103
Я свыше месяца влачил, согбенный,
Блюдя от грязи, мантию Петра;
Пред ней — как пух все тяжести вселенной.
106
Увы, я поздно стал на путь добра!
Но я познал, уже как пастырь Рима,
Что жизнь земная — лживая мара.
109
Душа, я видел, как и встарь томима,
А выше стать в той жизни я не мог, —
И этой восхотел неудержимо.
112
До той поры я жалок и далек
От бога был, неизмеримо жадный,
И казнь, как видишь, на себя навлек.
115
Здесь явлен образ жадности наглядный
Вот в этих душах, что окрест лежат;
На всей горе нет муки столь нещадной.
118
Как там подняться не хотел наш взгляд
К высотам, устремляемый к земному,
Так здесь возмездьем он к земле прижат.
121
Как жадность там порыв любви к благому
Гасила в нас и не влекла к делам,[813]
Так здесь возмездье, хоть и по-иному,
124
Стопы и руки связывает нам,
И мы простерты будем без движенья,
Пока угодно правым небесам».
127
Став на колени из благоговенья,
Я начал речь, но и по слуху он
Заметил этот признак уваженья
130
И молвил: «Почему ты так склонен?»
И я в ответ: «Таков ваш сан великий,
Что совестью я, стоя, уязвлен».
133
«Брат, встань! — ответил этот дух безликий. —
Ошибся ты: со всеми и с тобой
Я сослужитель одного владыки.
136
Тому, кто звук Евангелья святой,
Гласящий «Neque nubent»,[814] разумеет,
Понятно будет сказанное мной.
139
Теперь иди; мне скорбь моя довлеет;
Ты мне мешаешь слезы лить, стеня,
В которых то, что говорил ты, зреет.[815]
142
145
Там у меня нет никого другого».
Песнь двадцатая
Круг пятый (продолжение)
1
4
Я двинулся; и вождь мой, в тишине,
Свободными местами шел под кручей,
Как вдоль бойниц проходят по стене;
7
Те, у кого из глаз слезой горючей
Сочится зло, заполнившее свет,[819]
Лежат кнаруже слишком плотной кучей.
10
Будь проклята, волчица древних лет,
В чьем ненасытном голоде все тонет
И яростней которой зверя нет![820]
13
О небеса, чей ход иными понят,
Как полновластный над судьбой земли,
Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?
16
Мы скудным шагом медленно брели,
Внимая теням, скорбно и устало
Рыдавшим и томившимся в пыли;
19
Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,
И так тоска казалась тяжела,
Как если бы то женщина рожала;
22
И далее: «Как ты бедна была,
Являет тот приют, где пеленицей
Ты свой священный отпрыск повила».
25
Потом я слышал: «Праведный Фабриций[821],
Ты бедностью безгрешной посрамил
Порок, обогащаемый сторицей».
28
Смысл этой речи так был сердцу мил,
Что я пошел вперед, узнать желая,
Кто из лежавших это говорил.
31
вернуться
813
Не влекла к делам — то есть к добрым делам.
вернуться
814
«Neque nubent» (лат.) — «ни женятся». Адриан хочет сказать, что он больше не «супруг церкви», не римский папа.
вернуться
815
В которых то, что говорил ты, зреет. — См. ст. 91–92.
вернуться
816
Аладжа деи Фьески была замужем за Мороелло Маласпина (см. прим. А., XXIV, 145–150).
вернуться
817
Пред лучшей волей — то есть перед волей Адриана V, желавшего отдаться слезам покаяния (Ч., XIX, 139–141).
вернуться
818
Я погруженной не насытил губки — то есть прекратил беседу, не успев спросить о многом.
вернуться
819
Зло, заполнившее свет — корыстолюбие.
вернуться
820
Волчица древних лет… — См. прим. А., I, 31–60.
вернуться
821
Фабриций — римский полководец (III в. до н. э.), прославившийся своим бескорыстием.
вернуться
822
Щедрость Николая — церковная легенда о святом Николае.