— Мы ничего не возьмем! Только праведника!
— Зачем он тебе?! — наседал самый старший из купцов.
— Он не мне… он всем нам нужен… Меня совет жрецов послал.
— Что-о? — охнул старший и поднял руку, призывая остановить бой. — Совет жрецов Мешико?
Жадно глотающий воздух Куит-Лауак кивнул.
— А зачем им чужак? — оторопел купец.
— Выхода уже нет… — мотнул головой Куит-Лауак. — Пора изгонять кастилан.
Купец повернулся к своим.
— А ну, прекратить! Хватит, я сказал!
Те понемногу начали отступать от почти изгнанного противника.
— Кастилан гнать пора, но я не отдам тебе праведника, — покачал головой купец. — Ты знаешь закон: это наш праведник, он нашей крови. Никто не может…
И тогда из-за тростниковой занавеси показалась фигура Человека-Уицилопочтли, и по каждому его замедленному движению было видно — он уже наполовину там, наверху.
— Я пойду с ними… — тихо произнес праведник. — Ибо перед лицом конца света равны все, а поэтому в нашей земле давно уже нет ни своих, ни чужих…
Едва Кортес вышел из дворца, падре Хуан Диас прочно засел в дворцовой библиотеке. Он уже разбирал кое-что в этих лишь поначалу показавшихся примитивными значках и понемногу дошел даже до Священных Писаний мешикских жрецов. Но, чем глубже падре уходил в рукописи, тем жутче ему становилось: понятия не имевшие ни о Европе, ни о Древнем Риме, жрецы этого Богом забытого народа пересказывали отдельные места Ветхого Завета один в один.
— Чертовщина какая-то! — выдохнул святой отец, отложил книгу и вышел на балкон библиотеки — отдышаться.
То, что Писания перекликались, было еще полбеды. Главное, мешики имели свой собственный взгляд на общую историю человечества — пусть и несколько странноватый, а порой неоправданно жестокий, но уж точно более обширный, чем все, что он видел до сих пор.
— Это ересь… — выдохнул падре и тут же усмехнулся.
Еще лет двадцать лет назад он видел немало подобной ереси — даже в монастырской библиотеке, а потом из Ватикана прибыли распоряжения и списки, и девяносто девять фолиантов из ста тихо и методично отправили в печи — той же зимой.
Бог мой! Сколько там всего было! Недостаточно почетные родословия правящих династий, а значит, и неправильные истории стран, слишком старые штурманские карты и описания слишком уж греховных обрядов европейских народов… в общем, все ненужное. А здесь… здесь падре Хуан Диас копался — или купался? — во грехе в таких количествах, что, знай об этом инквизиция…
Святой отец содрогнулся и, чтобы отвлечься от нахлынувших воспоминаний и унять мгновенно пробившую тело дрожь, принялся внимательно рассматривать дворцовую площадь.
Собственно, эта площадь лишь в южной своей части была дворцовой. Северная ее часть примыкала к огромному храмовому комплексу, а с запада и востока была ограничена каменными трибунами — хоть для Большого совета вождей, хоть для игры в мяч. Вот и теперь здесь определенно что-то происходило… Падре прищурился и обмер: на южной стороне площади устанавливали самый настоящий крест!
— Матерь Божья! — выдохнул падре и пригляделся. — Это еще что?!
Все пространство возле креста стремительно заполнялось гудящим народом. А потом откуда-то появился полуголый, чуть пошатывающийся индеец, и падре Диас обмер. Даже с такого расстояния было видно: это его крестник — беглый толмач Мельчорехо!
Куит-Лауак стремительно натягивал щитки для игры в мяч.
— Скоро там?! — раздраженно кинул он наблюдателям.
— Только начали…
Куит-Лауак яростно застонал, вскочил, немного попрыгал, давая снаряжению облечь тело и, раздвигая соплеменников, прошел в первые ряды. Северянина уже привязывали к кресту.
— А почему не столб?
— Он сам настоял, — ответил кто-то. — Совет жрецов сказал, что так раньше не было, а он говорит, иначе я уйду. Пришлось поставить крест.
Куит-Лауак досадливо цокнул языком. Сын жреца, он прекрасно знал: веками проверенный обычай следовало соблюсти до малейших деталей, хотя… совет жрецов тоже понять можно.
Подчиняясь жесту седого, покрытого шрамами командира, воины отошли на два десятка шагов, и северянин едва заметно кивнул, показывая, что уже готов начать путь. Люди замерли. Командир тут же махнул рукой, и в руки Человека-Уицилопочтли со свистом вошли первые стрелы.
Толпа охнула.
— Ты про моего сыночка не забудь там, наверху сказать! — прорыдал женский голос. — Чтоб не болел…
— И про наших братьев напомни, северянин! Уж год, как вестей нет!
— И чтоб урожай был, попроси!
Истекающий кровью прведник приподнял голову и слабо улыбнулся.
— Услышал! — обрадовались люди. — Он услышал…
Седой командир дождался, когда люди успокоятся, и махнул второй раз. Взвизгнули стрелы, и по ногам человека-бога тоже потекла кровь.
— Слишком быстро… — недовольно проворчали рядом. — Боги любят медленную смерть…
— Заткнись! — взорвался Куит-Лауак. — Уважение имей! Можно подумать, никто, кроме тебя, не знает!
Стрелы взвизгнули еще раз и еще раз, и еще, поражая конечности привязанного к невысокому кресту праведника, а потом командир скупым жестом остановил воинов и подошел ближе. Обеими руками взял Человека-Уицилопочтли за мокрые холодные скулы и заглянул истекающему кровью посланнику в туманящиеся глаза.
— Ты, сынок, главное, про кастилан Ему все расскажи. Пусть вступится за нас, пока не поздно…
Протянул руку, не глядя, принял протянутый жрецом освященный дротик и бережно пронзил праведное сердце.
Толпа с облегчением вздохнула.
— Пора! — повернулся Куит-Лауак и жестом приказал команде следовать за ним — на поле.
— Накажем трусов! — подбадривая друг друга, заорали игроки и перешли на бег. — Чтоб уже не боялись!
Там, в центре поля их уже поджидала сборная команда не таких уж и пожилых вождей.
— Сунем мальчишкам! — хором рявкнули крепкие опытные мужики. — Боги покажут, на чьей стороне правда!
Альварадо растолкали посреди ночи — в самом финале невнятного кошмарного сна.
— Ух! Кто это?! — вскочил мигом взмокший капитан.
— Это я, падре Хуан Диас!
— А-а-а… святой отец, — с облегчением рухнул обратно в постель Альварадо и скинул с себя горячую ногу одной из индейских жен. — Что еще не так? Мыши просвирки поели?
— Там такое! Там такое! — принялся тормошить его падре Диас. — Вставайте, негодяй! Как можно спать?!
Альварадо, едва удержавшись от хорошей затрещины, с усилием поднялся и, как был, босиком подошел к торчащей из стены расписной керамической трубе. Плеснул водой в лицо несколько раз и понемногу пришел в себя.
— Что вы копаетесь?! Там человека убивают! — заорал падре Диас. — Нашего Мельчорехо!
— Стоп-стоп! — выставил руку Альварадо. — Мельчорехо уже год как труп…
— Я вам говорю: это — Мельчорехо! Что я — своего крестника не узнал?! Там, вообще, такое творится! Вся площадь полна!
Альварадо прищурился.
— Бунт, что ли? То-то они уже сутки в барабаны молотят — башка трещит…
— Я не знаю, — бессильно признал падре. — Но они его на крест привязали…
— Что-о? — вскинулся Альварадо. — Как это — на крест? Как христианского мученика?!
Святой отец еще что-то пробормотал, но Альварадо его уже не слушал. Накинул перевязь и, как был почти голым, выбежал в коридор. Сунулся в крайнюю комнату и замер.
— Тс-с… он только уснул, — прижала палец к губам Марина.
Альварадо кинул взгляд на вечно плачущего младенца и жестом выманил Марину в коридор.
— Пошли со мной, объяснишь, что там, — взял ее за руку Альварадо.
Отмахиваясь от семенящего за ними святого отца, он вывел Марину на балкон библиотеки — лучшее место для обзора во всем дворце и замер. Это и впрямь был беглец и предатель Мельчорехо, но его уже снимали с креста. А на площади, вмиг ставшей стадионом, творилось еще более богохульное действо, — они еще и играли!