— Кто приходил, тятя? — спросил он, почесывая пятернёй грудь под рубашкой. — Я спросонок слышал, ты кого-то выпроваживал?

— Выпроваживал. Кто мог придти в такой поздний час?

— Бредун?

— Он. Кому ещё. Кто по ночам будет шастать? Скрывается со своими в овине дуровском. Говорит, что чуть не попались. Дом, где они расположиться хотели на ночлег, милиционеры окружили.

— Накличет он на нас беду, — сказал Степан. — Зачастил, что осенний дождь. — Его красное, опухшее после сна лицо ещё больше закраснело и маслянисто заблестело.

— Хоть так, хоть эдак, — вздохнул Антип Маркелыч. — Всё один результат: доживаем последние вольготные деньки.

— Так и доживаем, — потянулся до хруста в суставах Степан. — Может, образуется всё?..

— Не образуется. Вон как советска власть круто берёт. А чо против рожна переть? Бредун-то сначала гоголем ходил: то там пожар учинит, то здесь чайную ограбит, а теперь, видать, и ему каюк приходит — носится как затравленный волк. А раньше после каждого грабежа в чайных сиживал, пропивал награбленное открыто, никого не боясь. Банда у него была чуть ли не в двадцать человек, а теперь только двое остались…

— Ну эти самые матёрые.

— Каков бы матёр волк не был, а и его черёд наступает.

— Я не пойму тебя, тятя! Ты вроде и с советской властью дружишь — всё имущество в колхоз отдал, нас по миру пустить хочешь, и Бредуна прикармливаешь…

— А шут его разберёт, чья возьмёт — то ли эта сторона, то ли та. Вот и кувыркаюсь.

— Ты ж сам только что говорил: неча против рожна переть, а сам прёшь. Как тебя понять?

— Молод ты меня учить. — Антип Маркелыч заметно рассердился, не зная, как объяснить сыну свои колебания. — Иди ложись спать, чо лясы посередь ночи точить…

Степан снова зевнул, прошёл в сени, снял с ведра деревянный кружок, зачерпнул ковшом кваса, попил и направился в чулан. А Антип Маркелыч потушил свечку и лёг на кровать, стараясь отогнать невесёлые думы. Но ему не спалось. Собака возила тяжёлую цепь по дощатому настилу, ежеминутно тявкая на кого-то в темноте, тонко дзинькало стекло в раме от порывов ветра, видно, замазка отвалилась за зиму, шелестела листва на кустах.

Поворочавшись на постели, Антип Маркелыч встал, прошлёпал босыми ногами в красный угол и засветил лампадку перед иконостасом.

Хозяин хутора сух и прям, с длинными жилистыми руками. Медные волосы на маленькой голове поредели со лба, макушка тоже жёлто просвечивала. Большие уши поросли рыжим волосом, даже мочки опушала "борода". Серые глаза глядели с затаённой усмешкой. Нос длинный, хрящеватый, прямой, с узкими хищными ноздрями. Подбородок тяжёлый, не шедший к узкому лицу, казалось, будто нижняя часть приставлена к верхней из другой перепутанной упаковки. На щеках борода не росла — топорщились редкие волосинки, но Антип Маркелыч регулярно брился до глянца, согласно новым веяниям. Покатые плечи перерастали в длинную шею с острым кадыком. Тело было покрыто крупными веснушками, особенно на плечах и спине, и казалось землисто-рыжим.

Опустившись на колени, он смотрел, как светлый язычок ровно поднимался от фитиля, освещая лик святого, и стал молиться, шепча губами слова:

— Господи праведный, на тебя уповаю в эти часы беззакония и произвола. Ты прибежище и спасение моё… Пронеси стороной эту чёрную тучу. Изведи ворогов лютых и за бесчестие веры и за помыкание истинных радетелей земли русской. Всю жизнь я шёл к благополучию не ради корысти или стяжания, а для процветания семейного счастья, чтобы дети в достатке жили и приумножали отцовское достояние, а теперь разграбляют потом и кровью нажитое… — Он запнулся. Внезапно из памяти, как бы волной выброшенный, всплыл облик Изота, в уши ударили его последние слова: «Что ты, поганец, делаешь?», и рука, двинувшая совершить крестное знамение, замерла. В горле клокотнуло, словно с трудом проглотил большой глоток воды.

Поднявшись с колен, достал небольшую икону Николая угодника, смахнул с неё пыль и присел на стул, держа её на коленях. Отодвинул планку, скрепляющую доски с обратной стороны, и достал скрученную в трубку, потемневшую от времени и неблагоприятных условий хранения кожу. Из паза вывалился блестящий предмет жёлтого цвета — «рыбий зуб».

Антип Маркелыч, отложив амулет в сторону, развернул свиток и вгляделся в ровные, изящно выписанные, словно кружево, строчки, кружочки и пунктирные линии. Все эти годы он стремился к единой, однажды взбередившей душу цели — докопаться до мурманского сундука. Ещё в лесу, будучи мальцом, когда они поехали за осинником для мостовника, после рассказа работника запала ему на сердце эта мысль, что должен быть клад в скиту. Она жгла его ночами и днями, не давала успокоения и расслабленности. А когда Изот принёс из скита золотую чашу и запросто, как простенькую вещицу, отдал отцу с матерью в подарок за доброе к нему отношение, тогда сомнений у него не осталось — в скиту полно золота, только Изот это скрывает.

Все эти годы он стремился найти мурманский сундук, но всегда что-то мешало — то русско-японская война, женитьба, похороны тятеньки и маменьки, умерших друг за другом в один год. В скиту он побывал во второй раз, когда Захар отрыл золотые церковные вещи, закопанные Изотом в могиле. После смерти Василисы и таинственных происшествиях, он посчитал мельницу нечистой, притом она оказалась на отшибе от новых дорог, он её забросил, переселился на хутор, и не к колу прививался — хозяйство сразу в гору пошло — помогло скитское могильное золото. Опять не до сундука было — надо было жениться. Не бобылём же оставаться. Женился вдругорядь, народился Степан, началась германская война. Потом революция. А теперь?..

Нет, надо всё бросать, идти в скит искать сундук. Почему же столько лет он не даётся ему в руки? Из-за проклятия Изота? Проклял он Антипа, когда тонул. Я, говорит, спас тебя, выходил, а ты… Крепко запали эти слова скитника в сердце Антипа. Не поверил ему, думал, что говорил тот такие слова в надежде, что спасёт его Антип. Оказалось, не лгал Изот. Сначала он не спрашивал об этом у родителей, все помыслы были о грамоте, которую хранил барин. Добыл этот свиток. И тогда спросил. Они не признались. Только будучи присмерти мать сказала ему правду, призналась, что не сын он их вовсе кровный, а приёмный. Нашли они его на крыльце, как и говорил Изот. Тогда стали понятны поступки скитника, его решение остаться у них. А Антип погубил спасителя своего ради призрачного золота, не побоялся отнять жизнь, Богом данную, у человека, которому сам был обязан жизнью. С этим камнем жил все эти годы. Пытался найти себе оправдание… считал, что болотный старец — это чудом спасшийся Изот. Но всё равно не было покоя в душе Антипа Маркелыча.

Антип Маркелыч встал с колен, поставил икону на место, потушил лампадку, прошёл к кровати, но ложиться не стал. Приняв решение, обул сапоги и, стараясь не скрипеть дверью, чтобы не разбудить Степана, спустился во двор.

Глава вторая Антип Маркелыч и Ахметка

Его очень беспокоило оружие, закопанное в коровнике. Бредун по всему своё отгулял, не сегодня, так завтра положит голову. Ведь выдаст, чёрт, он Антипа со всеми потрохами. Антип Маркелыч привык не доверять никому. Одни или по натуре своей болтливой могут растрепать, чтобы подчеркнуть, что они что-то знают, другие разболтают от сложившихся обстоятельств. Прищучат, завоют дурным голосом. Мать родную продадут. Это Изот был доверчив и прост, а Антип должен подходить ко всему со своими мерками — время такое. Простота хуже воровства. Дурак, что взялся сохранить оружие у себя во дворе, полагал, спокойнее с ним будет, на Бредуна надеялся. «Ну как же, — думал, любовно гладя ложе карабина, — не даст в обиду, постоять за себя могу с оружием-то». А сейчас обстоятельства такие, что оно стало тяжелым грузом — и карабины, и пулемёт, и патроны. Надо отнести в лес пару карабинов да три револьвера, что он не закопал, а засунул под сено. Закопанное в коровнике не найдут, а это…