— Мы настолько неестественные?

— Я не совсем это хотел сказать. Вы очень даже естественные, настоящие. И нисколько не противоречите природе. Наверное дело в каком-то законе равновесия, который не позволяет столь совершенным существам появляться в большом количестве. И поэтому зачатие у вас происходит гораздо реже, даже если вы посвящаете любви больше времени.

— Уж поверьте, я старался, — улыбнулся Иеракс.

— Южане мечтают завладеть нашими обширными землями. Но правда такова, что они заблуждаются. Точнее, их большинство обманывают. У Фирнберга мало плодородных земель пригодных для выращивания хлеба. Здесь не сможет жить столько народа как на юге. Наша почва — это серая почва северных лесов. И лишь на юго-востоке, в самой населенной части вдоль южной границы и столицы бурая лесная земля. Чернозема у нас очень мало, в отличие от южных королевств.

Мы не земледельческое государство.

Урожаи у нас бывают не каждый год, но мы умеем надежно хранить собранное, у нас лучше ремесленники. Наше оружие лучше, дома старее, но долговечнее и просторнее.

Вдоль южных окраин крестьяне сеют обыкновенную пшеницу, которая даёт на юго-востоке, особенно в окрестностях столицы сравнительно хороший урожай. Но севернее жители отделенных деревень, для которых земледелие не главное, распахивают недалеко от своего жилья лесные полянки для другого злака, сочетающего свойства пшеницы и сорняка пырея. Урожайность у него низкая, собранного с небольших наделов хватает только для собственного пропитания, не для продажи. Но полусорняк весьма живуч, превосходно переносит местный климат, а главное многолетний. Достаточно один раз в несколько лет вспахать землю и засеять поле. Главное, что здесь умеют сохранить добытое.

Многие на юге считают такой образ жизни признаком лености. Но особенность характера жителей герцогства во многом заключается именно в основательности. Ведь здесь даже крестьянские дома пытаются строить так чтобы они пережили столетия, вместо того чтобы каждое новое поколение строило новый дом взамен сгнившего.

Простолюдинам на юге внушают что на захваченных территориях они получат много земли, но тем, кто направляет свою чернь к войне, в Фирнберге интересует другое. Неприступный город, рудники.

Во мне говорит не просто чувство сопричастности к старому величию. Наши враги не жалуют магию и могут не знать особых тайн этого места.

А еще… издавна было что тот, кто контролировал Фирнберг, контролировал весь мир, но не знаю возможно ли это без помощи грифонов. Фирнберг — это сердце нашего мира.

7

Над Нидербергом прояснялось холодное вечернее небо.

Когда подростка вывели на улицу то зимний воздух заставил острее почувствовать, что лицо мокрое от слез. Ветер прижимал к щеке пряди длинных растрепанных волос и Гирольд надеялся что не все видят насколько он отчаянно напуган.

Был благодарен сам себе, что не слишком сильно рыдал в истерике и не долго умолял. Шел сам, не дал себя выволочь силой как скулящее животное.

Совсем недавно Гирольд стоял на коленях в зале где горели камины и слышал невыносимые слова, не в силах поднять взгляд.

Но он не единственный, кто боялся смотреть в лицо разгневанному повелителю. Обитатели замка знали жестокий нрав своего герцога, склонного к необдуманным поступкам, которые потом не исправить. И никто не посмел возражать.

Если он решил изгнать мальчишку, которого не признал своим сыном, то значит так для всех будет лучше. Но все понимали, что это не изгнание, а убийство.

Подростка выгоняли зимой на мороз плохо одетого, босиком. Так его и вели через город к воротам. Улицы застланы соломой вперемешку с притоптанным снегом. Но на спусках каменные плиты ступеней обжигали, если на них наступить.

— Никто не выходит из города ночью, — вздохнул кто-то за спиной.

Подростка завели в сторожевую башню перед воротами.

— Я знаю, что все равно замерзнет, но нельзя же так! — проворчал один из стражников. — Нельзя же совсем босиком.

Солдат порылся в углу и вытащил старые, стоптанные и совсем негодные ботинки.

Гирольд одел их на дрожащие покрасневшие ступни. Обувь была велика.

— Скоро стемнеет, ворота надо до темна закрыть. Ох и холодища будет, — поежился другой.

— Обоз до стен совсем немного не дошел. Надо было им переждать ночь на ближнем хуторе.

— Да кто ж знал. С ними же восемь дружинников было! Да и на хуторах сейчас страшно. Частокол хоть и высокий, но я даже на городской стене уже побаиваюсь к краю подходить ночью.

— Это она. Она, тварь… Кто же еще. Всех порвала, а припасы, мешки на телегах не тронула. Не нужны они ей. Только мешки все в крови. Так и не успели до темна в город перевозить.

Скоро стражники в башнях разожгут огни, у которых будут греться в ночное время.

— Ты нас прости. Мы выполняем приказ, — хмуро произнес один из стражей. Другие ничего не сказали. Изгнанный для них уже был мертвецом. Еще одним замерзшим мертвецом.

Его вывели за ворота. Из дубовых бревнышек, стесанные до некоего подобия досок, оббитые снаружи железными полосами. Стражники налегли с той стороны на створки, и те с громким скрипом затворились. Лязгнул массивный засов.

Гирольд стоял перед закрытыми воротами.

Солнце ненадолго скрылось за рваными зимними облаками, было сумрачно, но облаков совсем немного. К ночи явно начнет холодать все сильнее.

Снега в начале зимы еще немного, но он, набившись в щели между камнями, делал кладку еще рельефнее, а башни выглядели обледеневшими.

Умирать прямо перед воротами совсем не хотелось. Гирольд не хотел, чтобы его нашли те, кто выгнал.

Подросток побрел по дороге прочь.

До темна он никак не сможет дойти ни до одного из хуторов. Ночью никто не открывает ворота. Тем более на хуторах. Впрочем это тоже не всегда спасает. Слишком тревожные времена.

На дороге застыли колеи от телег, грязь закаменела от холода. Снежный покров выглядел сплошным только в низинах, а на буграх земля была еще голой и промерзшей.

Стыли вдали длинные сглаженные холмы-друмлины, каменистые и безжизненные.

Сам не заметив, Гирольд ушел уже далеко от города. Это холод и страх перед холодом не давал ему останавливаться. И будет гнать его пока изгнанный еще сможет идти.

Неужели правда люди всегда столь же жестоки как и природа страны в которой они живут?

Вот и зашло солнце, но пока не темно. В сумерках еще неплохо видно.

На дороге вереница телег.

Неужели тот самый обоз? На который напала тварь?

Раньше подросток побоялся бы подойти, но теперь в таком отчаянном положении, что отбросил сомнения.

Парень подошел, вздрагивая и от холода и от страха. Не все тела успели унести, одежда мертвых примерзла к телегам, застланным соломой, рядом валялся мешок, и еще один. Да, торопились те, кто пытался забрать припасы, очень боялись остаться ночью рядом с местом расправы. Если в такие бедные времена не все мешки унесли…

Гирольд осмотрел телеги, надеясь найти среди тел хоть какое-то оружие. Ничего не нашел. Ни меча ни кинжала. Оружие слишком дорогое, его унесли в первую очередь.

Подросток пошел дальше. Не зная куда, куда глаза глядят, хотя сумерки становились все ближе. Он шел просто потому, что оставаться на месте слишком холодно. И идти холодно, но стоять совсем невыносимо.

Вдоль дороги тянулся неровный бугор, где из под снега проглядывали камни и чахлые былинки. Гирольд поднял на него взгляд и закаменел от страха.

Совсем рядом на гребень бугра поднялось белое четвероногое существо. Фигура лишь отдаленно напоминала волчью, гораздо крупней но и гораздо стройней, с длинными лапами, тощим животом. А пасть совсем странная, очень длинная, многозубая.

И красные отсвечивающие глаза смотрели на подростка.

Это его смерть.

Убежать он не сможет. От нее, похоже, и на лошади не ускачешь. Он перед ней безоружен, но и оружие бы не помогло. Караван не спас даже отряд дружинников, все самые страшные слухи о смертоносности твари оказались правдой.