— У кого-то стащили? — с волнением в голосе произнёс Степан. — А что если тот в милицию заявит?

— Не заявит, — уверенно ответила Райка. — Того человека нет в живых. — Так что ты не беспокойся — никто знать не будет, что это не твои настоящие бумаги…

— А того… хозяина вот этих, — он потряс справкой в воздухе, — пришили?

— Никто его не пришивал. Гопники к этому руку не прикладывали. Если хочешь знать, скажу: этого Овражнова поездом зарезало. Его документы мне передали.

После этих слов Степан успокоился. Он как бы заново родился на свет, а Райка стала замкнутой, неразговорчивой, тусклой, и улыбка, раньше лучезарная, редко озаряла её красивое лицо.

Лёжа на райкиных перинах, утопая по уши в пуховых подушках, Степан всё чаще вспоминал исповедь отца в лагере и его завещание. Когда он плутал по тайге, жил в подвале, редко вспоминал о кладе, зарытом в староверском скиту, а если и вспоминал, то эти мысли быстро пропадали, потому что не до мечты было о далёком мурманском сундуке. Надо было думать о том, как выжить сейчас, в теперешнее безрадостное время. Он жил одним днём, не заботясь о неизведанном будущем. А теперь сладостные думы о неимоверном богатстве, таящимся под землей, не давали ему покою. Он не делился с ними ни с кем, даже с Райкой, потому что богатство принадлежало ему одному, он один о нём знал и один хотел владеть им после мытарств и лишений, выпавших на его долю, находясь ежесекундно на волоске от смерти. Он затем и выжил, чтобы пожить нормальной жизнью. Теперь с новыми документами никто и знать не будет о Степане Загодине, пропавшем в алданской тайге, а на свете теперь живёт Степан Овражнов, молодой человек, отслуживший Красную Армию, сын бедного крестьянина, ищущий свою долю на стройках возрождающейся страны.

Размышляя о своей дальнейшей жизни, Степан стал тяготиться ролью примака и однажды у него созрела мысль, от которой он не мог избавиться — она звала его вперёд, к новому бытию. Хватит скитаться по подвалам, по чужим углам, жить захребетником, хоть и у женщины, которая по всему его любит и души не чает и которую не любит Степан. Она ему сначала нравилась, но потом это чувство прошло, он ей просто был благодарен за участие в его судьбе, но не больше. Что его могло ожидать с ней? Можно уехать, удрать вместе с нею. Создать семью. Но он ещё молод. Ему чуть за двадцать, а ей подкатывает под сорок. А потом, отвяжутся ли они от воров? Этого всего больше боялся Степан. Те не дадут спокойной жизни. Надо сматываться, как говаривал в свое время Мухомор, сматываться от этой воровской компании.

Придя к таким мыслям, Степан втайне от Райки стал готовиться в дорогу. Нужны были деньги. Но где их взять? За обворованную заводскую кассу он не получил ни полушки, за это ему Утёс обещал достать документы, но что-то не торопился. Воровать он не пойдёт. Поймают — посадят. Надо позаимствовать у Райки. Он перерыл в отстутствии хозяйки весь дом, но денег не нашёл. «Где же она их прячет? — задавал он себе вопрос. — Не за лифчиком же носит?»

Степан стал следить за нею, когда она собиралась уходить из дома на базар. Оказалось, деньги лежали под периной, на которой он спал.

Он что-то делал по дому, то ли полку поправлял, то ли у самовара поддон лудил, а она собиралась в город. Зашла в комнату, где они спали, завернула перину и вытащила свёрток, развернула, отсчитала несколько бумажек, сунула за пазуху, остальные положила обратно.

— Степан, — появилась она в дверях кухни. — Я в город в ларёк схожу.

— Как знаешь, — ответил Степан, делая вид, что всецело поглощён работой, насвистывая незатейливый мотивчик, хотя внутри всё пело и ликовало.

Шевельнулась занавеска, и Райка стала одеваться. Как только хлопнула дверь, он проследил в окно, как она шла по тропинке к калитке палисадника, отодвигая от лица ветки кустарника, уже распускавшие зелёные листочки, как скрылась за соседним домом, быстро закрыл дверь на крючок и прошмыгнул в спальню. Откинул перину и увидел свёрток. Дрожащими от волнения руками развернул его и стал считать деньги. Их оказалось несколько тысяч. Взяв сторублёвку, положил в карман, подумав, вытащил ещё одну, остальные положил на прежнее место. Выйдя в сени, засунул купюры в щель бревна, свернув их в трубку, сверху заткнул паклей, выдернутой из рассохшегося паза.

Райка не заметила пропажи, а Степан под благовидными предлогами стал пропадать в городе, как он говорил, осваивался в незнакомом населённом пункте.

Прежде всего окольными путями, чтобы его не видели ни Райка, если она хотела проследить за ним, ни его бывшие товарищи, нечаянно встретившиеся на пути, он пробрался на вокзал и узнал стоимость билета до Москвы и расписание поездов. Пассажирские ходили не часто. Он выбрал дневной поезд, потому что вечером и ночью Райка всегда была дома и ему в это время выбраться на волю не было возможности. Оказалось, что двухсот рублей, что он припрятал, было недостаточно для купли билета, но он теперь знал, где взять недостающие.

Наступило лето, прекрасное время для путешествий и разного рода долгих отлучек, когда человеку, не обременённому тяжёлой одеждой, без боязни замёрзнуть ночью в незнакомом месте, можно двигаться в любых направлениях. Райка привыкла к отсутствию Степана в дневное время по нескольку часов и не обращала на это никакого внимания. Хотя она отстранялась всеми способами от общения с Утёсом, компания её не забывала, иногда приходил Мухомор, передавал приглашение Утёса зайти, но Райка держала марку крутой женщины, которой она и была в самом недалёком прошлом и ни шла ни на какие уступки. Но оступников не любят в любой среде, не нравилось и её товарищам, что она настолько увлеклась Степаном, что отстранилась от общего дела.

— Передай Утёсу, — наставляла она в последний раз Мухомора, — что мне приглашения передавать не надо. Когда будет нужно, я сама его найду. Он меня не запряг. Когда запряжёт, тогда пусть и понукает…

— Твоё дело, — промямлил Мухомор, заметно повзрослевший за последнее время. — Мне велено передать..

— Ну а ты ему передай от меня, что я тебе сказала. Иди! — И она широко открыла перед ним дверь.

Мухомор, угодливо улыбаясь, попятился к порогу, успев подмигнуть Степану.

Но Райку допёк порученец Утёса и как-то, не выдержав, она сказала Степану:

— Я дойду до хаты, побудь один…

Степан понял до какой хаты и ответил:

— Сходи. Только поосторожнее с Веничкой. А я тоже прогуляюсь, а то дома скучно.

— Прогуляйся, — разрешила Райка. — Только долго не задерживайся. Я скоро вернусь.

Когда она ушла, Степан твёрдо решил осуществить свой план. Забрав деньги под периной и сунув в карман пиджака, он налегке, не взяв больше ничего, закрыл двери и пошёл на станцию. Надо было спешить.

За последнее время, совершая пешие прогулки, он хорошо изучил город, и теперь, держа путь на вокзал, пошёл не прямой дорогой, а закоулками, стараясь выбрать места малолюдные, держась ближе к стенам домов. Вблизи какой-то подворотни ему показалось, что он увидел Шкета. Тот кого-то высматривал на улице. Сердце Степана упало от плохого предчувствия.

Он быстро проскользнул под оказавшуюся поблизости арку и переждал некоторое время. Когда вышел, Шкета не было, и он облегчённо вздохнул.

Вокзал был шумный и многолюдный. В кассе седая кассирша подозрительно посмотрела на Степана, пересчитала деньги, что он ей дал, и протянула билет. Степан быстро схватил его и, стараясь принять независимый вид, отошёл от окошечка.

До прибытия поезда оставалось не более часа. Решив не толкаться среди ожидающих прибытия поезда пассажиров, вышел из вокзала, купил газету, она оказалась не свежей, но его это мало обеспокоило, нашёл отдалённую скамейку в тени разросшегося дерева, присел и, закрыв лицо газетой, сделал вид, что увлечённо читает. Но читать не мог. Сердце колотилось неистово. Он так не переживал перед побегом из лагеря, как сейчас. Ему казалось, что Райка уже вернулась от Утёса и, заподозрив неладное, разослала знакомых гопников на его поиски.