— Все было не так! Каждый день я открывал что-то новое, шаг за шагом, вспоминал по крупицам. Дежурный в отеле назвал меня Борном; а имя Джейсон я узнал лишь побывав в банке.

— Где вы действовали уверенно, точно зная, что нужно делать, — прервал его Конклин. — Не проявили ни малейшего колебания. Вошли, вышли — и четырех миллионов как не бывало.

— Уошберн сказал, что я должен сделать!

— А потом появляется женщина, настоящий финансовый гений, и учит, как выпотрошить остаток счета. А прежде вы выводите из игры Черняка на Лёвенштрассе и еще троих, кого мы не знаем, но кто, несомненно, прекрасно знал вас! Затем тут, в Париже, в инкассаторском фургоне — еще один труп. Видимо, тоже сообщник? Вы замели все следы, черт возьми, все до единого! И наконец осталось сделать последнее. И ты, сукин сын, это сделал!

— Да выслушайте же меня! Эти люди пытались меня убить. Они охотились за мной с самого Марселя. Больше я ничего не знаю, не понимаю, о чем вы говорите! Время от времени у меня в памяти всплывают какие-то картины. Лица, улицы, дома, порой просто образы, которые я не знаю, с чем соотнести. Понимаю лишь, что они что-то значат, — только не могу ни к чему их привязать. Или имена — но без лиц. Черт вас подери, у меня амнезия! Это правда!

— Но среди этих имен Карлоса, конечно, не было?

— Было, и вам это известно. В том-то все и дело, вам известно гораздо больше, чем мне. Я могу привести по памяти множество сведений о Карлосе, но не знаю почему. Человек, находящийся сейчас на полпути в Азию, рассказал, что у меня было соглашение с «Тредстоун». Этот человек работал на Карлоса. Он сказал, что Карлосу все известно, что Карлос идет за мной по пятам и что вы пустили слух, будто я перевербовался. Он не мог понять, в чем заключается замысел, а я не мог ему объяснить. Вы считали меня перебежчиком, так как от меня не было ни слуху ни духу, а я не мог связаться с вами, поскольку не знал, с кем должен связаться. Я до сих пор не знаю, кто вы!

— И Монаха тоже не знаешь, я полагаю?

— Да, да… Монах. Его фамилия Эббот.

— Замечательно. А Яхтсмена? Ты ведь помнишь Яхтсмена, верно? И его жену?

— Только имена. Но без лиц.

— А Эллиота Стивенса?

— Нет.

— Или, скажем… Гордона Уэбба? — Конклин произнес это имя спокойно, точно невзначай.

— Кого? — Борн почувствовал, что в груди у него что-то оборвалось и стало жечь. Боль, поднимаясь, хлынула к вискам и глазам. Глаза начало нестерпимо жечь, как огнем… Огонь! Взрыв и темнота, налетевший вихрь и боль… Монах — Дельте! Уходи, уходи! Действуй согласно приказу. Уходи! — Гордон. — Джейсон услышал собственный голос, но словно донесенный издалека порывом ветра. Он плотно сомкнул пылающие веки и попытался отогнать прочь наваждение. Когда он вновь открыл глаза, то без всякого удивления обнаружил, что Конклин навел на него пистолет.

— Я не знаю как, но ты это сделал. То последнее, что тебе оставалось. Ты вернулся в Нью-Йорк и уничтожил их, всех до единого. Расстрелял. Сукин сын. Больше всего на свете я хотел бы посадить тебя на электрический стул. Но нельзя. Поэтому я сделаю лучшее, что в моих силах. Убью тебя своими руками.

— Я не был в Нью-Йорке несколько месяцев. До этого — не знаю. Но в последние полгода не был.

— Врешь! Почему ты не использовал все возможности? Почему не устроил свой спектакль так, чтобы он совпал с похоронами? Монаха хоронили только накануне: ты бы встретил там много старых друзей. А вместе с Монахом и твоего брата! Боже правый! Ты бы мог вести под ручку его вдову. Может быть, даже произнес бы надгробную речь, которая стала бы гвоздем программы. Воздав должно брату, которого сам убил!

— Брата?.. Хватит! Бога ради, прекрати!

— Почему? Каин жив! Мы создали его, и он ожил!

— Я не Каин! Его никогда не существовало! Никогда!

— Так ты помнишь! Лжец! Подонок!

— Убери пистолет! Говорю тебе, убери!

— И не надейся. Я поклялся, что дам тебе две минуты; хотел выслушать, что ты придумаешь. Выслушал. Это смердит. Кто дал тебе право? Все мы что-то теряем, это неизбежно при нашей работе, не нравится — выходи из игры. Если не нарушаешь договора, можешь исчезнуть. Я думал, ты так и поступил. Сам решил оставить тебя в покое и хотел убедить других, чтобы тебе дали спокойно исчезнуть. Но нет — ты вернулся, да еще обернул свое оружие против нас!

— Нет! Неправда!

— Расскажи это нашим экспертам из лаборатории, в чьем распоряжении восемь стеклянных осколков; из них два — с отпечатками пальцев. Указательный и средний пальцы правой руки. Ты был там и перебил пять человек. Ты, один из них, вынул свои пушки — именно так, не одну — и перестрелял их всех. Прекрасный замысел. Дискредитировать целое разведнаправление. Разное оружие, множество пуль: симуляция массированной операции просачивания. В результате «Тредстоун» уничтожена, а ты ни при чем.

— Неправда! Это сделал Карлос. Не я, Карлос! Если то, что ты сказал, произошло на Семьдесят первой улице, то это Карлос. Он знал. Они знали это место. Семьдесят первая улица, дом 139. Им про нее было известно!

Конклин кивнул — в тусклом свете было видно, как его взгляд застилает омерзение, — и медленно процедил:

— Изумительно. Главное действующее лицо операции срывает ее, вступив в сговор с тем, кого должен был уничтожить. Что тебе было обещано помимо четырех миллионов? Гарантии безопасности со стороны Карлоса? Чудная парочка.

— Бредовая идея!

— Но верная, — подхватил человек из «Тредстоун». — Лишь девять человек до того, что случилось в 7.30 вечера в минувшую пятницу, знали этот адрес: трое убитых да мы с тобой. Если Карлос и мог все узнать, то только от одного человека. От тебя.

— Но как же от меня? Я же не знал! Я и до сих пор не знаю!

— Ты сам только что назвал адрес. — Конклин крепче уперся палкой в землю, готовясь выстрелить.

— Не надо! — крикнул Борн, понимая, что просить бесполезно, резко развернулся и правой ногой нанес удар по руке, сжимающей пистолет. «Че-сай!» — прозвенел у него в голове какой-то неведомый боевой клич. Конклин рухнул навзничь, выстрелив в воздух. Джейсон снова ударил ногой и вышиб пистолет из руки противника.

Конклин покатился по траве. Он смотрел на крайние колонны мавзолея, ожидая выстрела, который должен был разнести в клочья его обидчика. Ни звука. Эмиссар «Тредстоун» перекатился обратно, лицо его исказилось. Глаза устремились на… Там был еще кто-то.

Борн успел присесть и отпрыгнуть назад, на мгновение опередив раздавшиеся один за другим четыре выстрела. Пули просвистели и срикошетили о камень. Джейсон покатился по траве, как раньше Конклин, вытаскивая пистолет. Сквозь моросящий дождь он различил за одним из надгробий смутный силуэт и выстрелил. Один раз, второй. Человек упал.

Конклин лихорадочно обшаривал газон. Борн вскочил, подбежал к нему, опустился рядом на колени и, схватив за волосы, приставил к голове Конклина дуло пистолета. Из глубины мавзолея донесся длинный жуткий вопль. Он нарастал, становясь все громче, потом внезапно оборвался.

— Это твой наемный убийца, — произнес Джейсон, рванув голову Конклина. — Странных людей начала брать на службу «Тредстоун». А тот, второй? Из каких смертников ты их набрал?

— Он лучше, чем ты был когда-либо, — отозвался сдавленным голосом Конклин, залитое дождем лицо блестело в свете фонарика, упавшего на землю. — Они все лучше. Каждый из них потерял не меньше, чем ты, но ни один не стал предателем. Мы можем им верить!

— Что бы я ни сказал, мне ты все равно не поверишь. Потому что не хочешь!

— Нет. Потому что знаю, кто ты и что ты сделал. Ты только подтвердил мою уверенность. Можешь убить меня — тебя все равно достанут. Гаже тебя быть не может. Ты считаешь себя особенным. Всегда считал. Я помню тебя после Пномпеня. Каждый что-нибудь потерял там — но с твоей потерей это ни в какой счет не шло! Ты думал о себе, только о себе! Потом «Медуза». Для Дельты не существовало никаких правил: зверюга хотел только убивать и убивать! Такие и становятся предателями. Я тоже пострадал, — но никого не предал. Ну, давай, убей меня! И можешь возвращаться к Карлосу! Но если я не вернусь — в Центре все поймут. Они будут гнать тебя, пока не загонят в угол. Давай же! Стреляй!..