят шесть душ, — честно признался Кортес.

— Мало.

— Зато золота много.

Оба захохотали. Затем они уединились в шалаше Кортеса, всю ночь напряженно разговаривали и остались довольны, — Дуэро загруженной на коня поклажей в две карги[23] весом, а Кортес — перспективами. Купить удалось почти всех.

И все-таки Кортес посылал и посылал гонцов к Нарваэсу, — обвешанных золотыми цепями, с карманами, полными подарков и как бы случайных остатков золотого песка и с единственной целью — на себе показать: с Кортесом дело иметь можно.

За день до дня Тошкатль — праздника Уицилопочтли, праздника весны и праздника возрождения жрецы уже приготовили все. У них были мак и освященный маис, мед и яйца нужных птиц, у них были перья, нефрит и золото… у них не было одного — одобрения Тлатоани.

Конечно же, жрецы пришли к дворцу Мотекусомы заранее. Долго добивались от стоящих на часах кастилан, чтобы те отнесли письмо Великому Тлатоани, затем полдня ждали, и лишь когда из дворца вынесли письменное одобрение «говорящего с богами», женщины принялись за дело.

Изо всех сил стараясь успеть, они быстро смололи нужное количество зерен мака и освященного маиса, напекли несколько сот коржей, а затем начали сооружать праздничный торт в виде вертикальной, стоящей в полный рост фигуры Уицилопочтли. Сделали каркас из прутьев и начали аккуратно нанизывать на прутья смазанные медом коржи — слой за слоем. Этап за этапом, снизу вверх вывели ступни, голени и бедра, фаллос, живот и грудь, шею, руки и голову, все это подровняли, обмазали фаллос взбитым яичным белком и посыпали — в надежде на зачатие хорошего урожая — отборными семенами маиса и лишь тогда начали все это украшать.

Они выложили уши бирюзой и покрыли грозное лицо широкими полосами из золота и кусочков редкого пронзительно-синего нефрита, наложили золотую мозаику на ступни и кисти, а затем — на грудь, живот и на все тело. Затем принялись приклеивать медом перья самых редких, самых священных птиц, и лишь когда каждое перышко было прилажено на свое место, хлебного Уицилопочтли начали одевать и вооружать.

Ему приладили набедренную повязку из лучшей бумаги «амаль», накидку из листьев крапивы, бумажный нож, в точности похожий на священный кремниевый, вручили щит с огромным крестом из орлиных перьев, надели браслеты из шкуры койота, и лишь в самом конце за спиной Бога-Отца водрузили пронзительно алое знамя.

И тогда наступило время мужчин.

За день до Пасхи Духа Святого, уже к вечеру, Кортес собрал всех своих людей и громко, но не в надрыв, сказал:

— Мы многое выстрадали и пережили вместе. Вспомните реку Грихальва. Вспомните Тлашкалу. Вспомните Чолулу, наконец. Но завтра нас ждет куда как более тяжелое испытание…

Солдаты замерли.

— И не потому, что придется поднять оружие на своих. И даже не потому, что силы Нарваэса превосходят наши вчетверо. А потому… что если мы проиграем, нас не только ограбят, но и ошельмуют.

Солдаты помрачнели.