Джон Уэст, огорошенный, молча смотрел на Мэри.

— Много лет ты давал мне подписывать документы, прикрывая их промокательной бумагой. Я догадывалась, что ты переводил акции на мое имя, чтобы платить меньше налогов. Если ты не выдашь мне чек на тысячу фунтов, я потребую весь контрольный пакет.

— Ничего у тебя не выйдет.

Джон Уэст снова сел, торопливо соображая; список акций был верен, хотя далеко не полон; вздумай Мэри продолжать свои розыски, она обнаружит, что имеет право требовать свыше полмиллиона.

— Никто тебе этих денег не присудит, — сказал он неуверенно.

— Ты думаешь? Я советовалась со сведущими людьми.

— С кем это?

— С мистером Кори. Он сказал, что по закону акции принадлежат мне.

— Ах вот как? Так и сказал?

Джон Уэст помолчал, не зная, на что решиться. Деньги не маленькие! А вдруг она их получит по суду? Да и судиться с дочерью неудобно.

— Послушай, Мэри. Сядь, поговорим спокойно. Не стоит ссориться из-за тысячи фунтов. Да и акции я отдал бы тебе, если бы ты не сбежала к коммунистам.

— Акции можешь мне не давать. Мне нужно только тысячу фунтов.

— Не глупи, Мэри! Послушай меня. Возвращайся домой, брось всю эту дурацкую политику, и я дам тебе две тысячи фунтов, можешь делать с ними что хочешь, и… и акции останутся на твое имя. После моей смерти ты получишь их вместе с процентами.

— Не нужны мне акции. И домой я тоже не вернусь.

— Почему ты так ведешь себя?

— Потому что я злая и черствая, потому что я твоя дочь!

— А на что ты будешь теперь жить, когда твой красный муженек тебя бросил?

— Мой муж умер. Он погиб в Испании, сражаясь против Гитлера и твоего любимца Муссолини. Я горжусь тем, что была его женой. Он отдал жизнь за человечество.

— Так ему и надо, — проворчал Джон Уэст. — И чем скорее еще несколько тысяч коммунистов будут убиты, тем лучше.

Мэри перегнулась через стол, сжала маленький кулак и ударила Джона Уэста по щеке. Потом отступила на шаг; в лице ее не было ни кровинки.

— Я попрошу тебя выписать мне чек, — сдержанно сказала она, — или завтра утром я потребую свои акции.

Джон Уэст осторожно потрогал багровый след на щеке. — Чего же еще ждать от коммунистки!

Он выхватил из кармана вечное перо и чековую книжку; дрожащей от бешенства рукой он заполнил бланк, подписался и, вырвав чек из книжки, протянул его Мэри.

— На, — сказал он. — А теперь убирайся! И если ты вздумаешь вернуться в Австралию, я позабочусь о том, чтобы ты здесь не осталась.

— Будь покоен, я не вернусь.

Джон Уэст провожал ее глазами, пока она не скрылась в темном коридоре.

Он долго стоял, опершись на стол. Что он сказал? Что он сделал? Как могла Мэри так поступить с ним?

Мэри вернулась в свою пустую квартиру. Она взяла в руки фотографию Бена и посмотрела на его лицо. Что бы он теперь подумал о своей Мэри?

Всю ночь она не сомкнула глаз. Перед ее мысленным взором прошла вся ее сознательная жизнь. Бурный поток событий стремительно уносил ее и теперь выбросил на берег отчаянья. Бен, радость моя, почему ты оставил меня одну? Я буду бороться и без тебя, но это трудно, ах, как трудно!

Она купила место на пароходе — место третьего класса — и уведомила партийную организацию и комитет, в котором работала, что уезжает в Англию и там примкнет к коммунистическому движению. Все отнеслись к ней с большой чуткостью. Говорили, что понимают ее. Боже мой! Как будто кто-нибудь мог понять, что с нею сделала жизнь!

Она зашла к матери проститься. Нелли со слезами просила ее не уезжать, вернуться в лоно церкви и семьи.

— Нет, мама, не останусь. Я так решила. Я буду писать тебе и, быть может, когда-нибудь вернусь домой.

— Да простит меня бог, — сказала Нелли, — но отец твой великий грешник. Он будет гореть в аду!

В ее голосе звучала такая лютая ненависть, что Мэри содрогнулась. — Бедная ты, бедная, сколько ты выстрадала!

Они вместе поплакали, потом Мэри поцеловала мать и ушла. В передней она столкнулась с братом Джо и сказала, что едет в Англию.

— Не уезжай, Рыжик, — воскликнул Джо, — не уезжай!

Во все время поединка Мэри с отцом Джо только посмеивался. Но теперь она видела, что он искренне огорчен.

— Рыжик, Мэри, не уезжай. Поистине отцу за многое придется ответить перед богом! — Он нежно поцеловал ее. — Подумай хорошенько. И не уезжай, не повидавшись со мной.

Поднявшись на холм, Мэри остановилась и посмотрела через плечо на внушительный белый особняк. Сколько горя, сколько семейных драм он видел, и все же как весело и беззаботно здесь иногда жилось детям. Зловещий дом Джона Уэста!

На другой день Мэри вылетела в Сидней — попрощаться с Джоном. В конторе она не застала брата. Его, пьяного, привели из кабака. Они зашли в кафе позавтракать. Крепкий кофе несколько отрезвил Джона. Мэри рассказала ему все о себе.

— О господи, Рыжик! Какой жестокий и беспощадный человек наш отец! Он расшвырял нас, точно пук соломы пустил по ветру!

Провожать Мэри пришли только товарищи. Они настойчиво просили ее продолжать работу в Англии, почаще писать и поскорее вернуться домой.

На борту она узнала, что, по распоряжению Джона Уэста, ей отвели место не в третьем классе, а в одной из лучших кают на верхней палубе.

Почему он это сделал? Мэри недоумевала. Может быть, в глубине его черствой души таилась любовь к ней? Или он не хотел, чтобы люди видели, что дочь его путешествует в третьем классе вместе с простыми смертными?

Джон Уэст и сам не мог бы ответить на этот вопрос.

После последнего свидания с дочерью Джон Уэст долго просидел в музыкальной комнате, терзаемый противоречивыми чувствами, охваченный глубоким волнением. Он всегда гордился Мэри, любил ее, баловал — почему она так жестоко обошлась с ним! Вновь и вновь он опрашивал себя: был ли он слишком суров к ней? Нет, решил он наконец, Мэри не права; коммунисты испортили ее.

Когда Джо Уэст поплелся в свою спальню, он уже был весь во власти бессильной злобы: Мэри не подчинилась ему, но это сошло ей с рук, и она путем вымогательства даже заставила его помочь ей.

Утром, придя в контору, он позвонил Патрику Кори и выбранил его за то, что он подучил Мэри требовать акции. Кори оправдывался, говоря, будто не думал, что Мэри в самом деле будет их требовать. Как всегда, ярость Джона Уэста нисколько не смутила Кори.

— Молодец баба! — сказал он.

Джон Уэст сообщил Пату Кори, Ричарду Лэму и Фрэнку Лэмменсу, что отправил Мэри за океан, чтобы «она немного образумилась».

Все утро Джона Уэста обуревало желание позвонить в банк и приостановить выплату денег по чеку, выданному Мэри. Но почему-то он не мог заставить себя снять трубку. Днем он велел Лэмменсу обзвонить все пароходства и доискаться, когда Мэри едет. Узнав, что она взяла билет третьего класса, он купил ей другое место.

В течение нескольких недель после отъезда Мэри Джон Уэст чувствовал себя удрученным, пока однажды вечером Пэдди Келлэер и Билл Брэди не явились с известием, которое дало его мыслям другое направление.

Когда посетителей провели в гостиную белого особняка, Келлэер выхватил из кармана газету и помахал ею перед носом Джона Уэста.

— В-в-вы читали, мистер Уэст? — Келлэер явно волновался и, как всегда в минуты волнения, заикался пуще обычного.

— «Истина» опубликовала заметку о молочном законе, — перебил его Брэди. — Не миновать скандала.

Джон Уэст взял в руки газету.

«Если говорят деньги, заговорит и „Истина“», — вещал огромный заголовок. Джон Уэст опустился в кресло и начал читать. В заметке было сказано, что в парламенте штата Виктория уже давно говорят деньги. Всем известно, что этот голос принадлежит людям, наживающимся на театрах, спортивных состязаниях, на виноторговле, ростовщичестве и иных видах большого бизнеса. Настала пора для «Истины» сказать во весь голос о том, что, по слухам, некоторые члены парламента за взятку выступали против молочного закона.