весьма и весьма раздосадован популярностью сей новоприбывшей особы, чему

доказательством явное его нежелание познакомить меня с ним. Как бы то ни

было, он сам засвидетельствовал мне свое почтение. Я любезно ответил тем же, и не далее как вчера он изъявил желание встретиться со мной ровно в полдень, однако, в назначенный срок не явился и посему вновь объявил о своем желании

поговорить со мной этим утром, и был мною незамедлительно принят. Начал он

с обсуждения плохого состояния Франции, страстного ее желания мира,

необходимости мирного договора и личных его стремлений поспособствовать

этому событию, в целом столь желанного для всего человечества. Далее он

говорил о своем пристрастии к Англии и Пруссии, которое, по его мнению, сделало из него искреннего сторонника Франции.3

2 Апартаменты замка, см. приложение 1. — прим. авт.

3 Очевидно, граф Сен-Жермен говорит о том, что ему известны истинные намерения

Англии и Пруссии по отношению к Франции, а также какая опасность нависла над последней.

— прим. перев.

Будучи немало осведомлен об этом человеке и не осмелившись вступать в

беседу без достаточных на то основательных сведений, я предпочел сразу же

скрыться под маской серьезного и сдержанного тона, сказав ему, что подобные

дела столь деликатного характера, что не подлежат обсуждению между людьми

неуполномоченными на это, а затем пожелал знать истинную причину его

визита. Полагаю, что мой тон показался ему чересчур утомительным, ибо он тут

же предъявил мне словно верительные грамоты два письма от маршала Белл-

Изля. Одно из них датировано 4-м февраля, а второе — 26-м февраля. В первом

письме он посылает ему охранный лист, бланк с королевской печатью и

предлагает заполнить его по своему усмотрению. Во втором он выражает

великое нетерпение услышать какие-либо вести от адресата. Оба письма,

впрочем, изобилуют похвалой, обращенной к его способностям и рвению, в них

же содержатся и надежды на удачное совершение дел, ради которых и снаряжен

этот человек. У меня нет никаких оснований сомневаться в подлинности этих

писем.

Прочитав эти послания и обменявшись некоторыми незамысловатыми

комплиментами, я попросил его объясниться, что он и сделал следующим

образом: король, дофин, маркиза Помпадур, весь двор, да и весь народ, кроме

герцога Шуазель-ского и господина Беррье, страстно желают этого мира. Они

хотят знать действительные устремления Англии и желают с честью

подвинуться к заключению желаемого договора. Господин д'Аффри в тайну

этих дел не посвящен, а герцог Шуа-зельский, проавстрийски настроенный, вообще воздерживается говорить о своих дальнейших намерениях, скрывая

полученную им информацию. Однако, это не имеет ровно никакого значения, ибо этому герцогу угрожает скорая отставка. Маркиза Помпадур — не большая

любительница Австрии, но ей не достает твердости, потому что она не знает, кому верить. Если она будет уверена в реальности мирного договора, то всем

сердцем будет за него. Именно она и маршал Белл-Изль, с согласия короля, послали Сен-Жермена осуществить эту почти безнадежную миссию. На

Испанию нельзя полагаться. Испания — дело рук Шуазеля, поэтому и не стоит

ожидать ничего хорошего с этой стороны. Это и многое другое поведал мне сей

авантюрист от политики. Я пребывал в величайшем затруднении на счет того, стоит ли мне вообще вступать в переговоры, но поскольку я удостоверился в

подлинности миссии своего собеседника, о чем уже упоминал выше, я решил

объясниться с ним в общих фразах. Поэтому я сказал ему, что желание короля

подписать мирный договор является несомненно искренним, ибо мы со своей

стороны делали подобное предложение еще в середине наших успехов в войне, которые с той поры стали гораздо очевиднее. Следует посвятить во все детали и

наших союзников, ибо с ними дело быстро пойдет на лад, без них же оно

застопорится. Франции, безусловно, хорошо известно наше положение, поэтому

нет никакой нужды требовать от меня какой-либо дополнительной информации.

Что же касается частностей, то прежде чем переходить к ним мы сначала

должны быть уверены в их необходимости; в любом случае, однако, я не

располагаю сведениями, которые могли бы выступить в качестве таких

подробностей. Затем я заговорил о зависимости Франции от двух императриц и

крайне приятной перспективе, открывающейся перед ними даже в том случае, если короля Пруссии постигнет неудача. Однако, я отказался ступить далее

общих, хотя и положительных, заверений в желанности мирного договора для

нашего короля.

По мере оживления беседы я спросил его о том, какая из потерь наиболее

ощутима для Франции, наверное Канада? "Отнюдь, — заявил он, — Канада

обошлась Франции в 36 миллионов франков, ничего не дав ей взамен".

Гваделупа? "Нет, она не станет препятствием к подписанию мирного договора, ибо сахарного тростника и в других краях достаточно". Вест-Индия? Он ответил

также отрицательно, та же участь постигла и мой вопрос о денежных операциях

Франции. Я спросил его, что они скажут насчет Данкирка4? Он не замедлил

опровергнуть мое предположение, всячески заверив в искренности своего

ответа. Затем он спросил меня, что мы думаем, в свою очередь, о Минорке? Я

ответил, что мы забыли о ней, во всяком случае, об этом никто еще не

вспоминал. "То же самое, — заявил он, — я не переставал говорить им вновь и

вновь, а они изумлялись расходам, которых требовал этот остров."

4 Данкирк — датская Шотландия. — прим. перев.

Такова суть трехчасового разговора, состоявшегося между нами, о котором

я хотел Вам поведать. Он попросил меня о сохранении строгой секретности и

выразил свое намерение посетить Амстердам и Роттердам в ожидании моего

ответа, о получении которого я его не обнадежил, но и не разуверил.

Я покорно надеюсь на то, что Ваше Превосходительство не поставит в

упрек мне эту самодеятельность. Очень нелегко обрести правильную линию

поведения в подобных обстоятельствах, хотя в моей власти было либо просто

прервать все сношения с этой особой, либо продолжить их.

Поскольку король, видимо, желает дать ход мирным переговорам, да и

Франция испытывает весьма сильную потребность в этом, то, кажется, нам

улыбнулась благоприятная возможность, и я с воодушевлением ожидаю

распоряжений, прежде чем тронуться с места. Однако, Генеральный Конгресс, по всей видимости, не разделяет намерений короля, им кажется целесообразнее

продолжать военные действия, чем вести переговоры, но и они не прочь будут

рассмотреть некоторые встречные предложения. Отмечу только, что в принятии

решений Его Величество и Леди отличаются некоторой нерасторопностью.

Остаюсь Ваш и т.д. Дж. Йорк."

Нет ничего удивительного в том, что английский посол оказался в

затруднительном положении. Рекомендаций, которые предоставил граф Сен-

Жермен, было достаточно только лишь для того, чтобы быть выслушанным, но

дальше разговоров дело не пошло, так как Йорк не был уполномочен к ведению

более подробных переговоров. Георг II, по всей видимости, в какой-то степени

осознал создавшееся положение, потому что тут же ответил следующим

письмом, которое по его приказу написал лорд Холдернесс:

"Копия письма графа Холдернесса генерал-майору

Йорку. Секретно.

Уайтхолл. 21 марта 1760 года.

Сэр.

Имею честь сообщить Вам, что Его Величество всецело одобряет Ваше

поведение в беседе с графом Сен-Жерменом, о которой Вы предоставили отчет

в Вашем секретном послании от 14 марта.

Король, в частности, с похвалой отзывается об осторожности, проявленной

Вами в беседе с ним, побудив его тем самым предъявить Вам два письма от