— Интересно, как они докопались до этого? — сказал Джон Уэст, дочитав до конца.

— Э-э… — начал было Келлэер.

— Коммунистическая газета «Страж» уже давно подпускает намеки, — сказал Брэди, — но на эту прессу никто не обращает внимания. Скорей всего в «Истину» сообщил Нед Хоран.

— А чего ради?

— Потому что на ближайших выборах против него выдвинут лейборист. Он просто в бешенстве — знает, что провалится.

— Я же говорил, чтобы никого не выдвигать против Хорана! Мы с ним так условились. — Джон Уэст повернулся к Келлэеру: — Вы же должны были это устроить.

— Совершенно верно, мистер Уэст, но я не мог этого сделать. Карр твердо решил провалить Неда. Он думает, что лейбористская партия не должна делить власть с аграриями, а, напротив, должна отвоевывать у них мандаты.

— Наплевать на то, что говорит Карр! Нед Хоран должен пройти.

— Я делал что мог, но большинство в исполнительном комитете и низовых организациях лейбористской партии поддерживает Карра в этом вопросе. И они, знаете ли, правы. А если я открыто пойду наперекор, меня выгонят.

Джон Уэст глянул на Келлэера подозрительно. В последнее время Келлэер явно избегал его. Келлэер вел двойную, а то и тройную игру и все чаще держал руку Карра.

— Так! Значит, вы не можете делать то, что я вам велю, но при малейшей неприятности вы бежите ко мне.

Брэди поспешил перейти к делу; по лицу его видно было, что он смертельно перепуган.

— Это не такая уж малость, Джек. Дэвисон уже поговаривает о правительственной комиссии.

— Дэвисон поговаривает! — фыркнул Джон Уэст. — Это мы еще увидим!

Он вышел в коридор, включил свет и вызвал по телефону Дэвисона.

— Что это за разговоры о правительственной комиссии по поводу заметки в «Истине»?

— А что же мне делать? Слишком много толков.

— Я говорил вам — не лезть вперед с молочным законом.

— Нельзя было иначе. Ведь считается, что я представляю интересы фермеров, в том числе и владельцев коров. Мы же об этом уже сколько раз говорили, мистер Уэст. Эта история может привести к отставке кабинета. Аграрная партия требует расследования. Я решил назначить правительственную комиссию. Если я этого не сделаю, могут раскрыться вещи похуже. Очень сожалею, мистер Уэст, но вашим людям следовало бы действовать поаккуратней. Во всяком Случае, я позабочусь о том, чтобы ваше имя не упоминалось. Да и вообще — вы же знаете, что такое правительственная комиссия: никогда ничего из этого не выходит.

Затем Джон Уэст позвонил Неду Хорану.

— Вы дали материал в «Истину»? — спросил он без предисловий.

В трубке послышался неуверенный голос Хорана: — Нет, нет, что вы, мистер Уэст! Разве я мог бы это сделать? Да ни за что, вы же сами знаете.

— Неужели? — сказал Джон Уэст и сердито бросил трубку.

Вернувшись в гостиную, он сказал:

— Это Хорам. Он не сознается, но ясно, что это он. Выкиньте его. Провалите его к черту на выборах.

— Н-н-но… — начал Келлэер.

— Об этом не беспокойтесь, — злорадно сказал Брэди. — Провалить мы эту сволочь провалим, но что с нами-то будет?

— Я полагаю, что во всяком случае вы оба и Трамблуорд достаточно поживились из фондов молочников, — сказал Джон Уэст.

— Я получил лишь несчастную с-сотню фунтов. Лучше бы мне не прикасаться к ней.

Брэди поостерегся делать признания. Совершенно лишнее сообщать кому бы то ни было о том, что он за двести фунтов голосовал против законопроекта.

— Кто еще замешан? — устало спросил Джон Уэст.

Брэди отвел глаза. Он пришел сюда за помощью, а не для того, чтобы сознаваться в соучастии.

— Т-том Трамблуорд, — запинаясь, проговорил Келлэер.

— Ну, еще бы, — сказал Джон Уэст. — Что за балаган без Петрушки! Еще кто?

— Больше никого нет.

Джон Уэст тяжело вздохнул. — Ладно, видно, придется мне вас вытаскивать. Не унывайте. Я завтра дам вам знать.

Дело нешуточное, подумал Джон Уэст, когда посетители ушли. Настроение у него было отнюдь не боевое, и он не испытывал ни малейшего желания ввязываться в драку. В свое время, когда Ассоциация торговцев молоком решила собрать денежный фонд для борьбы против нового закона, он пожертвовал двести фунтов, но ходом борьбы не интересовался. По-видимому, та тысяча с лишним фунтов, которую удалось собрать, пошла главным образом на подкуп членов парламента; а по той причине, что он сам не проследил за этим делом, взятки получили люди, которые и даром выполнили бы приказание Джона Уэста.

Дэвисон, обычно беспрекословно подчинявшийся Джону Уэсту, все же внес законопроект о торговле молоком. Новый закон должен был обеспечить повышение оптовой цены, выплачиваемой фермерам, при сохранении розничных цен на прежнем уровне, предотвратить фальсификацию молока и разбавление его водой, а также приостановить засилье монополий в молочной промышленности.

Как и во всех других отраслях промышленности, почти вся розничная торговля молоком была сосредоточена в руках нескольких могущественных монополистов, Дэвисон очень скоро обнаружил, что Джон Уэст является тайным владельцем многих крупных ферм; однако премьер не внял требованию Джона Уэста и не отказался от законопроекта.

Дэвисон был хитрый и дальновидный политик; он рассчитывал, что новый закон привлечет на его сторону фермеров и домашних хозяек, а недавно проведенное повышение заработной платы возчикам молока расположит к нему рабочих. Дэвисон нуждался в поддержке. Он лез из кожи вон, чтобы заручиться сотрудничеством лейбористской партии. Новый закон понравится избирателям-лейбористам.

Джон Уэст просидел в кресле до одиннадцати часов, предаваясь невеселым мыслям. Он чувствовал себя утомленным и очень старым. Где его былые мечты о власти?

Он невольно задумался над тем, чего он достиг в жизни. Семья его распалась. Нет сомнения, что его политическое влияние идет на убыль, даже в штате Виктория. В профсоюзном движении коммунисты одерживают победу за победой на выборах, и кто знает, сколько еще сможет продержаться Рон Ласситер, последний прямой ставленник Джона Уэста, на должности секретаря профсоюза строителей. Джон Уэст, как и все миллионеры, ненавидел и смертельно боялся коммунистов; но, придя к выводу, что влияние в профсоюзах не существенно для его планов, он палец о палец не ударил, чтобы изменить положение. Только муниципалитеты Керрингбуша и Ролстона полностью оставались в его власти; но так как его ипподромы в этих округах были закрыты, то практического значения эта власть не имела.

Куда ни повернись, он натыкался на неподчинение; и стоило ему хоть раз не покарать виновных, как число непокорных увеличивалось. Правда, он богател не по дням, а по часам. Капитал его уже равнялся пяти миллионам фунтов. Но одного богатства Джону Уэсту было мало; жажда власти по-прежнему обуревала его. Никогда он не устанет гнаться за ней.

Не в первый раз его одолевали неприятные мысли и даже что-то похожее на угрызения совести, что, правда, случалось редко; и, как всегда, чтобы заглушить их, он с удвоенной решимостью начал готовиться к предстоящей схватке.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Джон Уэст, поднимаясь по лестнице Католической больницы, с одинаковой тревогой думал о правительственной комиссии по расследованию положения в молочной промышленности и об угрозе новой войны. Он не сомневался, что Польша послужит поводом к войне, однако не мог разобраться в своем отношении к событиям. Мысли его обращались к бурным годам первой мировой войны, но он не находил в себе прежних чувств. Ему казалось, что эта война будет какая-то другая, и он ждал ее без всякого подъема, даже с легким сожалением, что ее нельзя избежать.

— Вы желаете видеть мистера Трамблуорда, мистер Уэст? — вывел его из задумчивости голос полной, суетливой сестры.

— Да. Как его здоровье? — спросил Джон Уэст, несколько смущенный тем, что сестра знает, кто он.